Жорж Сименон - Мегрэ и человек на скамейке Страница 4

Огромная печка в соседней комнате дышала ровным жаром. Всюду, на прилавках и полках, лежали тонкие полотна, чепчики и платьица. В кресле сидела старуха с котом на коленях. Сколько лет Леонии, определить было трудно. Очевидно, перевалило на шестой десяток.

Матери было не менее семидесяти пяти. Она смотрела на комиссара маленькими птичьими глазами. Большой нос Леония унаследовала не от нее, а от отца, увеличенная фотография которого висела на стене.

— Я Мегрэ, комиссар уголовной полиции. Вчера убили вашего прежнего коллегу Луи Туре…

Из всех женщин известие о смерти Луи поразило ее больше других. Однако Леония не заплакала, не полезла за носовым платком и не стала кусать губы. Она просто окаменела, застыла на мгновение. Можно было поклясться, что сердце ее перестало биться.

— Чтобы установить убийцу, я должен собрать по возможности больше сведений о Луи…

Она молча закивала.

— Думаю, вы знали его хорошо…

Лицо ее прояснилось.

— Как это случилось? — спросила она.

Женщина была безобразной, видимо, с самого детства и, безусловно, всегда об этом хорошо помнила. Она оглянулась на мать и прошептала:

— Можете говорить при ней. Она совсем глуха. Ее утешает лишь присутствие людей.

Мегрэ не решился сказать, что ему душно в этой комнате.

— Я сейчас с улицы Бонди от консьержки.

— Ваше сообщение ее, наверно, напугало.

— Да. Она его очень любила.

— Все его любили.

Тут Леония слегка покраснела.

— Вы с ним часто виделись, не правда ли?

— Он приходил к нам всего несколько раз, поэтому не могу сказать, что часто.

— Известно ли вам, чем он занимался в последнее время?

— Я его об этом никогда не спрашивала. Казалось, ему живется хорошо. Я полагаю, что у него есть какое-то свое собственное дело, ибо он никогда не торопился на службу.

— Не рассказывал о людях, с которыми знался?

— Мы если и говорили, то прежде всего об улице Бонди, о фирме «Каштан», о месье Максе и его имуществе. — Она остановилась. — Полагаю, месье виделся с его женой?

— Да. Вчера вечером.

— Что она сказала?

— Она не понимает, как случилось, что муж в минуту смерти оказался в желтых башмаках.

— Он часто носил их.

— Еще тогда, когда работал на улице Бонди?

— Намного позднее.

— Как это понимать?

— Ну, может, спустя год.

— Вас не удивили его желтые башмаки?

— Удивили.

— Что вы тогда подумали?

— Что он изменился.

— И действительно изменился?

— Он уже был словно не тот. Что-то вклинилось в его жизнь.

— Жена?

Это было жестоко, однако он должен был так спросить.

— Может.

— Он доверял вам?

— Нет.

— Никогда не пытался ухаживать за вами?

— Никогда, — ответила она торопливо. — Клянусь. Я уверена, что даже и мысли такой у него не было!

Кот оставил старуху и прыгнул на колени Мегрэ.

— Представляю, какой это был жестокий удар для всех вас, когда месье Каплан объявил, что закрывает фирму.

— Да.

— Особенно для Луи Туре?

— Месье Луи больше всех был привязан к фирме.

Приспособился. Он ведь начал работать в конторе с четырнадцати лет.

— Откуда он родом?

— Из Бельвиля. Он рассказывал, что его мать осталась вдовой и однажды привезла его к старому месье Каштану. Тогда он еще в коротких штанишках бегал.

— Мать умерла?

— О, уже давно.

— Думаю, ему тяжело было найти работу.

— Кто вам об этом сказал?

— Я так понял из разговора с консьержкой.

— Найти работу всегда тяжело, если человеку уже за сорок, да еще когда нет никакой специальности.

— Он бывал у вас в то время?

— Да.

— Вы помогали ему?

— Зачем об этом говорить?

— Понимаете, пока не буду иметь полного представления, что делал месье Туре в последние годы, я не смогу найти убийцу.

— Да, да, — согласилась она. — Я расскажу все, но пускай это останется между нами. Прежде всего не надо говорить его жене. Она такая заносчивая…

— Вы ее знаете?

— Он мне рассказывал. Мужья ее сестер занимают прекрасное положение и построили себе дома.

— Он тоже.

— Его заставила жена. Она же пожелала поселиться в Жюви, как и ее сестры.

Ее голос изменился, в нем слышалась глухая, давно накопившаяся обида.

— Он боялся жены?

— Не хотел никому причинять боли. Когда мы потеряли работу, это было за несколько недель до Рождества, он решил не портить семье праздник.

— Он ничего дома не сказал? Делал вид, что все еще работает на улице Бонди?

— Луи надеялся быстро найти новую работу, сперва за несколько дней, а потом недель. Он же незадолго до этого купил дом.

— Не понимаю.

— Луи купил его в рассрочку, а я знала, что если он хоть один раз не заплатит в срок…

— У кого он занял деньги?

— У месье Семброна и у меня. Семброн — это наш бывший бухгалтер. Он уже не работает. Живет на набережной Межисери.

— У него есть деньги?

— Он бедняк.

— И оба вы одолжили месье Луи?

— Да. Иначе его дом продали бы, а семью выгнали на улицу.

— Почему он не обратился к месье Каплану?

— Месье Каплан отказал бы ему. Такой уж это человек. Когда он объявил о ликвидации фирмы, то каждому из нас вручил конверт с трехмесячной зарплатой.

Месье Луи не решился держать их при себе, чтобы не узнала жена.

— Она обыскивала его карманы?

— Не знаю. Очевидно, да. Деньги хранились у меня.

Каждый месяц Луи брал сумму в размере своего жалованья. Потом, когда он все забрал…

— Понимаю.

— Он даже отдал мне долг.

— Спустя какое время?

— Через восемь или девять месяцев.

— Сколько вы его не видели?

— Почти с февраля до августа.

— Вы беспокоились?

— Нет. Я знала, что он придет. А если бы даже и не вернул…

— Он сказал вам, что нашел работу?

— Сказал, что работает.

— Тогда он носил желтые башмаки?

— Да. Каждый раз, когда приходил, приносил подарки мне и лакомства для мамы.

Может, собственно, поэтому старая женщина так разочарованно смотрела на Мегрэ. Их гости, наверно, приносили ей лакомства, а Мегрэ пришел с пустыми руками.

— Туре никогда не называл каких-нибудь фамилий?

— Чьих?

— Начальников, приятелей, коллег…

— Нет…

— А не вспоминал ли он в разговоре какие-нибудь места Парижа?

— Только улицу Бонди.

У входа послышался звонок. Кто-то вошел в лавку.

Мегрэ встал.

— Не буду больше мешать.

— Прошу, заходите к нам.

— Благодарю.

Глава 3

Яйцо всмятку

С утра комиссар прежде всего позвонил Максу Каплану. Ему ответили, что тот находится на своей вилле и не известно, когда вернется в Париж. Затем он побывал у Семброна на набережной Межисери.

Вход в дом находился между двумя магазинами, торговавшими птицами. Когда Мегрэ позвонил, внутри послышался тихий странный звук. Потом легкие шаги. В раскрытой двери появилось длинное, бледное и костлявое, словно у упыря, лицо с бородой и глазами, полными слез.

Человек, видимо, был почти одного возраста с матерью Леонии.

— Месье Семброн?

— Да, это я. Прошу, заходите. — Даже такую короткую фразу он не мог произнести без кашля. — Извините. Бронхит одолевает…

Из помещения повеяло тошнотворным, отвратительным запахом. Слышались шум газовой плиты и бульканье воды.

— Я из уголовной полиции. Комиссар Мегрэ…

— Слушаю. Я и подумал, что месье придет.

Перед ним лежала газета, раскрытая на странице с сообщением об убийстве Луи Туре.

— Я помешал вашему завтраку?

— Нет, нет, ничего.

— Очень прошу вас, делайте свое дело и на меня не обращайте внимания.

— Яйцо все равно уже сварилось.

— Когда вы в последний раз видели месье Луи?

Из-за тяжелых приступов кашля и неимоверной медлительности, с которой Семброн ел яйцо, разговор продолжался с полчаса. Но ничего особенно нового Мегрэ не узнал.

Ликвидация фирмы «Каплан» была для Семброна тоже катастрофой. Впрочем, он и не собирался искать новую работу. Имел кое-какие сбережения. Копил годами и верил, что обеспечит свою старость. Но деньги упали в цене, и у него осталось, только чтобы не умереть голодной смертью. Он был вдов, ни детей, ни родственников не имел.

Когда Туре попросил денег, Семброн одолжил ему не колеблясь.

— Луи сказал, что это вопрос жизни или смерти. Я ему верил. Леония тоже одолжила. Он вернул мне их через несколько месяцев.

— Сколько раз он был у вас?

— Дважды или трижды. Первый раз принес деньги.

Тогда же подарил трубку.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Три недели назад на скамейке бульвара Бон-Нувель.

— Вы с ним разговаривали?

— Я подсел к нему. Он хотел угостить меня в ближайшем кафе, но я отказался. Был солнечный день, мы сидели и разговаривали, поглядывая на прохожих.