Энн Перри - Смерть в Поместье Дьявола Страница 4

— Так что вам угодно, мистер Питт? — спросил генерал официальным тоном.

Балантайн просто не знал, что такое непринужденное общение. Всю жизнь он держал себя в жестких рамках, Даже перед лицом страха или боли. Еще зеленым юнцом он стоял на гребне холма над Балаклавой и видел атаку легкой пехоты. Сражения Крыма навсегда остались в его памяти. Он знал людей из «тонкой красной линии», которая приняла на себя удар русской армии — и удержала позиции, хотя такое казалось невозможным.[1] Погибли сотни, но ни один не отступил.

— Мой лакей говорит, что вы желаете поговорить со мной об убийстве? Это правильно?

Питт обнаружил, что расправил плечи: не то чтобы вытянулся по стойке «смирно», но определенно сдвинул ноги и поднял голову.

— Да, сэр. Неделей раньше в районе, который называют Девилз-акр, рядом с Вестминстером, произошло крайне отвратительное убийство.

— Я знаю это место. — Генерал нахмурился. — Но ведь это случилось сегодня утром.

— Боюсь, этим утром произошло второе убийство. Первое не привлекло внимания газет. Ночью меня вызвали на место преступления, а услышав о более раннем убийстве, я, естественно, отправился в морг, чтобы взглянуть на тело.

— Естественно. — Генерал нахмурился еще сильнее. — Так чего вы хотите от меня?

Теперь, подойдя к главному, Питт смутился. Он пришел, чтобы попросить генерала взглянуть на труп сутенера. Что с того, был или не был этот человек лакеем генерала в дни убийств на Калландер-сквер? Возможно, ныне это не имело никакого значения.

Томас откашлялся: отступать было некуда.

— Я думаю, вы, возможно, знали убитого.

Брови генерала удивленно взлетели.

— Я его знал?

— Да, сэр, думаю, знали. — Питт коротко рассказал об обстоятельствах гибели Пинчина и о том, что Паркинс показал ему в морге.

— Ну что ж, — с неохотой кивнул генерал и потянулся к шнуру звонка, чтобы приказать подать карету.

Дверь открылась, но вместо лакея в библиотеку вошла ослепительная красавица — Питт не мог припомнить вторую такую, — леди Огаста Балантайн. Ее лицо словно изваяли из фарфора, но без свойственной последнему хрупкости. Изысканная одежда говорила об утонченном вкусе человека, у которого всегда были деньги, а потому не возникало желания кичиться своим богатством. На Питта она глянула с пренебрежением: по выражению ее лица чувствовалось, что инспектору надобно объяснить не только его появление в доме, но и само существование на этом свете.

Однако Питта она не напугала.

— Добрый день, леди Огаста, — поздоровался он с легким поклоном. — Надеюсь, вы в полном здравии?

— Я всегда в полном здравии, благодарю вам, мистер… — Она не могла забыть их прошлые встречи: слишком невероятным был повод, слишком тягостным. — Мистер Питт. — Она чуть изогнула брови, глаза под ними поблескивали льдом. — Какими несчастливыми обстоятельствами вызван ваш визит на этот раз?

— Речь об опознании, мадам, — без запинки ответил Томас, почувствовав, как расслабился генерал, хотя видел его лишь краем глаза. — Генерал Балантайн, возможно, назовет имя одного человека, и этим окажет нам огромную услугу.

— Господи помилуй… разве этот человек сам не может назвать свое имя?

— Люди не всегда говорят правду, мадам, — сухо ответил Питт.

Она покраснела из-за допущенной промашки: действительно, очевидное упущение.

— В данном случае, как я понимаю, этот человек еще и мертв, — резко добавил генерал. — Тебе не о чем тревожиться, дорогая. Помочь полиции — мой долг, и, будь уверена, я не задержусь.

— Разве ты забыл, что сегодня мы обедаем с сэром Гарри и леди Лисберн? — Питта она полностью игнорировала, словно одного из слуг. — Я не собираюсь опаздывать. Не хочу, чтобы подумали, что я дурно воспитана, независимо от того, каким ты представляешь себе свой долг.

— До морга менее получаса езды, — раздраженно ответил генерал. Он не любил званые обеды, а у леди Лисберн они выдавались еще более занудными, чем в других местах. — Мне надо лишь взглянуть и сказать, знаю я этого человека или нет. Я вернусь до наступления темноты.

Огаста дернула носиком, вздохнула и покинула библиотеку, более не глянув на Питта. Генерал Балантайн вышел в холл, надел пальто, которое уже держал дворецкий, и проследовал за Томасом под ледяной дождь. Тут же от конюшни подъехала карета и остановилась у тротуара.

Ехали они молча. Питт не хотел ставить под угрозу опознание, обсуждая подробности расследования, и не испытывал ни малейшего желания болтать с генералом о пустяках.

Карета остановилась рядом с моргом, Питт и Балантайн вылезли из нее и также молча зашагали по тропинке, ведущей к двери. Дежурный, само собой, опешил — такие джентльмены, как генерал, появлялись здесь крайне редко, — но Питта узнал и, не задавая лишних вопросов, повел к телу.

— Вот он, сэр. — И сдернул простыню, совсем как фокусник, показывающий кролика.

Точно так же, как и чуть раньше Питт, генерал первым делом посмотрел на промежность, не удостоив лица и взгляда. Глубоко вдохнул, выдохнул. Ему доводилось видеть смерть — не однажды и не дважды, — но эти люди умирали на войне, от ран или болезней. И его, конечно, ужасало, что кто-то мог намеренно так жестоко расправиться с другим человеком. Да еще здесь, дома, на улицах Лондона… Половые органы бедолаги отрезали не случайно. Не вызывало сомнений, что кто-то испытывал лютую ненависть к этому человеку… Какому человеку? Наконец-то генерал перевел взгляд на лицо. Питт, пристально наблюдавший за ним, прочитал на лице, что убитый Балантайну знаком.

— Генерал? — Он чуть возвысил голос.

Балантайн медленно повернулся к нему. Питт не смог прочитать выражения глаз, Генерала отличала предельная скрытность, он не привык публично выражать эмоции. Питт никоим образом не мог его понять: они проживали в разных мирах, соприкасавшихся крайне редко. Балантайн являл собой последнее поколение солдат, которые служили монарху и стране и участвовали в каждой зарубежной войне со времен Азенкура[2], — тогда как Питт родился в семье егеря, несправедливо осужденного за какое-то мелкое правонарушение, получил образование и научился правильно говорить только потому, что его приставили к сыну владельца поместья, чтобы своим прилежанием он поощрял благородного отпрыска к обретению знаний. И действительно, Питт с таким усердием грыз гранит науки, что и юный аристократ частенько забывал про природную лень.

Но при этом Балантайн нравился Томасу, он им даже восхищался. Тот жил по правилам, в которые верил, как какой-нибудь рыцарь или монах в глубокой древности.

— Вы его знаете? — спросил он, хотя вопрос теперь носил чисто академический характер: ответ он уже прочитал на лице генерала.

— Разумеется, — ровным голосом ответил Балантайн. — Это Макс Бертон, который раньше служил у меня лакеем.

Глава 2

Грейс влетела в гостиную с ранними выпусками дневных газет. Лицо ее раскраснелось, глаза стали круглыми, как ягоды крыжовника.

— Ох, мадам! Совершено чудовищное убийство — самое ужасное за всю историю лондонских преступлений! Так здесь написано. Прочитав о нем, и сильный мужчина белеет до колен!

— Правда? — Шарлотта продолжала вязать. Газеты всегда преувеличивали: кто, скажите на милость, остановится на продуваемой январским ветром улице, чтобы купить газету, если в ней нет ничего экстраординарного?

Грейс такое безразличие потрясло.

— Да, мадам… я совершенно серьезно! Это же кошмар! Его порезали на куски, в месте, о котором добропорядочной женщине даже не положено знать! Если, конечно, она действительно добропорядочная. Газеты правы, мадам. Жуткий маньяк буйствует в Девилз-акр… и, возможно, проповедники правы и последние дни грядут, и это сам Сатана! — Лицо Грейс побледнело: перед мысленным взором возник нарисованный ее воображением образ маньяка.

— Чепуха! — резко ответила Шарлотта. Она уже поняла: если дать слабину, Грейс забьется в истерике. — Давай сюда газеты, а сама отправляйся на кухню и займись овощами, иначе мы останемся без обеда. Если хозяин вернется домой, пробыв на улице целый день при такой погоде, и его не будет ждать тарелка горячего супа, он проявит крайнее неудовольствие.

Это была пустая угроза. Грейс безмерно уважала Питта: в конце концов, хозяин, а кроме того, полицейский, представляющий закон. Ему наверняка известно столько зачаровывающего и опасного! Шокирующего! О чем не решались писать газеты. Но при этом она совершенно его не боялась. Он не относился к тем, кто мог выгнать слугу на улицу из-за тарелки холодного супа, и она это знала.

— Это ужасно, мадам, — повторила Грейс и покивала, чтобы подчеркнуть собственную правоту. — Что прикажете сегодня приготовить, капусту или репу?