Роберт Голдсборо - Смерть в редакции Страница 4

На тот случай, если вы в наших краях человек новый, сообщу, что Сол Пензер — частный независимый детектив, которого нередко привлекает к своим делам Ниро Вульф. В Соле не на что посмотреть — сутулые плечи, вечно измятый костюм и небритое лицо, две трети которого приходится на нос. Но пусть вас не обманывает его внешний вид или рост, делающий Сола похожим на постаревшего и набравшего лишний вес жокея. Если вы покупаете услуги Сола — а они стоят немало, — то вы приобретаете лучшие ноги и глаза на всем Манхэттене, а может быть, и во всей стране. Он способен проследить за гепардом от Бэттери до Бронкса в вечерний час пик, ни разу не потеряв его из вида, а если надо, может проникнуть в тот знаменитый сейф в Атланте и выкрасть секретную формулу состава кока-колы. И я говорю не о какой-нибудь новомодной диетической, а о той самой, классической формуле.

Возможно вы спросите, с какой это стати я распространяюсь о Соле и о покере по четвергам. Если ответить: потому что это один из лучших моментов недели — то это тоже будет правдой. Однако истинная причина моих разглагольствований состоит в том, что описываемые здесь события начались именно в четверг. Но не будем забегать вперед.

Был четверг в начале мая — один из первых по-настоящему весенних дней в Нью-Йорке. За большим столом в доме Сола сидели пять человек. Слева от меня находился Лон Коэн, офис которого расположен рядом с кабинетом издателя «Газетт». Мне не известно, чтобы Лон имел какой-то официальный титул или пост, но этот человек знает о том, что происходит в Нью-Йорке, больше, чем городской совет и управление полиции, вместе взятые. Рядом с ним расположился Фред Даркин — толстый, лысоватый, но первоклассный частный детектив, к услугам которого регулярно в течение многих лет прибегает Вульф. Слева от Фреда сидел Сол, а между Солом и мной — Билл Гор, еще один частный сыщик, помощью которого мы иногда тоже пользуемся.

Игра продолжалась часа полтора. Как обычно, самый большой столбик фишек возвышался перед Солом, я тоже имел кое-что в плюсе, а Фред и Билл в основном оставались при своих. Лон — второй по классу игрок после Сола — на этот раз не снял ни одной ставки, и я мог легко понять причину этого. Он по меньшей мере трижды пасовал, имея на руках выигрышную карту, а один раз остался в игре с парой валетов против очевидного для всех стрита Фреда. Он был как бы вне игры, и когда мы вскоре после полуночи подбили бабки, Лон оказался единственным проигравшим.

— Тяжелая ночка, Лон, — произнес Фред. Он сложил выигрыш в бумажник и удалился напевая. Для него это был, наверное, первый удачный вечер за много месяцев.

Поскольку дом Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице неподалеку от Гудзона расположен более или менее на пути к жилищу Лона, мы обычно берем такси на двоих.

— Это был не твой вечер, — сказал я, после того как мы остановили такси на Лексингтоне. — Создалось впечатление, что ты пребывал в миллионе миль от нас.

— Дьявольщина, — произнес Лон, откидываясь на спинку сиденья и потирая глаза ладонями. В последние дни о многом приходится размышлять. И это, похоже, дает о себе знать.

— Не хочешь поделиться?

Лон вздохнул и, проведя рукой по темным зачесанным назад волосам, сказал:

— «Газетт» угрожает захват, Арчи. Пока еще ничего не произошло и все, что я говорю, строго конфиденциально. — Он понизил голос и перешел почти на шепот, хотя нас отделяла от таксиста пластмассовая перегородка. — Дело поворачивается так, что Макларен может получить контроль над нашей газетой.

— Этот шотландец?

— Да, тот самый скользкий, гнусный любитель скандалов, будь он проклят!

— Но каким образом? Я ведь считал, что «Газетт» является семейной собственностью.

— В общем, это так. Большая часть акций находится в руках семейства Хаверхиллов. Этот эдинбургский проходимец готов отвалить за них такую сумму, что кое-кто может не устоять перед искушением. Хорек давно мечтал заполучить газету в Нью-Йорке: теперь, кажется, эта мечта сбывается.

— Как ему удалось почти завершить сделку в тайне? Ни в газетах, ни на телевидении по этому делу не было ни слова, если, конечно, информация не прошла мимо меня.

Лон был настолько подавлен, что даже не обратил внимания на весьма броскую проститутку, что-то нам прокричавшую, когда мы остановились перед светофором на Пятой.

— Обе стороны, похоже, предпочитают молчать, молчать по-настоящему. И это относится даже к тем, кто не собирается продавать акции. Макларен, по-видимому, ведет свои тары-бары по международному телефону из Лондона, Канады или Шотландии — одним словом, оттуда, где оказывается в данный момент. Мне кажется, что он пока не переступал порога «Нью-Йорк газетт». Но в тот день, когда он станет хозяином, я уйду. Окончательно и бесповоротно.

— Ты смеешься? Вся твоя жизнь — в этой газете.

— Ничто не может быть всей жизнью, Арчи, — ответил он, наклонившись вперед. — Если мне скажут, что меня ждут небеса, если Макларен купит газету, я предпочту оказаться в аду. Если он станет владельцем «Газетт», она перестанет быть тем, чем является сейчас. Между новой «Газетт» и теперешней не останется даже отдаленного сходства. Можешь быть уверен, она будет не тем местом, где я хотел бы работать. Мне уже кажется, что все кончено. Так же думают и другие — те, кому известно о планах смены владельца. К черту! Доля в прибылях и пенсия смогут обеспечить нам с женой безбедное существование до конца наших дней.

Такси подрулило к особняку из бурого известняка, и поскольку я не смог придумать ничего умного, чтобы ответить Лону, пришлось ограничиться пожеланием доброй ночи. Вручив ему свою долю от обозначенной на счетчике суммы, я выбрался из такси.

Глава 2

На следующее утро я сидел за своим столом в кабинете и перепечатывал письмо Вульфа к любителю фаленопсисов из Иллинойса. Ровно в одиннадцать босс спустился из оранжереи и произнес:

— Доброе утро, Арчи.

Затем, обойдя вокруг своего стола и угнездившись в единственном во всем Нью-Йорке кресле, способном выдержать вес в одну седьмую тонны, он задал неизменный для утра пятницы вопрос:

— Как ваша игра в покер прошлым вечером?

— Неплохо, — ответил я, поворачиваясь к нему. — Я нашел несколько банкнот на дальнем конце радуги. Но для Лона выдался грустный вечер. Он совершенно вне себя от того что происходит с «Газетт».

— О?.. — произнес Вульф, не поднимая глаз от корреспонденции, которую я, как обычно, разложил на его столе.

— Да. Похоже, что газету собираются продать. Яну Макларену.

Вульф оторвал взгляд от бумаг и вскинул брови. Мое сообщение его явно заинтересовало.

— Я не видел сообщений об этом ни в самой «Газетт», ни в иных изданиях.

— Вчера вечером я сказал Лону то же самое. Он ответил, что обе стороны ведут переговоры под ковром.

— Я сочувствую мистеру Коэну, — хмуро произнес Вульф. — Ему, вне всякого сомнения, будет затруднительно или даже невозможно трудиться в газете, принадлежащей человеку, являющему собой очевидную ошибку мироздания.

— Примерно так он и высказался прошлой ночью. Я сказал, что не верю в его уход после стольких лет, проведенных в газете, но Лон, кажется, преисполнен решимости поступить именно так.

— Арчи, что вам известно об Яне Макларене?

Выражение лица Вульфа меня поразило. Оно бывает таким только тогда, когда он решается взяться за расследование — вы можете назвать это выражение отрешенностью. Кроме того, оно сопровождается вздохом, который вполне можно зарегистрировать по шкале Рихтера. Но сейчас у нас не было дела для расследования, не говоря уже о клиенте.

— Не много, — ответил я. — Он — шотландец. Владеет кучей газет в разных городах по всему земному шару. В Лондоне, например… не спрашивайте, где еще. Хотя сдается мне, что две или три из них — здесь, в США. Лон называет его скользким любителем скандалов.

— Удачная характеристика, — сказал Вульф. Он нажал на кнопку звонка, требуя пива. — Мистер Макларен является беспринципным человеком, исповедующим безответственный и сенсационный стиль журналистики. Он издает свои газеты только ради прибыли.

Монолог Вульфа прервало появление Фрица Бреннера (подробнее о нем вы узнаете позже), держащего в руках поднос с двумя бутылками пива и высоким стаканом. Это событие — появление Фрица с пивом — происходит до шести раз в день и является таким же железным пунктом ежедневного распорядка Вульфа, как и посещения оранжереи. Когда Фриц ушел, Вульф откупорил бутылку, наполнил стакан, а бутылочную пробку бросил в ящик письменного стола. Примерно раз в неделю он извлекает их оттуда и подсчитывает, чтобы выяснить, не превысил ли он установленной нормы, правда, я до сих пор так и не смог уяснить, какова же эта норма.

— Вам доводилось видеть газеты Макларена? — поинтересовался я.