Грант Аллен - Дело врача Страница 39

— Ну да, — сказал он, когда я попытался разговорить его на тему о том, как воюют матабеле. — Не в поле. Никогда! Скажем, трава. Либо кустарник. А глаза у них! Глазищи!.. — Он прогнулся вперед, как бы высматривая что-то. — Вы слушайте, доктор. Это я вам говорю. Точки. Блестящие. В траве. Трава высокая. И с оружием, кстати. У каждого по паре. Один кидать, — он вскинул руку, как бы что-то бросая, — другой для ближней схватки. Ассегай, ну, вы знаете. Так называется. Глаза — и всё. Ползет, ползет, ползет. Без шума. Один поднят. Фургоны составлены кругом. Волы выпряжены в середине. Ходишь весь день. Устал как собака. Крадешься, крадешься! На четвереньках. Как бы змеи. Извиваются. Парни вокруг костра сидят. Курят. Тут глаза блестят! Под фургонами. Ближе, ближе, ближе! Хоп, и в вас уже мечут. Ливень дротиков. Справа, слева. «Эгей, ребята! Подъем!» Глядь — они уже кишат, будто муравьи, через фургоны лезут. Внутри лагеря. Хватай ружья! Все дружно! Волы топочут, люди мечутся, черные их со спины ассегаями прокалывают, как свиней. Плохо дело, в общем. Я-то сам не беспокоюсь. Круто дерутся. Если только пролезут внутрь лагеря.

— Значит, мы не должны никогда подпускать их близко, — заметил я, уловив общий смысл его ярких, но отрывистых речей.

— Правильно смыслишь, ей-ей, доктор! В самую точку смотришь. Никогда не подпускай их близко. Часовые? Прокрадутся мимо. Патрули? Пролезут между. Они так Форбса и Вильсона разделали. Прирезали. Проклятье!.. Но максим против них помогает! Запастись максимами!

Никогда не пропустишь. Поливай очередями все вокруг. Чертовски трудно, правда, узнать, тут они или нет. Ночь стреляешь. Две ночи. Все тихо, пусто. Только боеприпас растратили впустую. На третью они тут как тут, роятся, будто пчелы. Врываются в лагерь, и все. Конец!

Нарисованная им картина не слишком радовала — тем более что наш собственный «форт», а попросту лагерь, пулеметов максим на вооружении не имел. Однако мы бдительно высматривали те блестящие в высокой траве глаза, о которых предупреждал нас Коулбрук. Эти отблески света были единственным признаком, выказывавшим присутствие врага, особенно по ночам, когда черные тела невидимками скользили среди высоких сухих стеблей. Первая ночь прошла без происшествий. Мы по очереди караулили снаружи, время от времени сменяясь; те, кто уходил в лагерь, спали на голой земле с оружием под рукой. Говорили мало. Напряжение было слишком велико. В любую минуту мы ожидали нападения.

На следующий день разведчики принесли нам новости из всех остальных лагерей. Ни один не был атакован; но повсюду чувствовалась глубокая, полуинстинктивная уверенность в том, что множество матабеле шаг за шагом подбираются все ближе к нам. Давние импи, своего рода туземные полки Лo-Бенгулы, вновь собрались под рукой своих индун — людей, обученных и натренированных во всех приемах и уловках дикарской войны. На родной земле, среди знакомой растительности, эти первобытные стратеги действуют великолепно. Они знают все о местности и о том, как сражаться, используя ее. Нам нечего было противопоставить им, кроме горстки недавно набранной среди матабеле полиции, нескольких отставных солдат да разношерстной толпы добровольцев, большинство из которых, как и я сам, никогда прежде не держали в руках оружия.

После полудня майор, командовавший ополчением, решил послать наших двух американцев прочесать заросли высокой травы и выяснить, по возможности, насколько близко к нашим линиям подобрались матабеле. Я упросил начальника пойти вместе с ними. Я хотел добыть, если получится, улики против Себастьяна или, по меньшей мере, выяснить, находится ли он еще среди вражеского отряда и чем занимается там. Разведчики сперва посмеялись над моей просьбой; но когда я отвел их в сторонку и намекнул, что обладаю ключом к разгадке того белого предателя, который разжег мятеж, и хочу распознать его, они смягчились и начали обдумывать мою идею.

— Опыт? — спросил Коулбрук в своей лаконичной манере, сверля меня своими острыми глазками.

— Никакого, — ответил я, — но умею двигаться бесшумно и пролезать ползком сквозь дыры в живых изгородях.

Он вопросительно взглянул на Дулитла, который был ниже и толще его и предпочитал преодолевать препятствия напролом.

— На четвереньки! — скомандовал он отрывисто, указав на заросли сухой травы окаймленные колючим кустарником.

Я опустился на четвереньки и проложил путь сквозь высокую траву и переплетенные ветви, стараясь шуметь как можно меньше. Ветераны наблюдали за мной. Когда я вынырнул на поверхность в нескольких ярдах от них, изрядно их удивив, Коулбрук обратился к Дулитлу:

— Может соответствовать. Майор сказал, выбирайте людей сами. В общем, если его сцапают, сам будет виноват. Хочет идти. Пускай идет.

И вот мы втроем отправились в путь. Сперва мы шли в полный рост сквозь заросли, потом, удалившись от лагеря, стали красться, как крадутся матабеле, не задевая метелки-соцветия травы, потому что даже легкое волнение верхушек стеблей могло бы выдать нас зорким и наблюдательным туземцам. Так мы двигались около мили. Наконец Коулбрук повернулся ко мне, приложив палец к губам. Его острые глазки блеснули. Мы приближались к холму, поросшему деревьями и усыпанному валунами.

— Там кафры! — еле слышно шепнул он. Он точно знал это, будто запах почуял.

Мы крадучись пошли дальше, еще удвоив осторожность. К этому времени я уже заметил на холме фургоны и мог слышать, как там переговариваются люди. Я было двинулся в ту сторону, но Коулбрук предостерегающе вскинул руку.

— Нельзя, — сказал он тихо. — Только я сам. Опасно там! Стой тут и жди меня.

Мы с Дулитлом остались ждать. Коулбрук продолжил путь, изгибаясь всем телом в траве словно ящерица, и вскоре исчез из виду. Его гибкости позавидовала бы змея. Мы ждали, напряженно вслушиваясь. Минута, две минуты… Много минут прошло. Голоса кафров доносились до нас из зарослей со всех сторон. Они беспечно болтали, но я ничего не понял из сказанного, поскольку Успел узнать лишь немногие слова языка матабеле.

Казалось, целые часы мы просидели в засаде, тихие и настороженные, как мыши. Я начал подумывать, что Коулбрук заблудился или погиб — так долго он отсутствовал — и нам придется возвращаться без него. Наконец — глухой шорох в траве где-то впереди! Мы склонились к земле: основания стеблей заколыхались, потом стали раздвигаться в стороны — верхушки все время оставались неподвижны! Длинное тощее тело с ловкостью куницы бесшумно проскользнуло сквозь проем. Снова держа палец на губах, Коулбрук подполз к нам. Мы развернулись и поползли прочь. Даже биение собственного пульса казалось нам слишком громким. Мы молчали. Но за спиной у нас слышались громкие вопли и сотрясение ассегаев. Потом кафры устрашающе завыли. Должно быть, они что-то заподозрили — заметили легкое колыхание травы или что-то еще — потому что, продолжая кричать, разбежались широким полукругом. Мы застыли, затаив дыхание. Прошло некоторое время, и шум затих. Преследователи ушли в другом направлении. Мы снова поползли, и только когда спустя много-много минут наконец миновали полосу низкорослых деревьев, позволили себе подняться на ноги и заговорить.

— Как там? — спросил я у Коулбрука. — Вы что-нибудь нашли?

Он утвердительно кивнул.

— Увидеть не смог, — буркнул он коротко. — Но он там, прямо сейчас. Белый человек. Слышал, как толковали о нем.

— Что же они говорили? — взволнованно спросил я.

— Сказали: кожа белая, но сердцем он кафр. Великий индуна, вождь многих импи. Пророк, мудрый предсказатель погоды! Друг старого Мозелекаца[51]. Прогнать белых людей, пришедших из-за большой воды; вернуть землю матабеле. В Солсбери убивать всех, особенно белых женщин. Ведьмы — все ведьмы. Они околдовывают мужчин. Варят для них львиные сердца. Делают их храбрыми через любовные напитки.

— Они так и сказали? — ахнул я. — Убить всех белых женщин!

— Да. Убивать всех. Белые ведьмы, все до единой. Молодые хуже всех. Слово великого индуны.

— Однако увидеть его не удалось?

— Подкрался до самых фургонов, близко. Тот тип внутри. Слышал его голос. Говорит по-английски и немножко матабеле. Переводил кафрский парнишка, который был слугой при миссии.

— И какой же у него голос? Похож на это? — И я постарался, как мог, воспроизвести холодный, резкий тон Себастьяна.

— Он и есть! Точно он, доктор. Вы верно схватили. Тот самый голос. Слышал, как он раздавал приказы.

Все стало на свои места. Я мог теперь быть полностью уверен: Себастьян находился среди мятежников.

Мы добрались до своего лагеря, рухнули наземь и проспали, сколько удалось, пока не настала наша очередь нести ночную стражу. Лошади наши были на свободной привязи, на случай внезапной тревоги. Около полуночи мы трое сидели с другими у костра, негромко переговариваясь. Вдруг Дулитл вскочил, настороженный и готовый к бою.