Энтони Горовиц - Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса Страница 44

Итак, мы расстались, и я утратил контроль над своей жизнью, более того, я едва ее не лишился, маневрируя в транспортном потоке, — на Стрэнде меня чуть не переехал омнибус. Мне пришло в голову, что раз слежки опасается Холмс, значит, принципиально важно, чтобы и мне никто не сел на хвост. Я некоторое время перемещался по проезжей части, уклоняясь от экипажей и заметая таким образом следы, наконец оказался в безопасности на тротуаре, внимательно огляделся и уже потом направился в нужную мне сторону. Через полчаса я был в заброшенной и убогой части Шордитча. Тот паб я помнил очень хорошо. При солнечном свете обветшалый домишко выглядел чуть лучше, чем в густом тумане. Я перешел улицу и вошел в пивную. В баре сидел один человек, и это был не Шерлок Холмс. Я сильно удивился и даже вздрогнул: это был Риверс, санитар доктора Тревельяна в тюрьме Холлоуэй. На нем не было форменной одежды, но отсутствующее выражение лица, запавшие глаза и рыжие вихры не оставляли сомнений. Он сидел за столом, склонившись над кружкой портера.

— Господин Риверс? — воскликнул я.

— Сядьте рядом, Ватсон. Рад снова видеть вас.

Это был Холмс! Я тотчас понял, каким образом был обманут и как ему удалось бежать из тюрьмы буквально на моих глазах. Я прямо-таки рухнул на стул, который он подтолкнул в мою сторону. Опять он обвел меня вокруг пальца! Из-под парика и грима Холмс улыбнулся мне лучистой улыбкой, которую я знал так хорошо. В этом заключалось чудо холмсовских маскировок. Он вовсе не налегал на театральные фокусы или какой-то камуфляж, хотя без них не обходилось. Главное было в другом — он обладал даром перевоплощения, он превращался в человека, которого изображал, и если сам в эту метаморфозу верил, остальные тоже в нее верили — вплоть до момента разоблачения. Так бывает, когда смотришь на какой-то неопределенный предмет вдалеке — скалу или дерево — и он в твоем воображении принимает форму, скажем, животного. Но когда подходишь ближе и видишь, что это на самом деле, второй раз на эту удочку ты уже не попадешься. Я сел за стол рядом с Риверсом. Но теперь мне было ясно без толики сомнений — я сижу рядом с Холмсом.

— Но как же… — начал я.

— Всему свое время, дорогой друг, — перебил меня он. — Сначала дайте мне гарантию, что не привели за собой хвоста.

— Абсолютно уверен, что прибыл сюда один.

— Но на Холборнском виадуке за вами следили двое. По виду полицейские, наверняка на службе у нашего друга, инспектора Гарримана.

— Я их не видел. Но из экипажа моей жены я выбрался, когда он проехал половину Стрэнда. Он не прекращал движения, я выскользнул под прикрытием ландо, и даже если на вокзале за мной следили двое, они сейчас в Кенсингтоне и скребут в затылках, куда же я делся.

— Мой верный Ватсон!

— Но как вы узнали, что моя жена приезжает сегодня? Как вы вообще оказались на Холборнском виадуке?

— Ну, это проще простого. Я шел за вами от Бейкер-стрит, понял, какой поезд вы встречаете, а потом опередил вас в толпе.

— Это только первый вопрос, Холмс, и я настаиваю, чтобы вы отчитались по всем пунктам, потому что у меня голова идет кругом уже оттого, что вы сидите рядом. Начнем с доктора Тревельяна. Я правильно понимаю, что вы его узнали и попросили помочь вам бежать?

— Именно так. По счастливому совпадению наш бывший клиент попал на работу в тюрьму, хотя, как мне кажется, мою сторону взял бы любой доктор, когда стало ясно, что меня собираются убить.

— Вы об этом знаете?

Холмс окинул меня проницательным взглядом, и я понял: если не хочу нарушать клятву, данную два дня назад моему зловещему вечернему сотрапезнику, я должен делать вид, что вообще ничего не знаю.

— Я ждал этого с первой минуты ареста. Было ясно, что все улики против меня развалятся, как только мне позволят говорить, стало быть, мои враги этого не допустят. Я ждал нападения со всех возможных сторон, в частности, самым внимательным образом проверял свою пищу. Вопреки общепринятому убеждению совершенно безвкусных ядов почти нет, и уж никак не назовешь безвкусным мышьяк, которым они надеялись меня прикончить. Я обнаружил его в мясной похлебке, которую мне принесли в конце второго дня… Это была совсем топорная попытка, Ватсон, и я им за нее благодарен — они мне дали то самое оружие, которое требовалось.

— Гарриман — участник сговора против вас? — спросил я, дрожа от ярости.

— Либо инспектору Гарриману хорошо заплатили, либо он вхож в святая святых тайной организации, которую мы с вами обнаружили. Я склоняюсь ко второму варианту. Я думал о том, чтобы пойти к Хокинсу. Начальник тюрьмы производит впечатление цивилизованного человека, он взял на себя труд создать мне в исправительном доме условия, которые можно считать приемлемыми. Я решил, что, если подниму тревогу слишком рано, это только ускорит вторую, более смертоносную попытку, поэтому я попросил о встрече с доктором, а уже в лазарете с радостью обнаружил, что с главным врачом мы знакомы, это существенно упростило мою задачу. Я показал ему отравленную похлебку — немного сохранил у себя, — объяснил, какая ведется игра, что меня арестовали по ложному обвинению и мои враги хотят, чтобы из тюрьмы Холлоуэй живым я не вышел. Доктор Тревельян был потрясен. Он и так был склонен мне поверить — считал себя передо мной в долгу в связи с делом на Брук-стрит.

— Как он оказался в Холлоуэе?

— Нужда заставила, Ватсон. Вы ведь помните — после смерти своего пациента он лишился работы. Тревельян — очень одаренный человек, но не из тех, кому благоволит судьба. Проболтавшись без дела несколько месяцев, он наткнулся на должность в Холлоуэе и согласился на нее, хотя и без большой охоты. Надо попробовать ему помочь.

— Конечно, Холмс. Прошу вас, продолжайте.

— Первое, что пришло Тревельяну в голову, — поставить в известность начальника тюрьмы, но я его отговорил. Объяснил, что заговор против меня имеет глубокие корни, мои враги — люди весьма могущественные. Да, мне обязательно надо выйти на свободу, но мы не имеем права втягивать в эту историю кого-то еще и действовать надо иначе. Но как именно? Тревельяну, как и мне, было ясно: открыть дорогу на волю силой мне не удастся. То есть попытки сделать подкоп или перелезть через стену обречены на провал. Мою камеру от внешнего мира отделяло не меньше девяти запертых дверей и ворот — как ни маскируйся, пройти через все эти преграды не удастся. Путь насилия тоже исключался. Мы проговорили почти час, и все это время я ждал появления инспектора Гарримана — он продолжал меня допрашивать, пытаясь придать достоверность его притянутому за уши мошенническому расследованию.

Затем Тревельян упомянул Джонатана Вуда. Этот несчастный провел в тюрьме почти всю свою жизнь и здесь же собирался ее закончить — он страдал тяжелым заболеванием, и предстоящая ночь должна была стать для него последней. Тревельян предложил следующее: когда Вуд умрет, я займу место покойника в гробу. Но от этой идеи я отказался после секундного раздумья. Уж слишком много возникало вопросов, в частности, мои недруги могли заподозрить неладное: почему яд, который они добавили мне в пищу вечером, не отправил меня на тот свет? Выходит, я их перемудрил? При этих обстоятельствах отправляться на волю в чужом гробу было бы чересчур. Такой маневр могли предугадать. Зато, находясь в лазарете, я обратил внимание на санитара, Риверса, особенно на его медлительность и огненно-рыжие волосы — эти свойства могли сыграть мне на руку. Я сразу увидел, что все необходимые составные части: Гарриман, яд, умирающий заключенный — на месте и можно разработать другой план, раскусить который будет не так-то просто. Я сказал Тревельяну, что именно мне требуется… Буду ему вечно благодарен за то, что сомневаться в моем плане он не стал и послушно выполнил мои просьбы.

Вуд умер незадолго до полуночи. Тревельян пришел ко мне в камеру лично и сказал о случившемся, потом отправился домой — принести то, о чем я его просил. На следующее утро я объявил, что мое собственное состояние ухудшилось. Тревельян поставил диагноз «тяжелое пищевое отравление» и переправил меня в госпиталь, где тело Вуда уже было подготовлено к отправке. Я был там, когда привезли гроб, даже помог положить туда покойника. А Риверса не было. Он получил отгул, и Тревельян принес мне парик и сменную одежду, что позволило мне загримироваться под Риверса. Гроб унесли около трех часов, и наконец все было готово. Тут надо учесть человеческую психологию, Ватсон. Мы хотели, чтобы Гарриман сделал всю работу за нас. Во-первых, обнаружится мое невероятное и необъяснимое исчезновение из надежно запертой камеры. Тут же мы сообщим ему о покойнике, которого недавно вынесли в гробу. В таких обстоятельствах у меня не было сомнений, что он попадется на удочку, и я оказался прав. Он был абсолютно уверен, что в гробу вынесли меня, и окинул лишь мимолетным взглядом придурковатого санитара, который вроде и был главным виновником происшествия. Гарриман кинулся вон, фактически облегчив мне путь наружу. Ведь это он велел отпирать и открывать двери. Именно Гарриман помог мне пройти сквозь охранную систему, которая не позволила бы мне освободиться.