Энн Перри - Смерть в Поместье Дьявола Страница 42

— Кристина?

Она повернулась и посмотрела на него.

— Да, папа?

— Ты знала сэра Бертрама Эстли, не правда ли, — он обошелся без вопросительных ноток, потому что не принял бы отрицательного ответа.

Дочь стояла лицом к нему, когда говорила, но при этом разглядывала кружевную салфетку, которая лежала на столике. Тема тривиальная, не стоящая того, чтобы затевать разговор.

— Немного. В светском обществе время от времени приходится встречаться со всеми. — Она не полюбопытствовала, почему он упомянул Берти.

— Каким он был человеком?

— Приятным в общении и обходительным, насколько я могу судить, — ответила Кристина с легкой улыбкой. — Но очень обыкновенным.

Говорила она с такой уверенностью, что генерал не мог не поверить ей. И однако, он знал, что вращается она в кругах, где кротость и бесхитростность не в цене. В ее возрасте он был куда более наивным… возможно, и теперь ничего не изменилось?

— А как насчет Бью Эстли?

Она на мгновение замялась. К щекам прилила кровь, или причина в отблесках каминного огня?

— Обаятельный, — ответила она бесстрастным голосом. — Очень общительный, хотя должна признать, что не так уж хорошо его знаю. Так что суждение мое поверхностное. Если ты ждешь от меня глубокомысленной оценки, папа, боюсь, мне придется тебя разочаровать. Я понятия не имела, что сэра Берти отличали извращенные вкусы. Я нисколько не сомневалась, что он нацелился на эту глупышку Вулмер и собирается жениться на ней. И поскольку ни о деньгах, ни о знатном происхождении речь не шла, мне представлялось, что причина — в физическом влечении. — Она посмотрела на отца. — Извини, если шокирую тебя. Иногда я нахожу, что ты невероятный ханжа!

Брэндон понимал, что давал для этого повод, но слова дочери больно укололи. Он не хотел защищаться, но при этом осознавал, что должен. Она не имела права говорить с ним столь неуважительно.

— Тогда или он отправился в Девилз-акр не по предлагаемой причине… или ему были свойственные иные вкусы, — голос прозвучал сухо.

Кристина рассмеялась и взяла со столика фарфоровую вазочку. Какие же у нее красивые пальцы, отметил генерал, маленькие и тонкие.

— Я думала, ты придешь в ярость. А вместо этого выясняется, что у тебя есть чувство юмора.

— Чувство абсурда, — поправил Балантайн, довольный собой. — Если Берти Эстли с таким усердием ухаживал за мисс Вулмер, как ты предполагаешь, мне трудно поверить, что при этом он удовлетворял в Девилз-акр совсем другие желания. Или мисс Вулмер отказала ему?

Кристина фыркнула.

— Наоборот. Она схватилась за него, как утопающая — за соломинку. И ее мать тоже. Если бы не эта смерть, они бы уже заловили бедного Берни! Ее же так много, прямо-таки бочка сливок.

— А «бедный Берни» этому противился?

Вновь она замялась, ее пальчики гладили фарфор.

— Честно говоря, понятия не имею. Как уже сказала, я знаю их только по коротким встречам в обществе. Их отношения меня совершенно не интересовали. — Она поставила вазочку на столик, улыбнулась и направилась к камину. В отсветах огня на какие-то мгновения ярко засверкало ее атласное платье, потом Кристина вновь ушла в тень.

— Ты что-нибудь слышала о других жертвах? — Едва этот вопрос сорвался с губ, генерал понял его нелепость и пожалел, что озвучил. — Помимо Макса, разумеется, — торопливо добавил он, чтобы совсем уж не противоречить логике.

Возможно, какое-то воспоминание о службе Макса в их доме шевельнулось в Кристине. Она шумно сглотнула. Генерал почувствовал себя виноватым за то, что упомянул лакея.

— Немного, — осторожно ответила она. — Вроде бы один — врач, а второй — учитель, или что-то в этом роде… Не совсем мой социальный круг, папа. Есть же такая поговорка: в нужде с кем не поведешься, — она нервно рассмеялась. — Может, у них на всех был один грех. Может, играли в карты или кости в Девилз-акр и проигрались. Я вроде бы слышала, что Берти Эстли играл. Не заплатить долг — по социальным меркам грех чудовищный, ты знаешь. Тебе же этому научили в офицерских столовых?

— Тех, кто не платил, исключали из клуба, — сухо ответил генерал, пристально наблюдая за дочерью. — Но их не убивали и не… — он не решился произнести «кастрировали», постеснялся, а потом устыдился своего стеснения. Почему он постоянно ищет эвфемизмы, как какая-то старуха? Почему должен говорить об этом только шепотом? — И не кастрировали, — закончил он.

Дочь, похоже, не обратила внимания на это слово. Отблески огня окрашивали ее лицо розовым. Генерал не заметил, чтобы она покраснела еще сильнее.

— В Девилз-акр мы имеем дело не с офицерами и джентльменами, папа, — не без сарказма указала она. — Исключение из клуба — не их метод.

Разумеется, она права. В данном случае это даже не угроза. Этим заставить должника расплатиться не удастся. Проигравшие просто переберутся в другое место… даже не в Акре; трущобных районов в городе хватало. И человек, которому должны, не будет об этом распространяться: он потеряет лицо, а уж тогда ему точно никто не будет отдавать долги.

— Если на то пошло, — Кристина повернулась к нему лицом, — я подумала, что этот метод наиболее эффективный. И даже удивлена, что потребовалось убить четверых, чтобы донести до кого-то свою мысль.

— Это более чем удивительно, — медленно проговорил генерал, обдумывая слова Кристины и чувствуя, как холодеет кровь. — Просто невероятно.

Дочь уже не смотрела на него. Теперь свет камина подчеркивал стройность ее фигуры. Она практически не изменилась с семнадцати лет, но генерал чувствовал, что теперь их разделяет пропасть. Или всегда разделяла, но в своем самодовольстве он полагал, что знает ее, раз уж она его дочь?

— Карточный долг не вызывает такой яростной ненависти, — он вернулся к теме, которую еще не считал исчерпанной.

— Может, они безумцы? — Кристина пожала плечами. — Кто знает? Действительно, это крайне неприятная история, папа. Должны ли мы ее обсуждать?

Извинение едва не сорвалось с языка, но в последний момент Балантайн передумал.

— Ты находишь, что можешь выкинуть ее из головы? — спросил он. — У меня не получается.

— Вероятно. — Теперь она отлично имитировала ледяное пренебрежение Огасты. — Да, я могу. Я в отличие от тебя не нахожу визиты добропорядочных граждан в трущобные кварталы столь завораживающими. Предпочитаю общество, в котором выросла и воспитана.

— Я думал, ты находишь его скучным. — Он удивился, до чего резким стал его язык. — Ты часто сама говорила об этом.

Она чуть вскинула подбородок и отошла на пару шагов.

— Ты предлагаешь мне заглянуть в Девилз-акр, чтобы поискать там разнообразия, папа? — В голосе зазвенели ледяные нотки. — Не думаю, что кто-нибудь такое одобрит. И мама придет в ужас. — Она подошла к веревке звонка, дернула. — Боюсь, как и большинству других женщин, мне придется мириться со скукой и рутиной повседневной жизни. Но я нахожу твои нравоучения невыносимо помпезными. Ты не имеешь ни малейшего понятия, чем вызваны эти убийства, и я не понимаю, почему тебе хочется продолжать говорить о них. Разве что от этих разговоров у тебя возникает чувство превосходства. У меня больше нет желания мусолить эту тему. Как и говорит мама, это невероятно гадко.

На звонок появился лакей.

— Пожалуйста, попроси подать мою карету, Страйд. Я уезжаю домой.

Балантайн испытывал и облегчение, и чувство потери, когда смотрел ей вслед. Что, мужчины все воспринимают не так, как женщины? Или причина в том, что они принадлежат к разным поколениям? Возникало ощущение, что остается все меньше людей, с которыми он мог говорить, чувствуя, что они обсуждают что-то значимое, а не просто обмениваются фразами, не слушая друг друга и не обращая внимания на собеседника.

Почему ему захотелось поговорить об этих убийствах с Кристиной? Или с кем-то еще? Есть тысяча тем для обсуждения, приятных и интересных… даже удивительных. Почему Девилз-акр?.. Потому что он помнил часть того, о чем говорил Брэндон-младший, — бедность, боль… Генерал мог понять ненависть, побудившую кого-то убить Макса… пусть дикое надругательство над трупом оставалось за пределами его восприятия. Он мог бы и сам убить этого человека, но прострелив ему голову. Однако, возможно, если бы Макс сделал проституткой его жену или дочь, он почувствовал бы желание не просто убить его, но и лишить его мужского достоинства, средства его могущества и символа нанесенного им оскорбления… Тогда восторжествовала бы справедливость.

Балантайн не мог изгнать эти мысли из головы. И ни с кем не мог их обсудить, не вызывая злости или обвинений в самодовольной глупости или пустых нравоучениях. Таким его семья, женщины, которых он любил, видели его? Бесчувственным и помпезным, одержимый мерзкими убийствами в районе, о котором он ничего не знал?