Эллен Макклой - Макклой Э. Убийство по подсказке. Уэстлейк Д. «361». Макдональд Д. Д. «Я буду одевать ее в индиго» Страница 39

— Но послушайте, мистер Мильхау, — продолжал канючить мальчишка. Это был уже не мальчишка, а толстый смуглый юноша, которого, вероятно, взяли на роль из-за его больших влажных черных глаз и масляных вьющихся волос.

— Но ведь это просто суеверие…

Вновь зажурчал ручеек говоров. Высокая худая фигура протиснулась через толпу актеров, плотным кольцом окружившую Мильхау и мальчишку.

— Мистер Мильхау! — Это был Рассел. Его голос дрожал, как и у юноши. — Простите, но я не смогу сегодня вечером играть Владимира… Не могу. После всего, что здесь произошло…

— Помилуйте, Рассел, да ведь это просто суеверие, — Мильхау с радостью ухватился за аргументацию виновника переполоха.

— Называйте это сумасшествием, суеверием или как угодно еще, но я верю в удачу и неудачу. Я отказываюсь сегодня вечером играть эту роль.

— Я буду платить сотню за неделю!

— Нет, ни в коем случае, — отрезал Рассел. — Здесь что-то нечисто, и мне это не нравится. Почему вы не сообщили мне об убийстве, когда я пришел к вам в контору? Почему вы взяли на роль человека со стороны, а не отдали ее кому-нибудь из ваших актеров, которые только появляются на несколько секунд, да и то в третьем акте? Почему вы так перепугались, когда я не поднимался с кровати в конце первого акта? Нет, большое спасибо, мистер Мильхау. Подыщите кого-нибудь другого на роль Владимира. Мой контракт с вами еще не подписан, и я не намерен этого делать!

Царила мертвая тишина, когда Рассел спокойно сошел по маленькой лестнице со сцены в зал и через главный проход поплелся к выходу.

Все продолжали молчать, как вдруг со своего места в партере вскочил Адеан и решительно направился к рампе, засунув руки в карманы.

— Никогда в жизни не приходилось мне слышать подобный вздор! — громко, растягивая слова, сказал он. — Можно подумать, что мы находимся среди детишек или дикарей, если только послушать, как вы галдите из-за ваших дурацких «табу». Слава богу, я не актер, я — драматург, занимающийся иногда чисто любительски этим ремеслом, поэтому я не суеверен. Я свободно прогуливаюсь под лестницами и повсюду, где только могу, опрокидываю солонки. Я буду рад сыграть Владимира, если кто-нибудь сыграет моего Николая.

Адеан подошел поближе к рампе.

— Спасибо, Адеан. Я не забуду этого. Вы будете получать те же деньги, что и сейчас, но если вам что-нибудь нужно, то не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне.

— Не могли бы вы прочитать одну из моих пьес? — робко спросил Адеан с той самой улыбочкой, с какой он объяснял Марго, что она ему кое-чем «обязана».

Мильхау сглотнул слюну, напряг все мышцы, чтобы не сорваться и принести эту тяжелую жертву.

— Ладно. Передайте ее моей секретарше.

Адеан выглядел победителем.

— Спасибо, мистер Мильхау! Я обязательно передам.

Остальным актерам было явно не по себе. Первой заговорила Ванда.

— Ну что, Сэм, мы продолжаем работать над «Федорой»?

Вместо него ей ответила Марго.

— Несомненно! Решенное дело. Мы с мистером Мильхау устроим красивую жизнь всякому, кто попытается расторгнуть контракт в последний момент.

— Вы слышали, что сказала миссис Ингелоу? — угрожающе спросил Мильхау. — Все билеты проданы на несколько недель вперед, и никакое глупое суеверие не заставит меня отказаться от намерения поднять вот этот занавес сегодня вечером ровно в 8.40!

— А что прикажете делать мне? — спросил мальчишка в гороховом наряде, вызывающе разглядывая своего шефа.

— Иди ты к черту! — заревел Мильхау и быстрым шагом направился к себе в кабинет. Репетиция была окончена.

Глава одиннадцатая

За сценой

Базиль чуть было не забыл о своей встрече с Ламбертом, полицейским токсикологом, которая была назначена на сегодня в полицейском управлении. Он взял такси и поехал в контору Фойла.

Входя в его кабинет, он услыхал глухой, бесстрастный голос диктора, который объявлял по радио: «Шестой сигнал соответствует пяти часам времени, установленного Национальной навигационной обсерваторией…» Когда прозвучал последний сигнал, Базиль взглянул на свои часы и увидел, что они ушли вперед на целых десять минут.

Возле радиоприемника стоял Ламберт, коренастый, невысокого роста человек, больше походивший на биржевого маклера или же рекламного агента страховой компании, чем на химика-биолога. Инспектор склонился, выгнув плечи над столом. Его прямое острое лицо вдруг собралось в какой-то морщинистый узелок, когда он дочитал до конца сообщение Ламберта по поводу анализа веществ, обнаруженных на ручке ножа. Он был явно озадачен и обескуражен.

— Мы тут с Ламбертом слушали последние известия. Говорят о чем угодно, обо всем на свете — о войнах, о вооружениях, о новых ракетах, о новых ядовитых газах, о коммунистической угрозе, о пожарах, ливнях, о последних достижениях в области науки, но… ни слова о преступности в нашей стране… Как будто если мы будет об этом молчать, то она сама по себе пойдет на убыль и постепенно исчезнет совсем! Никому нет дела до убийств, изнасилований, грабежей, которые в одном Нью-Йорке совершаются чуть ли не ежеминутно. Подумайте, ну какое им дело до какого-то Ингелоу? А между тем его убивают прямо на сцене перед сотнями свидетелей. Вот вам и нравы, о которых мы так любим поговорить! Почему?

— Сила привычки, — объяснил Базиль. — Что-то вроде любимого «хобби» наших руководителей, которые трубят всему миру о высоких нравственных стандартах американского общества.

— О, нравственность, каких только преступлений не совершено под прикрытием твоего высокого имени!

Фойл встал и кисло поздоровался с Базилем.

— Ваша блестящая догадка о ручке ножа никуда не годится. Взгляните. Вот данные проведенного анализа. Они могут вас заинтересовать.

Базиль бросил короткий взгляд на донесение Ламберта. «Хлорат натрия… хлорат калия… в ничтожных количества х…»

Он повернулся к Ламберту.

— О чем все это говорит, по вашему мнению?

— Видите ли, как хлорат натрия, так и калия — это составные части человеческого пота.

— Ясно, что пот всегда содержит соль, как и слезы! — подтвердил Фойл и укоризненно посмотрел на Базиля. — Потеря соли через потоотделение является причиной солнечного удара. А вы утверждали, что состав, оставленный преступником на ручке, должен быть сладким.

— Если вы потрудитесь внимательнее прочитать мое донесение, — вмешался Ламберт, — то увидите, что я обнаружил там еще и глюкозу! Глюкоза, как это ясно любому младенцу, и представляет собой сахар, и всю ситуацию очень просто объяснить: ручку ножа снимала рука вспотевшего человека, который до этого имел контакт с каким-то сахаристым веществом. Пару раз мне удалось почувствовать странный слабый запах, когда я нюхал нож, что-то вроде печеного яблока, но чем такой запах вызван, объяснить невозможно, так как запах едва уловим, а у запаха нет химических ингредиентов.

— Но нам-то от этого какая польза? — спросил Фойл. — Любой человек мог прикоснуться к сахару. Может, это был даже просто мармелад, а поэтому вы и почувствовали слабый запах яблок.

— Видите ли, — как бы размышляя, неуверенным тоном начал Ламберт, — это не обычный яблочный запах. Если говорить обобщенно… что-то похожее на фрукты, может, фруктовый сахар…

Базиль посмотрел на инспектора.

— Располагаете ли вы еще какими-то более надежными материалами?

— У нас их целая куча, но нет ничего существенного, — ответил Фойл. — Начнем с того, что вряд ли вас удивит. Ванда Морли — это сценическое имя. Ее настоящее имя — Вильгельмина Минтон. Родилась в Рочестере в 1930 году, значит ей сейчас сорок два года. Посещала среднюю школу, но затем убежала из дома и примкнула к бродячей труппе актеров в возрасте пятнадцати лет. Ее отец был мастером на какой-то фабрике, кажется, по производству клея… Он сообщил в полицию об ее исчезновении, но розыск ничего не дал. Судя по всему, ей жилось несладко в течение двенадцати лет, когда ей приходилось выполнять любую черную работу в театре. Затем она выступала в эстрадных представлениях в Чикаго, была статистом в Голливуде. Пела. В возрасте двадцати восьми лет получила первую маленькую роль в какой-то комедии, поставленной Мильхау на Бродвее. Спектакль не имел успеха, но ее игру отметили критики. Через три года она стала «звездой» и с тех пор неразлучна с Мильхау. Может, вначале у нее что-то было с продюсером и он проталкивал ее вверх по лестнице. Я, право, не знаю, — строго добавил инспектор.

— Ну а что известно ФБР об остальных?

— Родней Тейт — абсолютно иной тип. Это его настоящее имя. Он родился в Бостоне, где посещал небольшую частную школу, а затем поступил в Гарвард. Он там посещал все курсы по драматическому искусству, играл во всех любительских спектаклях, появлялся на представлениях во всех клубах. Закончив университет, он стал преподавателем французского языка и работал учителем около года. Но такая жизнь ему скоро надоела, и он окончательно перешел на сцену. Семья была в ужасе от его решения. Но друзья убедили его в том, что у него большой талант, хотя актеры старого поколения, которые видели его в турне по стране и здесь, в Нью-Йорке, утверждают, что ничего у него нет, что он играет на сцене самого себя, что не видит за лесом деревьев и т. д.