Чарлз Тодд - Дар мертвеца Страница 40

«Да, она не хочет знать, что ее дочка была беременна, — заключил Хэмиш. — И если тень упадет на Фиону, я тоже ничего не желаю знать!»

— К сожалению, у меня уже нет другого выхода, — возразил Ратлидж. — Теперь я пытаюсь найти этого Бернса. Он должен подвести нас к следующему шагу. В какую именно область Шотландии поехала мисс Грей… и почему.

Леди Мод встала:

— Позвольте поблагодарить вас за то, что вы взяли на себя труд лично сообщить мне о ходе расследования… Вряд ли мы с вами еще когда-нибудь увидимся.

Она его выгоняла. Грубо выгоняла, как подчеркнул Хэмиш. Ратлидж тоже встал:

— Я уважаю ваше мнение. Как мне известить вас об окончании расследования — письменно или по телефону?

Их взгляды встретились. Ее фиалковые глаза полыхали гневом, в его же глазах читалось лишь вежливое любопытство.

Целых двадцать секунд хозяйка дома молчала, словно ждала, что он первый отведет глаза в сторону, потом сухо сказала:

— Инспектор, в моих силах поломать вашу карьеру.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Ратлидж. — Но сути дела это не изменит… и, смею вас заверить, не доставит вам большого удовольствия. Прощайте, леди Мод.

Он стоял на пороге, когда услышал ее голос:

— Вы не найдете ничего, что связывало бы мою дочь с вашими ужасными костями!

Он обернулся и некоторое время оглядывал комнату — такую изящную и такую официальную.

— Я тоже на это надеюсь. Будет большая трагедия, если я все же обнаружу связь. Трагедия для многих.

Когда дверь начала закрываться за ним, он вдруг услышал ее голос, негромкий, но властный:

— Инспектор!

Ратлидж вернулся. На лице леди Мод застыло прежнее выражение. Она сказала:

— Большая удача, не правда ли, что моя дочь обрела в вас защитника. В прошлом меня, к сожалению, очень часто обижали. С годами мне все труднее разочаровываться в людях. Но я попробую.

Он склонил голову в знак уважения к ней. Кроме того, он просил у нее прощения.

Больше она его не остановила.

Услышав последний обмен репликами, Хэмиш заметил: «Не могу сказать, что общение с великими доставляет такое уж большое удовольствие».

«Да, — мысленно ответил ему Ратлидж. — Эта женщина дорого заплатила за близость к сильным мира сего».

Через час после отъезда из Ментона Ратлидж нашел в соседнем городке телефонную будку и позвонил крестному. Подошла Мораг, и он попросил позвать Дэвида Тревора.

Взяв трубку, крестный воскликнул:

— Иен? Надеюсь, твой звонок означает, что ты приедешь к нам ужинать!

— Я не успею вовремя добраться до Шотландии. Уже поздно, а я три дня подряд разъезжал по всей стране. Нет, сэр, мне нужны сведения. Помнится, вы говорили, что знакомы с прокурором-фискалом, который ведет дело Макдоналд. Вы можете что-нибудь мне рассказать о его родственниках?

После недолгого молчания Дэвид Тревор ответил:

— Да, расскажу, что знаю. Он женился на уроженке округа Стерлинг. Насколько я помню, ее отец был адвокатом, а брат судьей; кажется, я один или два раза встречался с ней на каких-то светских приемах. У них трое детей. Кэти, дочь, замужем за англичанином, и они живут в Глостере. Джордж, старший сын, служит в лондонской фирме. Младший, Роберт, умер.

— Кто-нибудь из сыновей был на войне?

— Джордж служил во флоте, комиссован по инвалидности в конце семнадцатого года. Роберт погиб во Франции. Он был артиллеристом. Кажется, его убили в начале шестнадцатого года.

— Роберт был женат?

— Нет, у него была девушка в Эдинбурге, с которой он был неофициально помолвлен. Все знали, что они поженятся, хотя они и не объявляли о помолвке. Потом его невеста умерла от аппендицита. Точно не знаю, когда… но задолго до того, как Роберта убили. Кажется, зимой пятнадцатого года. Откуда такой внезапный интерес к Роберту?

— Пока не знаю, — откровенно признался Ратлидж. — Вы можете описать его внешность?

— Он был красив, хорошо сложен… брюнет. Мне говорили, что он был очень остроумен. Росс слышал, как он произносил тосты на свадьбе, гости покатывались со смеху. Он уверял, что Роберт мог бы пройти в парламент, если бы занялся политикой. Но его интересовало право или банковское дело. Я забыл, что именно… — Ратлидж явственно представил, как улыбается крестный. — Я заслужил гонорар за знакомство с представителями шотландских деловых кругов?

— Вне всякого сомнения! Спасибо. Вы мне очень помогли.

— Иен, ты еще заедешь ко мне до того, как покинешь Шотландию?

В вопросе, заданном как бы небрежно, угадывалась острая тоска.

— Как только смогу, — обещал Ратлидж и попрощался.

Еще одна ночь в дороге — и Ратлидж, усталый и измученный, вернулся в Данкаррик. Первым делом он зашел в полицейский участок и попросил разрешения побеседовать с Фионой.

Дежурил констебль Маккинстри.

— Вы, кажется, уезжали, — робко заметил он.

— Да, у меня были дела в Лондоне.

Маккинстри проводил его к камере, сам отпер дверь и улыбнулся Фионе. Потом с тоскующим видом спросил у Ратлиджа:

— Можно мне остаться и вести протокол?

— Нет, в этом нет необходимости.

Дождавшись, пока Маккинстри отойдет подальше, Ратлидж закрыл за собой дверь.

Фиона молча смотрела ему в лицо. Поздоровавшись, Ратлидж начал:

— У Элинор Грей был знакомый офицер-шотландец, которого звали Робертом Бернсом. Друзья называли его Робби. Вы его знаете?

— Я знаю только одного Бернса, — ответила она, — прокурора-фискала. Но он уже немолод и по возрасту вряд ли мог воевать. Он живет в Джедборо.

— Да, — кивнул Ратлидж. — Ладно, не важно. — Он жестом велел ей сесть. Фиона покосилась вначале на свою койку, а потом на единственный стул. Она осторожно села на краешек койки. Опустившись на стул, Ратлидж как бы между прочим спросил: — Фиона, за что жители Данкаррика вас не любят?

— А они меня не любят?

— Судя по всему, да. Они сразу поверили оскорбительным письмам. Сейчас они верят, что вы способны на убийство. Выбрали бы вы убийцей, скажем, Тейт, хозяйку шляпной лавки? Или молодую женщину, которая ведет хозяйство в доме священника? Легко ли было бы убедить людей в том, что они — шлюхи и даже хуже?

Фиона вспыхнула.

— Но про вас поверили всему. Если я пойму, в чем дело, возможно, я пойму, кто стоит за ложью и клеветой. С чего-то нужно начинать.

— Я уже вам говорила… я не знаю. Если бы знала, меня бы здесь не было, меня бы не заперли в четырех стенах!

— Понимаю. Вы когда-нибудь видели отца мальчика, которого вы называете Иеном?

От неожиданности Фиона широко раскрыла глаза. Но ее ответ был быстрым и на первый взгляд откровенным:

— Нет.

— Вы совершенно уверены?

— Я никогда не видела отца Иена. Клянусь Богом, это правда.

— Значит, — холодно и рассудительно продолжал Ратлидж, — вы очутились в таком отчаянном положении не из-за отца, а из-за матери мальчика…

— Нет! Она умерла. Я вам говорила.

Она так стремительно перебила его, что не дала досказать то, что он хотел: «…или из-за родных матери».

— Она не умерла, — мягко возразил Ратлидж. — По-моему, в том-то и трудность. Она вас боится. Боится, что вы можете рассказать ее новому мужу о ребенке, которого она родила вне брака. Боится, что вам надоест заботиться о малыше и вы решите подбросить его ей. Она боится вас, и она где-то здесь, в Данкаррике. Или поблизости. И это она настроила против вас весь город.

Фиона встала:

— Прошу вас, уйдите!

— Почему? Потому что я слишком близко подошел к правде?

— Нет. — Она посмотрела на него в упор и не отвела взгляда. — Потому что вы так далеки от нее, что мне делается страшно. Я думала… мне казалось, что вы мне поверили. Я думала, вы можете мне помочь.

— Но вы же отказываетесь помочь мне!

Ее глаза вдруг наполнились слезами, но слезы так и не пролились из-за длинных ресниц.

— Я не сделала ничего дурного… Что плохого в любви к мальчику, которого родила не я? Если хотите, чтобы я вам помогла, вам придется обещать, что Иена ничего не коснется. Ничего! Все это время я молчала ради него. Я старалась оградить его, а не себя.

— От чего оградить? Ему грозит какая-то опасность?

— Есть люди, которые заберут его у меня, если узнают о его существовании. И захотят наказать его за то, что сделала его мать. Они заставят его страдать из-за нее.

— Что такого сделала его мать?

— Любила одного человека. Любила очень сильно. Она не имела права любить его, но… так вышло. И от их любви на свет появился ребенок. Женщина в ее положении не могла явиться домой с ребенком на руках и сказать: «Простите меня, я ничего не могла с собой поделать. Позвольте начать жизнь заново, и жить так, словно ничего не случилось!»

— Почему вы не сказали этого полицейским? Или прокурору?

— Они бы захотели узнать ее имя в подтверждение того, что я говорю правду! А я должна охранять, любить и защищать Иена. А не предавать его! — Слезы наконец хлынули из ее глаз и побежали по щекам. — Как бы я ни поступила, мне будет плохо, — продолжала Фиона. — И лучше пусть меня повесят, чем я совершу ошибку. По крайней мере, я умру, зная, что… зная, что сдержала слово до конца.