Агата Кристи - Тайна лорда Листердейла Страница 4

— Но, я не понимаю, Квентин же никуда не уезжал…

— Мы к этому еще вернемся, мама. Но если только ты будешь меня слушать, а не прерывать. Это был Квентин, и это не был Квентин, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Миссис Сен-Винсент совершенно ничего не поняла, и он объяснил ей суть дела.

— Вне всякого сомнения, это был Квентин, но это был не наш Квентин. Это был настоящий Квентин.

— Руперт!

— Слушай. Сначала я подумал и сказал: «Вы Квентин, не так ли?» И старик ответил: «Совершенно правильно, сэр, это мое имя. Чем могу быть полезен?» И тут я увидел, что это не наш слуга, для меня эта мысль была столь же драгоценной, как и он сам, его голос и тому подобное. Я задал несколько вопросов, и все впустую. Старикан не имел никакого понятия о том, что у нас тут творилось. Он был дворецким у лорда Листердейла, ушел на пенсию и получил этот домик как раз в то время, когда, как предполагалось, лорд Листердейл уехал в Африку. Ты сама понимаешь, к чему это нас приводит. Этот человек — самозванец, он играет роль Квентина для каких-то своих целей. Моя теория заключается в следующем — он приехал в город в тот вечер, заявил, что хочет быть дворецким у лорда Листердейла, а сам убил его и спрятал тело за панелями. Это старый дом, и будь уверена, — тут обязательно должны быть тайники…

— Опять ты об этом, — резко прервала его миссис Сен-Винсент. — Я просто не могу больше этого выносить. С какой стати он должен был это сделать, почему он его должен был убить — вот, что я хочу от тебя услышать? Если же он совершил подобное — во что я ни на минуту не верю, — то какие причины его на это толкнули?

— Ты права, — сказал Руперт, — мотив — это важное обстоятельство. Но я уже произвел расследование. У лорда Листердейла было много собственных домов. В последние два дня я открыл, что практически все эти дома за последние 18 месяцев были сданы людям, похожим на нас, практически за номинальную плату — и с условием, что слуги должны оставаться в доме. В этом случае сам Квентин, вернее, человек, называющий себя Квентином, — служил в этих домах некоторое время в качестве дворецкого. Все это наводит на мысль, что в одном из домов должно было что-то остаться — драгоценности или бумаги, спрятанные лордом Листердейлом, а вся эта шайка не знала, в каком именно. Я имею в виду шайку, но, может быть, этот малый Квентин работает в одиночку. Это…

Миссис Сен-Винсент твердо оборвала его:

— Руперт! Подожди хоть минутку. У меня от тебя голова пошла кругом. Во всяком случае, все, что ты говоришь, — чепуха: и шайка, и спрятанные бумаги.

— Может быть и другая версия, — согласился Руперт. — Этот Квентин мог быть человеком, которому лорд Листердейл чем-то навредил. Настоящий дворецкий поведал мне длинную историю о человеке, которого зовут Самуэль Лоу, он был садовником, примерно такого же роста и сложения, как и сам Квентин. У него был зуб на Листердейла.

Миссис Сен-Винсент вздрогнула.

«Не считался с другими людьми». Эти слова возникли в ее сознании во всей их непривлекательности, усугубив подозрения. Слова скупы, но что должно за ними стоять?

В тяжелой задумчивости она с трудом слушала Руперта. Он быстро объяснил ей что-то, чего она не поняла, и вышел из комнаты.

Потом она словно очнулась. Куда пошел Руперт? Что он собирался делать? Она не уловила его последних слов. Возможно, он пошел за полицией. В этом случае… Она резко поднялась и позвонила. Как обычно, Квентин незамедлительно явился.

— Вы звонили, мадам?

— Да. Входите, пожалуйста, и закройте дверь.

Дворецкий повиновался. Миссис Сен-Винсент некоторое время молчала и с серьезностью изучала его.

Она думала: «Он был добр ко мне — никто не знает, как добр. Дети никогда этого не поймут. Дикая история Руперта может целиком оказаться бессмыслицей, но, с другой стороны, может в ней что-то есть? Кто знает? Никто. И правда, и не правда. Я рискну, обязательно рискну собой за его доброе имя!»

Покраснев, миссис Сен-Винсент заговорила срывающимся голосом.

— Квентин, мистер Руперт только что вернулся. Он был в Королевском Чевиоте — это деревня недалеко отсюда…

Она замолчала, отметив, как он вздрогнул на мгновение и не смог этого скрыть, и подумала: «Он, кажется, знает. Да, он знает».

— Он видел там кое-кого, — продолжала она, выделив последние слова.

После мгновенной дрожи Квентин опять принял свою обычную невозмутимую манеру держаться, но его глаза остро и внимательно смотрели ей прямо в лицо, в них было что-то такое, чего она до сих пор не замечала. Это были глаза мужчины, а не слуги.

Поколебавшись с минуту, он произнес голосом, который тоже как-то неуловимо изменился.

— Зачем вы рассказываете мне это, миссис Сен-Винсент?

Она не успела ответить, так как в это время дверь распахнулась настежь и в комнату ворвался Руперт. С ним вместе вошел средних лет человек, полный достоинства, с небольшими бакенбардами, похожий на задумчивого архиепископа. Квентин!

— Он здесь, — сказал Руперт. — Настоящий Квентин. Я держал его на улице в такси. А теперь, Квентин, посмотрите на этого человека и скажите — это Самуэль Лоу?

Для Руперта это был момент триумфа. Но он не долго торжествовал, почти тут же почувствовав, что что-то не так. Некоторое время настоящий Квентин выглядел смущенным и, похоже, чувствовал себя в высшей степени неуютно, а второй Квентин улыбался широкой довольной улыбкой.

Он хлопнул своего смущенного двойника по спине.

— Все в порядке, Квентин. Я полагаю, кота когда-нибудь все-таки придется достать из мешка. Ты можешь рассказать им, кто я такой.

Полный достоинства незнакомец выпрямился.

— Сэр, это, — провозгласил он тоном, полным упрека, — это мой хозяин, лорд Листердейл, сэр.

В следующую минуту события развивались так. Во-первых, сокрушительный удар был нанесен петушиной самоуверенности Руперта. Он еще не понял, что происходит, и рот его еще был открыт под воздействием шока, но услышал, как его мягко выпроваживает из комнаты дружелюбный, но довольно-таки фамильярный голос:

— Все в порядке, мой мальчик. Хорошо еще, что кости целы. Но я хочу поговорить с твоей матерью. Ты хорошо потрудился — все выведал про меня.

Руперт вышел и встал перед закрытой дверью, ожидая чьего-нибудь появления. Настоящий Квентин стоял рядом с ним, и из уст его струился поток любезных объяснений. А в комнате лорд Листердейл стоял напротив миссис Сен-Винсент.

— Позвольте мне все вам объяснить, если я только смогу! Всю свою жизнь я был дьявольски эгоистичным человеком — и однажды я понял это. Я понял, что для того, чтобы изменить себя, я должен попытаться хоть немного быть альтруистом. Я представлял из себя совершенно необыкновенного дурака, поэтому свою карьеру начал тоже необыкновенно. Я делал ненужные подписки, но чувствовал, что мне надо совершить что-то… что-то лично. Я всегда сочувствовал классу обедневших дворян — классу, который не умеет просить и который страдает молча. Я был собственником многих домов. И у меня появилась идея — сдать все эти дома людям, которые в них нуждаются и которые бы ценили их. Молодые пары, начинающие свой жизненный путь, вдовы с сыновьями и дочерьми, которые тоже начинают самостоятельную жизнь. Квентин был для меня более чем дворецким — он был моим другом. С его согласия и при его помощи я в этом деле использовал его внешность. У меня всегда был актерский талант. Эта идея пришла мне в голову как раз в то время, когда я однажды ночью шел в клуб, я повернулся и пошел обратно для того, чтобы обсудить ее с Квентином. Когда же после моего исчезновения поднялась суета, я устроил, что от меня из Восточной Африки пришло письмо. В нем я давал подробные инструкции своему кузену Морису Карфаксу. Пожалуй, вот и все, но это очень длинная история.

Он кончил очень неуверенно и с мольбой во взгляде, обращенном к миссис Сен-Венсент. Она стояла очень прямо и встретила этот взгляд спокойно.

— Это была добрая затея, — сказала она. — Очень нужная. Она делает вам честь. Я лично — более чем благодарна. Но, конечно же, вы понимаете, что мы не сможем больше здесь оставаться?

— Я предчувствовал это, — сказал он. — Гордость не позволит вам принять то, что вы, возможно, называете про себя «благотворительностью».

— Разве на самом деле это не так? — спокойно спросила она.

— Нет, — ответил он. — Потому что я прошу нечто в обмен.

— Нечто?

— Очень многое. — Его голос зазвенел, голос человека, привыкшего повелевать.

— Когда мне было 23 года, — продолжал он, — я женился на девушке, которую любил. Через год она умерла. С тех пор я жил очень одиноко. Я очень хотел, чтобы судьба предоставила мне случай и я нашел бы женщину своей мечты…

— Я такая? — спросила она очень тихо. — Но я так стара и так поблекла.

Он засмеялся.

— Стара? Да вы моложе любого из своих детей. Нет, это я стар, если вы позволите.

Тут пришла ее очередь рассмеяться мягким, журчащим смехом.