Морис Леблан - Зубы тигра Страница 43

Он не решался предложить ей руку. Впрочем, она шла легко, и красивый бюст ритмично покачивался на ходу. Дон Луис с прежним восторгом влюбленного смотрел на нее. Хоть она никогда не была так далека от него, как в эти минуты, когда он только силой своего духа спас ее… Она не только не поблагодарила его, но даже ни разу не взглянула одним из тех ласковых взглядов, которые за многое могут вознаградить. Она была все тем же таинственным созданием, в чью душу ему не удавалось заглянуть, даже при свете разыгравшихся трагических событий. О чем думала? Чего хотела? Куда направлялась?

Он не рассчитывал найти ответы на эти вопросы. Ведь каждый из них будет вспоминать о другом с гневом и обидой.

«Так нет же, — думал он, усаживаясь в лимузин, — мы не расстанемся таким образом. Будут сказаны все слова, какие должны быть сказаны между нами. И хочет ли она этого или нет, а я сорву завесу тайны, которой она окутывает себя».

В Алансоне дон Луис записал Флоранс под вымышленным именем и спустя час по приезде постучался к ней в комнату. На этот раз он решил сразу приступить к вопросу, который мучил его.

— Флоранс, — начал он, — раньше, чем выдавать этого человека полиции, я хотел бы знать, кем он был для вас?

— Другом, несчастным другом, которого я жалела, — ответила она. — Сейчас мне трудно понять, как я могла жалеть такое чудовище. Но когда я встретилась с ним несколько лет тому назад, я привязалась к нему из-за его слабости, его физического убожества и из-за печати смерти, которая лежала на нем.

Он оказал мне кое-какие услуги, и я, хотя меня смущал его странный образ жизни, невольно попала под его влияние. Я верила в его абсолютную преданность, и теперь мне это ясно, когда началось дело Морнингтона, он руководил мною и Гастоном Савераном. Он заставил меня лгать и притворяться, уверяя, что старается спасти Мари-Анну. Он возбудил в нас недоверие к вам и настолько приучил нас не выдавать его ни одним словом, что даже в разговоре с вами Гастон Саверан не упомянул о нем. Как могла я быть слепа до такой степени? Не понимаю. Но я ни минуты не подозревала этого безобидного больного человека, который полжизни проводил в больницах, выдерживал всевозможные операции и, если говорил со мной о своей любви, то не выражал никаких надежд…

Флоранс не договорила. Она встретилась глазами с доном Луисом и увидела, что он не слушает ее. Он только смотрел на нее. Все, что было связано с драмой, не представляло для него интереса. Важно было только, что думает о нем Флоранс? Презирает ли она его, ненавидит? Все остальное было суетно и не нужно. Он подошел ближе и вполголоса сказал:

— Флоранс! Флоранс! Вы знаете, какое чувство я питаю к вам?

Она покраснела, озадаченная. Это был самый неожиданный вопрос. Она не опустила глаз и откровенно ответила:

— Да, знаю.

— Но, может быть, вы не догадываетесь, насколько эти чувства серьезны и глубоки? Быть может, не знаете, что у меня в жизни нет другой цели, другого желания, как только заслужить ваше расположение и сделать вас счастливой?

— Я знаю и это!

— Тогда, значит, этим объясняется ваше враждебное отношение ко мне? Я все время был вам другом и старался защищать вас, но чувствовал вашу неприязнь и инстинктивную, и продуманную… Я читал в ваших глазах столько холодности, столько презрения, почти отвращения. В минуты опасности вы готовы были рисковать жизнью и свободой, лишь бы не прибегать к моей помощи. Я был для вас врагом, которого надо страшиться, избегать, врагом, на все способным. Ведь это ненависть. Ведь только ненавистью можно объяснить подобное отношение.

Флоранс ответила не сразу. Казалось, что она оттягивает минуты, когда будут произнесены решительные слова. На ее исхудалое от усталости и горя лицо легло более мягкое выражение, чем обычно.

— Нет, — сказала она, — только не ненавистью можно объяснить подобное отношение.

Дон Луис оторопел, он не совсем понял смысл ответа. Но интонация безмерно смутила его. А тут Флоранс подняла на него глаза, в которых вместо обычного выражения пренебрежения были ласка и улыбка. Она в первый раз улыбнулась ему.

— Говорите, говорите, — умоляю вас, — прошептал он.

— Я хотела сказать, что холодность, недоверчивость, страх, враждебность могли объясняться другим чувством. Не только от тех, кого ненавидишь, бежишь со страхом… Бежишь часто потому, что боишься самой себя, стыдишься и возмущаешься, хочешь устоять, хочешь забыть — и не можешь.

Она умолкла. Не помня себя, он протянул к ней руки, умоляя продолжать, но она покачала головой: было сказано достаточно, чтобы он мог заглянуть в ее душу и открыть тайну любви, которую она скрывала.

Дон Луис пошатнулся. Он опьянел. Он был болен от счастья. После страшных минут, пережитых в живописной старой усадьбе, безумным казалось, чтобы таким блаженством могла подарить его банальная комната отеля. Ему нужен был простор лесов, горных вершин, нужно было сияние луны, роскошь солнечного заката. Нужна была вся красота и поэзия мира. Он разом поднялся на высоты безмерного счастья. Вся жизнь Флоранс прошла перед ним от первой их встречи и до той минуты, когда, нагнувшись над ней и увидев, что глаза ее залились слезами, калека завопил: «Она плачет! Она смеет плакать! Безумная! Ведь я знаю твою тайну, Флоранс! И ты плачешь, Флоранс, Флоранс, ты хочешь умереть!»

Тайна любви! Тайна порыва страсти с первого же дня толкнула ее, дрожащую, к дону Луису, страсти, которая пугала ее, казалась ей изменой в отношении Мари-Анны, в отношении Гастона Саверана, а потому-то она сближала с тем, кого она любила, кем восхищалась за его героизм, за его верность, и отдаляла его от нее, терзая ее угрызениями совести.

Дон Луис не знал, что делать, что говорить, как выразить свой восторг. Губы у него дрожали, глаза наполнились слезами. Если бы он послушался первого импульса, он схватил бы молодую девушку в свои объятия и расцеловал бы ее, как целуют ребенка — от всего сердца. Но чувство глубокого уважения сковало его, и он упал к ногам молодой девушки, шепча слова любви и обещаний.

Глава 9

Последняя

На следующее утро, часов около девяти, Баланглэ спрашивал префекта полиции:

— Вы согласны со мной, Демальон? Он вернется.

— Не сомневаюсь, господин Председатель. Он явится со свойственной ему аккуратностью — ровно в девять часов.

— Вы уверены? Уверены?

— Я наблюдал за ним несколько месяцев. Дело идет о жизни и о смерти Флоранс Девассер и, если он не уничтожит бандита и не настигнет его, то значит Флоранс Девассер погибла, значит и Арсен Люпен погиб.

— А Люпен погибнуть не может, — рассмеялся Баланглэ. — Вы правы. Вот, кажется, бьет девять часов.

В ту же минуту послышался шум остановившегося у дома автомобиля, потом звонок.

Дверь распахнулась, и на пороге остановился дон Луис Перенна.

— Итак? — воскликнул Баланглэ.

— Готово, господин Председатель.

— Вы захватили бандита?

— Да.

— Ну и человек же вы!

— Что за бандит? Колосс? Зверь неукротимый?

— Калека, дегенерат, господин Председатель. Вменяем, разумеется, но врачи, наверное, откроют у него все болезни: туберкулез, чахотку спинного мозга.

— И такого человека любила Флоранс Девассер?

— О, никогда, господин Председатель! — воскликнул дон Луис. — Она жалела несчастного и из жалости позволяла ему надеяться на то, что в неопределенном будущем выйдет за него. И к тому же она не имела ни малейшего понятия о роли, которую он играл, считала его честным и порядочным человеком и обращалась к нему за советами по делу Мари-Анны.

— Вы в этом уверены?

— В этом и во многом другом, так как доказательства у меня в руках. Преступник задержан и можно будет узнать его жизнь во всех подробностях, но пока — вот краткое резюме его преступной деятельности (оставляю в стороне три убийства, не связанные с делом Морнингтона): родом из Алансона, воспитанный на средства господина Ланджерио, Жан Вернон познакомился с супругами Дедесаламюр, обобрал их и, раньше, чем они успели подать жалобу, завел их в сарай у деревни Форминьи, где они в отчаянии повесились, не сознавая, что делают это, одурманенные каким-то зельем.

В то же время господин Ланджерио, покровитель Жана Вернона, был болен. После выздоровления он занялся чисткой ружья и всадил себе в нижнюю часть живота заряд крупной дроби. Ружье было заряжено без ведома хозяина. Кто это сделал? Жан Вернон, в ночь перед тем очистивший кассу своего покровителя. В Париже, где Жан Вернон наслаждался делом своих рук, он случайно наткнулся на документы, устанавливающие происхождение Флоранс, ее права на всякое наследство после семьи Гуссель и Виктора Саверана (документы эти были похищены у старушки няни, привезшей девочку). После долгих поисков Жан Вернон нашел сначала фотографию Флоранс, потом и ее саму. Оказал ей услугу и стал разыгрывать преданного друга. В то время он еще не знал, можно ли будет извлечь пользу из бумаг, которые у него были в руках, но внезапно все изменилось. Подкупив проболтавшегося об интересном завещании клерка метра Лемертюма, он познакомился с содержанием завещания Космо Морнингтона. Двести миллионов! Чтобы завладеть ими и насладиться потом богатством и роскошью, возможностью лечиться у величайших врачевателей мира, надо, прежде всего, извести всех наследников, стоявших между наследством и Флоранс. Затем женитьба на Флоранс. И Жан Вернон принялся за дело. В бумагах Ланджерио он нашел данные об отношениях между супругами Фовиль. Устранить ему надо было всех пятерых. С Космо Морнингтоном покончить оказалось очень легко. Явившись к нему под видом доктора, он заменил одну из ампул для впрыскивания. Ипполита Фовиля, которому его рекомендовал Ланджерио, он сразу подчинил своему влиянию, зная о ненависти инженера к жене и о его смертельной болезни, он подсказал ему чудовищную мысль о самоубийстве, так хитро приведенную в жизнь. Таким путем, не вмешиваясь сам, Жан Вернон устранил Ипполита Фовиля, его сына, и отделался бы от Мари-Анны и Саверана, навлекая на них подозрения. План удался. Едва не помешал агент Веро — он погиб. В дальнейшем был опасен дон Луис, тоже наследник Морнингтона. Обезвредить его Вернон рассчитывал, во-первых, поселив меня в отель на площади Пале Бурбон с Флоранс Девассер в качестве секретаря. Во-вторых, побуждая Гастона Саверана покушаться на мою жизнь, что тот проделывал неоднократно. Таким образом, все нити драмы были у него в руках. Он приближался к цели. Когда мне удалось обелить Мари-Анну, она умерла. Умер и Гастон Саверан. Все шло к лучшему для него. Меня преследовали. Флоранс преследовали. Его никто не подозревал. Пришел день, когда должен был быть решен вопрос о наследстве. Это было позавчера. Жан Вернон лечился в это время в клинике Тери. Он сносился с настоятельницей письмами, посылаемыми из Версаля. По его просьбе настоятельница отправила Флоранс в префектуру с документами, ее касающимися. А Вернон тем временем перебрался на остров Сен-Луи. Если дела Флоранс приняли бы дурной оборот, сам он, думалось ему, никогда не мог быть скомпрометированным. Остальное вам известно, господин Председатель, — заключил дон Луис.