Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей Страница 42

В этот момент Морсу не хотелось говорить. День, который вот-вот уже подойдёт к концу, был одним из самых замечательных из всех, что он пережил, — кража, убийство, связь между кражей и убийством, да, всё это перестало быть тайной. Ну, почти перестало. И раскрыл эту тайну он сам. Он не обошёлся без помощи, да! Ему помогали доводить до ума детали, перечёркивать семёрки и ставить точки над i. Конечно, помогали. Но общую картину видел он, факты анализировал он и решение нашёл он, сам.

Своё.

— Что это вы делаете здесь? — поинтересовался он.

— Ежегодный вечер танца. Литературное и философское общество. Тоска зелёная!

— Вы с партнёром?

— На такие вечера не приходят без партнёра.

— Ну и?..

— Ну и он прилип ко мне, буквально повис во время вельветы.

— Вельветы? Господи! Ведь и я когда-то танцевал вельвету…

— Никто из нас не становится моложе.

— И вам вовсе не хотелось, чтобы он… вам это не понравилось?

— Я хотела выпить. Потому-то я и здесь.

— И вы сказали ему… — … гуляй.

Теперь Морс посмотрел на неё — наверное, по-настоящему в первый раз. На ней было чёрное, до колен, платье, державшееся на плечах на тоненьких, не толще ботиночного шнурка, бретельках, чёрные чулки, обтягивавшие потрясающе стройные ноги, и туфли на очень высоком каблуке, благодаря которым она оказалась дюйма на два выше Морса, когда тот встал и предложил ей свой табурет. Он улыбнулся, и в его улыбке можно было прочитать тепло и понимание.

— Вас что-то радует, — проговорила она. — Вы выглядите таким счастливым.

Но Морс в глубине души знал, что он вовсе не счастлив. За последний час его затуманенный алкоголем мозг напомнил ему, что расследование неизбежно влечёт за собой и дальнейшие шаги: преступник должен предстать перед судом, и нужно добиться его осуждения за совершённые им грехи (или преступления?), а затем засадить его за решётку, возможно на всю оставшуюся жизнь, и там он никогда уже не сможет справить нужду так, чтобы за этим деликатным, глубоко интимным действием не наблюдали чужие глаза, чтобы никто не обыскивал его, не старался унизить. (Да, да, правильно, речь идёт о нём, существе мужского пола.) — Я не испытываю счастья, — возразил Морс.

— А почему?

— Джи и Ти, правильно?

— Как вы угадали?

— Так ведь я же гений.

— И я тоже кое в чём знаю толк.

— Да?

— Хотите, я сделаю вас на эту ночь счастливым? — Тон у неё вдруг стал совсем трезвым, голос зазвучал резче, но одновременно нежнее.

Морс посмотрел на неё — на взбитые над тоскующим лицом волосы, взглянул на полные и заметно не отягощённые бюстгальтером груди, на туго натянувшийся чёрный чулок на приоткрывшемся бедре. Он был готов прийти к ней, и она, казалось, это ощущала.

— У меня невероятно удобная кровать, — зашептала она ему в ухо.

— У меня тоже! — ответил Морс, ни с того ни с сего переходя в оборону.

— Но лучше давайте не будем спорить о таких вещах, ладно? — улыбнулась Шейла и потянулась за стаканом. — А вы ещё не выпьете?

Морс покачал головой:

— Это возбуждает желание, но не даёт исполнить его.

— Знаете, мне ещё не приходилось встречать человека, который бы правильно процитировал эту вещь. Вы первый!

Вероятно, ей не стоило бы говорить этого, потому что скрытый смысл этих слов вызвал у него совершенно беспочвенную ревность. Но очень скоро, когда она подхватила его под руку, забрала его пальто в гардеробе, а затем направила его к стоянке такси на Сент-Джилс, он понял, что к нему снова вернулось желание обладать ею и оно не пройдёт.

— Должен совершенно определённо предупредить вас, мэм, — пробормотал он, уже сидя в такси, — что любые панталоны, которые обнаружатся на вас, будут сняты и использованы в качестве вещественного доказательства.

Впервые за много дней Шейла Уильямс почувствовала себя безмерно счастливой. И оставалась счастливой, если сказать правду, до самого рассвета следующего дня, когда Морс ушёл от неё и зашагал не торопясь в свою холостяцкую квартиру — всего в нескольких минутах ходьбы в другом конце Бенбери-роуд. Дождь хлестал по его непокрытой голове, как час назад начал хлестать по окнам спальни Шейлы Уильямс.

Глава пятьдесят вторая

Жёсткий по своей природе, скелет привычки один поддерживает остов человеческой натуры.

Морс с Льюисом приехали в отель «Честертон» в Бате на следующий день без четверти десять утра. Морс настоял, чтобы маршрут их поездки лежал через «живописные» места — через Сайренсестер, — но, увы, природа уже не могла показать товар лицом, дни золотой осени миновали, на оголившихся полях ни одной овцы, всё мокро и неприветливо под сплошным покровом серых облаков. Почти час детективы ехали, не обменявшись почти ни единым словом, потом Морс (выглядевший, на взгляд Льюиса, всё ещё усталым) расставил всё по своим местам.

— Как-то необычно получается, сэр, правда?

— Думаешь?

— Думаю. Необычно, как, ну… как… — Льюис никак не мог подобрать сравнение.

— Необычно, как толстый почтальон, — предложил Морс.

— Неужели? А наш почтальон как раз выглядит так, будто потянет на два центнера.

Морс глубоко затянулся сигаретой, закрыл глаза, покачал головой и снова погрузился в молчание, что было его привычным состоянием в поездке.

В следовавшей за ними машине с опознавательными полицейскими знаками рядом с водителем, немного взволнованным предстоящей операцией констеблем Уотсоном, сидел сержант Диксон.

— Быстро ездит, верно? — попытался завести разговор Уотсон.

— Наверное, это единственное, что он делает быстро, — проговорил Диксон.

Уотсону его замечание показалось неправильным и несправедливым. Да и сам Диксон понимал, что это несправедливо, и пожалел, что сказал так.

За сорок пять минут до этого Барбара Мол подъехала к отелю «Честертон» и поставила свою «фиесту» на стоянку, где её уже поджидал начинавший нервничать Ашенден. Первая часть её лекции с демонстрацией слайдов должна была начаться в десять часов и закончиться в одиннадцать, после перерыва на кофе — продолжение и вопросы от половины двенадцатого до двенадцати. Ашенден сам подхватил тяжёлый слайд-проектор и дотащил его до комнаты Бо Нэша в задней части отеля, где уже собирались туристы. Комната была узкая, продолговатая, с двумя пластиковыми креслами по обе стороны прохода между ними, прямо по центру перед креслами установили проектор. Оглядывая комнату, Ашенден в который раз отметил про себя бросающийся в глаза факт, что (несомненно, как животные) туристы с самого начала как бы помечают границы своей территории: если вы заметили, что они сели за какой-то стол во время ужина, будьте уверены, завтра утром вы найдёте их за тем же столом во время завтрака; если вы в начале тура разместили их в автобусе по определённым местам, то после этого они будут неизменно направляться на эти места и предъявлять на них право собственности. И в комнате Бо Нэша всё произошло, как и в их автобусе, — по своим местам расселись двадцать три пассажира, отсутствовали только Эдди Стрэттон, находившийся в камере нью-йоркской полиции, по иронии судьбы всего в нескольких ярдах от печальных останков бывшей жены, и Сэм и Вера Кронквист, одна из трёх пар, с самого начала тура значившихся в качестве таковых в списках туристов. Они всё ещё не выходили из своей комнаты: Сэм смотрел утренние мультфильмы по телевидению, а Вера лежала в одежде на двуспальной кровати и, лениво откинувшись на подушки, читала «Сельскую жизнь» за прошлый февраль.

— Ты не забудешь, птичка, что все должны считать, что у тебя разболелась голова?

Не удостоив его взглядом и не отрываясь от страницы, жена чуть заметно улыбнулась:

— Сюда никто не зайдёт, Сэм, особенно если мы повесим на дверную ручку эту табличку.

В первом ряду комнаты Бо Нэша было занято только одно место — номер один, если бы места были пронумерованы слева направо: 1, 2, 3, 4,- место, которое неизменно занимала Джанет Роско во время каждого очередного переезда по маршруту. Два места позади неё были пусты, что неприятно напоминало о том, что, когда автобус отъехал в самом начале тура от аэропорта Хитроу, там рядышком сидели Эдди и Лаура, как они сидели там же и тогда, когда автобус подъезжал к пригородам Оксфорда.

На самом последнем ряду в гордом одиночестве, примирившись заранее с перспективой умирать со скуки весь ближайший час (или два часа?) сидел мистер Олдрич. Его интерес к римским древностям в Британии равнялся нулю, к тому же, казалось, его уши (начальная стадия атеросклероза, как поставил диагноз его персональный отоларинголог) день ото дня всё плотнее забивались ватой. Когда они были в Оксфорде, ему хотелось поговорить об этом с Седриком Даунсом — у того то же самое заболевание, не иначе. Но случай не представился, а Олдрич не предпринял никаких шагов к знакомству.