Эллери Квин - Алые буквы Страница 4

— Как именно Дерк ее проявлял? — спросил Эллери.

— Автором пьесы был Алекс Конн — вы его знаете. У меня это был второй драматургический опыт, а у него — первый. Никогда еще не существовал автор, с таким уважением относившийся к своему продюсеру. Бедный Алекс и в мыслях не имел ухаживать за мной — он скорее занялся бы любовью со сфинксом. К тому же он голубой.

Перед началом репетиций пьесу понадобилось заново перепечатать. У меня имелись возражения относительно некоторых сцен, и я часто заглядывала в дешевый отель на Таймс-сквер, где работал Алекс. Однажды вечером туда ворвался Дерк и, к моему и Алекса полному изумлению, обвинил нас в том, что мы наставляем ему рога (Алекс, как назло, работал в нижней рубашке и босым). Мы подумали, что он шутит. Однако Дерк так поколотил беднягу Алекса, что о шутках не могло быть и речи.

Как мы с Алексом ни убеждали Дерка, что он все нафантазировал, это не производило на него никакого впечатления. Он выглядел… ну так, каким вы его только что видели, Эллери. Только в тот вечер он не был пьян.

— Надеюсь, ты отругала его как следует! — воскликнула Никки.

— Ну, я заявила, что не собираюсь вести себя так, будто совершила преступление, потому что я ни в чем не виновата, и добавила что-то насчет любви и доверия. В конце концов мы обнялись, и это казалось началом нового взаимопонимания. Но на той же неделе, когда я обсуждала роль Майкла в пьесе Алекса с Роем Берком, который должен был играть ее, Дерк устроил очередную сцену, и отчет о ней попал в газеты. С тех пор все продолжается в том же духе, и я не могу понять почему!

Внезапно Марта расплакалась.

— Если Дерк не прекратит… я не смогу больше это выносить! Ему надо помочь, Эллери. И мне тоже. Можете вы хоть что-нибудь придумать?

Эллери взял ее за руку.

— Попытаюсь, Марта.

Эллери усадил Марту Лоренс в такси — она настояла, что поедет домой одна, — и поднялся наверх, застав Никки с сердитым видом наливающей в кофейник воду из кухонного крана.

Они пили кофе, как двое незнакомых людей в кафетерии.

Потом Никки со стуком поставила чашку на стол.

— Я знаю, что утром буду ненавидеть сама себя, но сейчас мне придется встать на колени и умолять вас, Эллери.

— О чем?

— Не будьте тупицей! Что вы можете предпринять?

— Откуда я знаю? Вы знакомы с этим идиотом ближе, чем я.

Никки нахмурилась:

— Лично я думаю, что Марта не меньшая идиотка. Но как она сказала, я ведь не влюблена в Дерка. Марта очень многое для меня сделала, Эллери, — я никогда вам об этом не рассказывала и, возможно, не расскажу. И она мне не просто симпатична — я очень люблю ее. В ней есть что-то удивительно чистое — как в маленькой девочке в крахмальном фартучке. По-моему, она последняя женщина в мире, которую кто-то может обвинить в распутстве. Особенно ее муж! Вот почему я так беспокоюсь, Эллери. Это неестественно. С Дерком что-то не так.

— Разумеется.

— И я боюсь…

— С полным основанием. — Эллери погладил подбородок. — Но что я могу сделать? Дерк нуждается во враче, а не в детективе.

— Врачи не знают всего.

— О таких вещах они знают куда больше меня.

— Он совершает преступление!

— Да, как сатуратор с содовой, который не моет стаканы должным образом. Однако такого рода тайны не для меня. Я бы хотел помочь, Никки, но эта проблема не по моей части.

— Она может превратиться в ту, которая как раз по вашей части!

— Все, что я в состоянии сделать, — это повидать завтра Дерка и постараться убедить его заняться помощью самому себе. Хотя после сегодняшнего вечера я вряд ли годен даже на это… Посмотрите, Никки, есть ли в аптечке кодеин.

Однако Дерк сам пришел повидать Эллери. Он появился в квартире Квинов, когда инспектор садился завтракать.

— Эллери? — Инспектор с подозрением взглянул на Дерка. — Он еще в постели, мистер Лоренс. Кто-то поставил ему вчера вечером здоровенный фингал на подбородке, и он провел полночи, жалея самого себя. Вы ничего об этом не знаете?

— Это сделал я, — заявил Дерк Лоренс.

Инспектор уставился на него. Щеки Дерка обросли щетиной, одежда его выглядела измятой и влажной, а смуглое лицо — усталым.

— Сейчас вы не кажетесь таким уж грозным. Пройдите в ту дверь, а потом сверните налево.

— Благодарю вас. — Дерк проследовал через кабинет Эллери в его спальню.

Эллери лежал на животе, уткнувшись носом в пузырь со льдом.

Дерк опустился на стул возле кровати.

— Не беспокойтесь, — заговорил он. — Считайте, что я приполз к вам на брюхе.

— Это сон, — сдавленным голосом произнес Эллери. — По крайней мере, я на это надеюсь. В таком случае мне не придется вставать. Что вы хотите?

— Извиниться.

— Отлично. Тогда принесите мне кофе.

Дерк поднялся и вышел. Вскоре он вернулся с кофейником, двумя чашками и блюдцами, налил обоим кофе, зажег Эллери сигарету и снова сел.

— Я бы не сказал, — заметил Эллери, окидывая его взглядом с ног до головы, — что и вы провели спокойную ночь.

— Я бродил по улицам.

— Всю ночь? Под дождем?

Дерк посмотрел на себя с некоторым удивлением:

— Действительно, шел дождь.

— Значит, вы не были дома?

— Нет.

— И даже не позвонили Марте?

— Она бы не стала со мной разговаривать.

— Вы недооцениваете способности Марты получать пинки под зад. Эта женщина слишком хороша для вас, Лоренс.

— Знаю, — уныло произнес Дерк. — У нее терпение наседки. Теперь я понимаю, что она встретилась с вами только для того, чтобы поговорить обо мне. Но это сегодня, а вчера вечером я был пьян.

— У меня есть веские основания предполагать, — сказал Эллери, — что вы и в трезвом состоянии часто выглядите не лучшим образом.

Дерк ответил не сразу. Его смуглая кожа посерела под щетиной, а взгляд стал затравленным. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза, как Марта вчера вечером.

— Вам когда-нибудь приходилось вступать в схватку с самим собой, Эллери? — Его голос походил на невнятное бормотание.

— Да.

— И вы проигрывали ее?

— Да.

— Всегда?

— Нет.

— Ну а я проигрываю всегда. Я не могу разумно объяснить, но мне все же это не кажется абсолютно иррациональным… По крайней мере, я не чувствую, что брежу… Это вползает внутрь, и его невозможно ни избежать, ни прогнать, сколько ни пытаешься. Я представляю себе Марту с другим мужчиной и теряю над собой контроль. В моих словах есть хоть какой-то смысл?

— Немного, — отозвался Эллери, — но дело не в том. Какие у вас основания постоянно сомневаться в верности Марты? Должна же быть хоть какая-то причина.

— В такие моменты я всегда ее нахожу. Это создает свои причины…

— Что «это»? Называйте вещи своими именами.

— Ревность, перешедшая в фобию…

— Слишком просто, Дерк. Назовите свой комплекс патологическим страхом оказаться рогоносцем, и вы будете ближе к истине. Не хочу выглядеть любопытным, но что не так в вашей сексуальной жизни?

Глаза Дерка широко открылись, и Эллери даже прикрыл веки от их блеска. Но вскоре блеск погас, и Дерк снова откинулся назад.

— Задел больное место? — осведомился Эллери.

Дерк провел рукой по лицу, словно стирая с него грязь.

— Слушайте, — сказал он. — Простите мне то, что я ударил вас вчера вечером, и давайте на этом закончим.

Он встал.

— Сядьте, Дерк, — велел Эллери. — Я еще не закончил с вами. Мне симпатична ваша жена, а вы превращаете ее жизнь в ад. Это должно иметь какие-то корни. Давайте их раскопаем… Благодарю вас, — сказал он, когда Дерк внезапно сел. — Вчера вечером я говорил с Мартой и, соединив то, что мне удалось из нее вытянуть, с собственными наблюдениями, пришел к выводу, что ваша беда, Дерк, отнюдь не ограничена простой ревностью и берет свое начало в далеком прошлом. Не возражаете, если мы побеседуем о вашем детстве?

— Я сэкономлю ваши силы, — сказал Дерк. — Сообщу факты, а если вам понадобятся медицинские термины, то прибавлю и их.

— Так вы подвергались психиатрическому лечению? — Эллери старался не выглядеть разочарованным.

Дерк рассмеялся:

— Мной дважды занимались психоаналитики. Но лечение не только не помогло, а, напротив, все усугубило. Они не виноваты — я был не в состоянии идти навстречу. Не знаю почему. Очевидно, это одно из проявлений…

— Тогда незачем так далеко вдаваться… — Эллери поставил чашку.

— Погодите. Не возражаю, чтобы рассказать вам. Это придаст всему хоть какой-то смысл. — Дерк оперся локтями на колени и продолжал, глядя на ковер: — У меня не было того, что называют «нормальным детством». О том периоде я не вижу сладких снов — только кошмары.

Когда мне было двенадцать лет, мой отец застал мою мать в постели с другим мужчиной. Он схватил со столика у кровати медную лампу и вышиб ему мозги. Его судили за убийство и, конечно, оправдали — любой присяжный поступил бы так же при подобных обстоятельствах.