Альфред Мейсон - Вилла «Роза» Страница 4

– Подождите, – Ано предупреждающе поднял руку. – Серветаз ездил в Шамбери,[6] где живут его родители. Он выехал двухчасовым поездом. День провел с родителями, вечером ходил с ними в кафе. Более того, имеются утренние показания горничной Элен Вокье, она подтвердила, что Серветаз был в Шамбери, и дала его адрес. В тамошнюю полицию позвонили, те наведались в дом его родителей и застали его в постели. Я не говорю, что Серветаз не мог быть замешан в преступлении. Это еще надо проверить. Но очевидно, что не он открывал дверь убийцам, поскольку в это время был в Шамбери, а убийство обнаружили уже в полночь. К тому же маленькая деталь: он живет не в доме, а в помещении над гаражом, расположенным в углу сада.

Кроме шофера, в доме бывает уборщица, она местная, приходит в семь утра, уходит в семь-восемь вечера. Иногда задерживается, если горничная остается в доме одна, она женщина нервная. Однако вчера она ушла около девяти, и свидетели есть, но убийство было совершено гораздо позднее. Это факт, а не предположение. Уборщицу можно сбросить со счета, к тому же у пес прекрасный характер. Остается горничная Элен Вокье и, – он пожал плечами, – мадемуазель Селия.

Ано потянулся за спичками и закурил сигарету.

– Посмотрим, кто такая горничная. Ей лет сорок, крестьянка из Нормандии – они неплохие люди, мосье, эти крестьяне. Скуповаты, конечно, но в общем и целом честные, почтенные люди. Об этой Элен Вокье нам кое-что известно, мосье. Взгляните-ка! – Ано вынул из стола лист бумаги. Он был сложен пополам и исписан только внутри. – Здесь у меня некоторые детали. Думаю, наша полиция работает более обстоятельно, чем ваша. Элен Вокье служила у мадам Довре семь лет. Она была уже скорее подругой, чем горничной, человеком, которому всецело доверяют. И заметьте, мистер Ветермил: за семь лет у нее была масса возможностей добыть драгоценности, не прибегая к пособничеству преступников! К тому же ее усыпили хлороформом и связали! Насчет хлороформа нет ни малейшего сомнения, доктор Пейтин обследовал ее до того, как она пришла в себя. Когда она очнулась, у нее началась страшная рвота, и вскоре она снова потеряла сознание. Только сейчас заснула нормальным сном. И теперь остается одна мадемуазель Селия. О ней ничего не известно, мосье. Вы сами ничего, в сущности, о ней не знаете. Она приехала в Экс в качестве компаньонки мадам Довре. Как эта красивая молодая англичанка стала вдруг компаньонкой?

Ветермил заерзал. Его лицо горело. Рикардо и сам задавал себе этот вопрос. И теперь с нетерпением ждал ответа.

– Не знаю. – Ветермил помолчал, но потом Рикардо показалось, что он устыдился своих колебаний. Собравшись с духом, он сказал тихим, но твердым голосом: – Но я скажу вот что. Мосье Ано, вы говорили о женщинах, которые, будучи виновными, выглядели невинными овечками. Однако бывают женщины, которые сохраняют чистоту и порядочность, даже если их окружают сомнительные личности.

Ано слушал его, не соглашаясь и не отрицая. Он достал второй лист бумаги.

– Теперь я расскажу кое-что о мадам Довре. Не будем говорить о ее детстве и отрочестве, они были совершенно обыкновенными. К тому же она мертва, бедняжка. Начнем с ее замужества; семнадцать лет назад она вышла замуж за богатого фабриканта из Нанси, с которым познакомилась в Париже. Семь лет назад мосье Довре умер, оставив ей кучу денег. У нее была страсть к бриллиантам, и теперь она могла ее удовлетворить. Она коллекционировала бриллианты. Прослышав о знаменитом ожерелье или об известном камне, она не успокаивалась, пока эта вещь не попадала ей в руки. На эти камни ушло целое состояние, огромные деньги! Она любила похвастаться драгоценностями и при любом подходящем случае их надевала – и здесь, и в Монте-Карло, и в Париже. Сердце у нее было доброе, она была чересчур впечатлительной. И наконец, как многие дамы ее круга, она была до глупости суеверна.

Мистер Рикардо чуть не подскочил на стуле. Суеверна! Это слово внезапно осветило темноту его неведенья. Он понял, что мучило его последние два дня. Он тут же с ослепительной ясностью вспомнил, где и когда видел Селию Харланд. Картина, вставшая перед глазами, делалась все четче и четче, словно фотография, попавшая в проявитель.

Ано продолжал:

– Отлично! А теперь напомню, какой у нее был характер: тщеславная, обожающая новые знакомства, щедрая и до нелепости суеверная. Поистине лакомый кусок для любого жулика, при ее-то богатстве. И еще то и дело причитает, какая она простофиля. Короче, будто сама напрашивается: ограбьте меня поскорее! Семь лет Элен Вокье верой и правдой защищала ее от серьезных бед. А как только в доме появилась ваша юная подруга, незадачливая мадам тут же пала жертвой убийцы и грабителя или нескольких. Полагаю, мистер Ветермил, наши воры куда более жестоки, чем ваши.

От жгучей боли Ветермил закрыл глаза, его лицо еще больше побледнело.

– А что, если Селия – одна из жертв? – сдавленным голосом сказал он.

Ано сочувственно посмотрел на него.

– Всякое может быть, в этом мы разберемся. Но вот что замечу: если мисс Селия и участвовала в преступлении, совершенном на вилле «Роза», ей наверняка сказали, что речь идет только об ограблении. Столь неискушенная особа могла слишком поздно обнаружить, что к краже добавилось убийство.

У Рикардо перед глазами все еще стояла вспомнившаяся вдруг картина. Он вздрогнул, услышав Ветермила:

– Мой друг Рикардо может кое-что добавить к тому, что вы сказали.

– Я?! – воскликнул Рикардо. Боже! Как Ветермил мог узнать, что за картина стоит у него перед глазами?

– Да. Вы видели Селию в вечер перед убийством.

Рикардо во все глаза смотрел на друга. Должно быть, Гарри сошел с ума. Подозрения полиции он подкрепляет фактами – скверными, неопровержимыми фактами.

– В вечер перед убийством, – тихо продолжал Ветермил, – Селия Харланд проигралась. Она играла в баккара. Рикардо видел ее в саду при вилле, она была на грани истерики. Позже он видел ее со мной и слышал ее слова. Я спросил, придет ли она завтра – то есть вчера, в день преступления, – а она изменилась в лице и сказала: «Нет, у нас другие планы. Но послезавтра я была бы рада вас видеть».

Ано вскочил.

– И вы сами так спокойно мне это говорите! – вскричал он.

– Да. Вы любезно отметили, что я не романтический юноша. Это так. Я умею принимать факты как данность.

Ано почтительно посмотрел на него, потом твердо сказал:

– Ваша взяла, мосье. Я берусь за это дело. Но, – его лицо посуровело, он стукнул кулаком по столу, – я доведу его до конца, даже если исход окажется для вас трагичным!

– Именно этого я и желаю, мосье, – произнес Ветермил, – чтобы все было выяснено до конца.

Ано запер бумаги в ящике для писем. Потом он вышел и вернулся через несколько минут.

– Начнем с самого начала, – сказал он. – Я позвонил в Дипо. Перрише, сержант патрульной службы, обнаруживший убийство, сейчас будет здесь. Мы с ним пройдем к вилле, и по дороге он расскажет, как и что обнаружил. На вилле мы отыщем мосье Флерио, следователя, он уже начал работу, и комиссара полиции. Вместе с ними мы обследуем виллу. Там пока ничего не трогали, только перенесли тело мадам Довре из салона в спальню и открыли окна.

– Можно мне с вами? – воскликнул Ветермил.

– Да, с одним условием: вы не задаете никаких вопросов и отвечаете только на те, которые задаю я. Смотрите, слушайте, изучайте – но не вмешивайтесь!

От мягкой доверительности Ано не осталось и следа. Теперь это был властный и бдительный страж порядка. Он обернулся к Рикардо:

– Вы готовы подтвердить то, что видели в саду, и услышанные позже слова? Это очень важно.

– Да, – сказал Рикардо.

Но он ни словом не обмолвился о той картине, которая как наяву стояла у него перед глазами. И была не менее важной и весьма красноречивой.

Концертный зал в Лимингтоне был переполнен. Главным образом зрительницами, а не зрителями. В конце зала была сцена, на которой стоял черный шкаф. Подтянутый мужчина с военной выправкой вывел вперед красивую белокурую девушку, одетую в черное бархатное платье с длинным шлейфом. Она двигалась словно во сне. Человек пять из зала вскарабкались на помост, лентой связали ей руки за спиной и скрепили ленту сургучом. Ее подвели к шкафу и на глазах публики привязали к скамье внутри шкафа. Дверь закрыли, люди спрыгнули с помоста в зал, свет притушили. Зрители замерли в ожидании. Вдруг в тишину полутемного зала с опустевшего помоста ворвался рокот тамбурина. Постукивания и удары, казалось, бились о панельные стены зала, а на том месте, где должна быть дверь шкафа, возникло туманное белое облако. Облако превратилось в фигуру женщины; у пес было смуглое лицо восточного типа; низкий гортанный голос пропел песнь в честь Нила и римского полководца Антония. Изображение фигуры померкло – это была Клеопатра. Снова затрещали тамбурины и цимбалы. Зажегся свет, дверь шкафа распахнулась – девушка в черном бархатном платье по-прежнему сидела привязанная к скамейке.