Мегрэ и труп молодой женщины - Сименон Жорж Страница 4

Мегрэ подумал о мадам Лоньон, худой, болезненной женщине. Из-за своих недомоганий она почти не выходила из квартиры на площади Константэн-Пэкёр. Возвращающегося домой инспектора ждали вечные охи и жалобы, он должен был заниматься хозяйством и бегать за покупками. «А под буфетом ты вытер?» Ему стало жаль Растяпу.

— У меня есть одна маленькая улика. Не уверен, правда, что это что-нибудь даст.

На другом конце провода царило молчание.

— Если вы и вправду не хотите спать, я найду вас через часок-другой.

— Я буду на месте.

Мегрэ позвонил на набережную Орфевр, вызвал машину и распорядился, чтобы водитель забрал в Институте судебной экспертизы вещи незнакомки. Потом он принял ванну, причем чуть не уснул, и опять позвонил Лоньону, чтобы взять его с собой на улицу Дуэ к «мадемуазель Ирэн».

Дождь кончился. Небо было светло-серым, через облака пробивались желтоватые лучи солнца. Возможно, в течение дня оно выглянет хотя бы ненадолго!

— Вернешься к обеду?

— Может быть. Не знаю.

— Мне показалось, что ты собирался закончить следствие еще вчера вечером.

— Я его закончил. Это другое.

Он не одевался, пока не увидел полицейскую машину около дома. Водитель три раза просигналил. Мегрэ через окно дал ему знак, что уже выходит.

— Скоро увидимся.

Через десять минут, когда они проезжали по Монмартру, комиссар уже забыл, что вторую ночь подряд не смыкает глаз.

— Остановись где-нибудь, я заскочу выпить стаканчик вина, — сказал Мегрэ шоферу.

Глава вторая,

в которой Растяпа возобновляет старое знакомство, а Лапуэнту поручают необычное задание

Инспектор Лоньон стоял на краю тротуара на улице Ларошфуко. Даже издалека он казался обиженным злой судьбой. Одет он был, как всегда, в один из своих костюмов мышиного цвета, которых будто никогда не касался утюг, в такой же серый плащ и некое подобие шляпы. Его кожа была серо-желтой, а выражение лица — как у больного хроническим насморком. И не потому, что Лоньон не спал ночь. Просто-напросто он так выглядел всегда, и даже только что встав с постели, имел несчастный вид.

По телефону Мегрэ предупредил, что заедет за ним, но не просил, чтобы тот ждал на улице. Тем не менее Лоньон стоял на тротуаре. У него не только отняли дело, но и заставили тратить время и после бессонной ночи мерзнуть на улице, говорил весь его облик. Открывая ему дверцу, Мегрэ бросил взгляд на здание окружного комиссариата. Поблекший флаг, украшающий фасад, грустно свисал — погода была безветренная. Именно здесь Мегрэ делал первые шаги как помощник комиссара. Лоньон без слов опустился на сиденье, не интересуясь, куда его везут. Шофер повернул влево на улицу Дуэ.

Разговор с Лоньоном всегда было делом трудным и деликатным. Что бы ему ни говорили, инспектор всегда находил повод для обиды.

— Вы видели утренние газеты?

— У меня на это не было времени.

Мегрэ вытащил из кармана газету, которую только что купил. Фотография незнакомки была напечатана на первой полосе. Хорошо были видны следы побоев под глазом и на губе, но лицо было узнаваемо

— Уверен, что сейчас раздаются первые звонки!

Лоньон подумал: «Другими словами, я потратил целую ночь зря, таскаясь от одного кабака к другому и от таксиста к таксисту. А они всего лишь разослали фотографии в газеты и теперь ждут звонков!» Ему было не до смеха. Лицо Растяпы стало еще более мрачным и поникшим. Он, Лоньон, сейчас был живым упреком жестокому и дурному человечеству.

Он не задавал никаких вопросов. Он был только маленьким колесиком в полицейской машине, а колесикам много знать ни к чему.

Улица Дуэ была пуста. Только в дверях одного из домов стояла консьержка. Машина остановилась перед окрашенным в бледно-фиолетовый цвет магазинчиком, вывеска на котором гласила: «Мадемуазель Ирэн». А ниже, мелкими буквами, было написано: «Модные, элегантные платья».

В запыленной витрине висели два платья — белое, расшитое блестками, и платье для коктейля из черного шелка. Мегрэ вышел, дал знак Растяпе следовать за ним, приказал шоферу подождать и подхватил с сиденья завернутый в серую бумагу сверток, который прислали из Института судебной экспертизы.

Нажав на ручку, Мегрэ убедился, что двери еще закрыты, но уже не на засов. Было полдесятого. Приблизив лицо к стеклу, комиссар увидел, что в комнате за магазином горит свет, и начал стучать.

Несколько минут никто не выходил. Лоньон стоял сбоку, не двигаясь и не разжимая стиснутых губ. Он не курил уже несколько лет, с тех пор, как жена начала болеть и твердила без конца, что дым ее задушит.

Наконец в глубине магазина появилась какая-то фигура. Это была достаточно молодая девица в красном халате, который она придерживала на груди. Приглядевшись к ним, девица исчезла. Наверное, пошла сообщить кому-то о неожиданном визите. Потом она появилась снова и, медленно прошествовав через заваленный платьями и плащами магазин, наконец решилась открыть дверь.

— В чем дело? — спросила она, подозрительно глядя сначала на Мегрэ, потом на Лоньона и в последнюю очередь на сверток.

— Мадемуазель Ирэн?

— Нет.

— А можно ее пригласить?

— Магазин закрыт.

— Я хочу поговорить с мадемуазель Ирэн.

— Кто это хочет?

— Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.

Девица не удивилась и не испугалась. Ей не было еще и восемнадцати. Она только что проснулась или от природы была такая заторможенная.

— Сейчас посмотрю, — сказала она и ушла.

Было слышно, как она с кем-то тихо разговаривает. Потом раздался характерный скрип кровати: кто-то вставал с постели. Прошли три минуты, за которые мадемуазель Ирэн, видимо, провела гребнем по волосам и надела халат.

Это была немолодая женщина с бледным лицом, большими голубыми глазами и поредевшими светлыми волосами, седыми у корней. Сначала она просунула в дверь голову, а чуть позже предстала перед посетителями с чашкой кофе в руке.

— Чего еще ты от меня хочешь? — спросила она, обращаясь только к Лоньону.

— Я — ничего. Это комиссар жаждет поговорить с вами.

— Мадемуазель Ирэн? — поинтересовался Мегрэ.

— Месье, вероятно, хочет знать мое настоящее имя? Если так, то меня зовут Кумар, Элизабет Кумар. Для моей профессии Ирэн звучит лучше.

Подойдя к прилавку, комиссар развернул сверток, из которого вынул голубое платье.

— Узнаете?

Она не сделала ни шагу, чтобы лучше разглядеть платье, и без колебаний ответила:

— Конечно.

— Когда вы его продали?

— Я его не продавала.

— Но оно из вашего магазина?

Она не предложила гостям присесть, не выглядела ни удивленной, ни обеспокоенной.

— И что дальше?

— Когда вы видели его в последний раз?

— Это важно?

— Может оказаться, что это очень важно.

— Вчера вечером.

— Во сколько?

— В десятом часу.

— У вас еще открыто в десятом часу вечера?

— Я никогда не закрываю до десяти. Почти каждый день бывает, что клиентки покупают что-то в последний момент.

Лоньон, судя по всему, должен был бы об этом знать, но стоял с непроницаемым выражением лица, будто все это его не касалось.

— Не правда ли, клиентки мадам — это проститутки и артистки кабаре?

— Не только. Некоторые дамочки встают только в восемь вечера, и всегда оказывается, что им не хватает чего-нибудь: чулок, пояса, лифчика… Или неожиданно обнаруживается, что платье, в котором они выходили в последнюю ночь, испорчено…

— Несколько минут назад вы сказали, что не продавали этого платья.

— Вивьен! Еще кофе! — она повернулась к девушке, стоящей на пороге спальни.

Девушка с предупредительностью хорошо вышколенной горничной взяла у хозяйки пустую чашку.

— Это ваша служанка? — спросил Мегрэ, провожая ее глазами.

— Нет. Просто она у меня живет. Как-то раз вечером пришла, да вот так и осталась.

Она не утруждала себя какими-либо вопросами. Неужели Лоньон, на которого она посматривала время от времени, все знал?