Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. Страница 45

На что цыганам вся эта мудрость? Тогда ведь и Эдик откланялся. Да со скандалом. Кричал: «Ноги моей здесь не будет!»

Воспоминание развлекло Артура. Он вдруг подумал, что все в конце концов образуется. Жизнь — это жизнь!

Глава 7

Налет

К цыганскому дому ночью подъехали к трем часам. Машину оставили за квартал.

Ромка тоску наводил:

— Ты, морэ, точно знаешь?

— Да что ты заладил! — огрызнулся Агат. — Не базарь.

— А если здесь таборные? — ныл Ромка. — Сон я видел…

Агат остановился:

— Засохни. Ну? Заткни хавальник. Завтра расскажешь.

В Косино заливались собаки, будто их всех прорвало в одночасье. Против цыганского дома Ромка остался на стреме. Зашел в будку со сломанным телефоном.

Агат глянул в окна фасада.

— Давай!

Перо приладил отмычку. Вошли в переднюю тихо. А перед ними другая дверь — в комнату. И — заперта изнутри, что за притча?

— Помацай, Перо… — почти беззвучно выговорил Агат.

Тот перебрал отмычки, а дверь открылась сама. Матвей из табора, в длинных трусах, босой, проснулся и шел отлить. Вряд ли успел он понять, что к чему. Агат ударил ножом точно в сердце. И придержал осевшее тело.

Костя и он с пистолетами наготове бесшумно вошли в комнату, освещенную с улицы фонарем. На коврах похрапывали цыгане. Дух стоял крепкий. В ногах — сапоги с портянками, аккуратно навитыми на голенища. Сумка с наркотой — свежий товар — была не прикрыта. Агат нагнулся за ней, но щелкнул выключатель, вспыхнула лампа под потолком. Костя рухнул, хрипя, в груди его нож торчал, а у двери откуда-то взялся Сашка, одетый и в сапогах. Он свистнул.

— Гость! — крикнул он. — Вот не ждали. Ромалэ!..

Цыгане завозились, мешая друг другу. Агат, пригнувшись, прыгнул на Сашку, взял его на калган[121], вылетел в коридор и в боковую дверь, в сад. Гремели выстрелы. Агат отстреливался, не оглядываясь. Сзади топали… Агат с ходу врубился в хлипкий забор и, ободравшись, его проломил. В голове было одно: прорваться к машине и — ходу. «Уйду!» — почувствовал он и наудачу выстрелил из-под руки назад.

Стало тише, Агат вильнул, оглянулся. Метрах в пяти упал Сашка.

Забыв себя, Агат бросился к Сашке. И перстень увидел. Рванув из подкладки нож, Агат отрубил палец с перстнем. А взять не успел. Его отбросили несколько пуль, ударивших в голову и в грудь.

Тем и кончилось.

…Ветер хозяйничал по опушкам. Цветы клонили головки. Летели ржавые листья. Прожилки на них — как дороги цыганских повозок.

«Он знает все, ромалэ, — говорит он. — Но еще не был один. Так пусть узнает, ромалэ, что это — быть одному!»

Цыгане обошли отверженного, словно больного проказой. Они исчезали в темнеющем на закате лесу.

«Не осуждай своих братьев», — сказал старик, покидая поляну последним.

Оставшись один, отверженный переводил взгляд с кнута в своей руке на малую птицу, сидящую на березовой ветке. Став на колени, подул на угли костра. Костер не ожил. Отверженный медленно пошел в лес. Шаг его убыстрялся. Ему было страшно. Казалось, на всех полянах — костры, а подойдешь — ничего, никого. Казалось, скрипка поет о муке изгнания.

Пройдя лес, он вышел к реке. На берегу у костра сидел цыган с трубкой, напоминающей медвежью голову. Метались тени.

«Старик! — крикнул отверженный. — Они не правы. Волен я или не волен в своей судьбе?»

Луна светила на старика. Брови его сходились над переносьем. Отверженный перед ним стоял, проклиная свой табор и все свое племя: «Старик, я иду против всех!»

«Нет в твоем сердце к людям любви. Ты ненавидишь. Нельзя тебе жить».

И цыганский нож вошел в сердце отверженного. Он обнял землю, раскинув руки. А тот старик пропал в темноте. Огонь костра долго плясал у реки, и скрипка цыганская пела из леса.

— Вот, Артур, — сказала пхури-гадалка. — Такие были дела в старину.

Цыганский барон

Пролог

Разве есть у нас крылья, как у птиц? Если посмотреть — не увидишь. Но мы летаем. И видим с высоты то, что другие племена не могут увидеть. Когда мы смотрим на солнце, как смотрит на него орел, оно не обжигает нам глаза, потому что само солнце признает нас свидетелями времен.

Солнце — родной брат кометы, которую называют звездой. Солнце так сильно любит свою сестру — звезду, что не может не любить детей звезды, а мы — дети звезды.

Дэвла — Бог наш — сказан солнцу: «Затмись перед звездой, потому что звезда сопровождает своих детей — цыган».

Дэвла создал солнце, луну, звезды. Мы любим смотреть на них огромными глазами. Бог создал все, чтобы светить нам — сынам звезды и ветра, свидетелям времен. Мы смотрим на звезды и считаем дни, недели, месяцы. Мы читаем наши пути на небе и на земле. И звезда сопровождает нас, умеющих видеть лучше других людей.

Прежде чем пуститься в долгий путь, длиной в неизвестность, чтобы взглянуть на первых кочевых цыган, нужно вслушаться в три слова: «Чизан, гитан, богем».

Чизан — это скрипач, одетый в куртку, вышитую золотом, и в черные брюки с орнаментом, он исполняет плывущие напевы или неистовые плачи.

Гитан — это танцовщица. Красный цветок в ее черных волосах, кастаньеты и бубен сопровождают движение ее ног, ее руки омыты солнцем.

Богем — смуглолицая женщина с глубоко посаженными глазами, босая, в ушах ее золотые кольца, руки ее протянуты за милостью. Она притягивает и отталкивает, она зовет к себе колдовством, которое живет вокруг нее, умением читать линии рук и чувством прорицания. Она отталкивает детьми в грязных лохмотьях и подозрениями.

Нас гонят отовсюду, но Христа тоже гнали, когда он шел по земле. Когда Христос покинул Иудею, с ним рядом был цыган, который привел его в страну фараонов. Он хотел узнать Египет, но люди там погрязли в суеверии, и он ушел оттуда. Он пришел в Индию и познал мудрость. В Персии он впитал музыку. Всюду, куда бы он ни приходил, он познавал.

Однажды один из наших вождей племени рома, который захватил власть силой, стал нас истреблять, и колдуны наши повелели нам уйти. Мы ушли в страну Шэл и там встретили братьев своих, но на страну Шэл обрушился дождь из железа, и вода вышла из берегов. Мы пошли по миру.

В наших легендах говорится о том, что огромная подземная пещера простирается под земным шаром и мы должны в ней спрятаться когда-нибудь, потому что люди забыли свои души, занялись своими телами. Жадность воцарилась на земле. Люди стали похожи на кровожадных животных, умывающих руки в крови своих братьев. Люди впали в нищенство и в беспредельную войну. Короны королей пали, война озарила шар земной, океаны окрасились в красный цвет, земля и моря покрылись костями мертвых, голод и неизвестные болезни, преступления против закона пришли на землю. Дороги покрылись толпами бродящих с места на место. И уцелеет лишь один, который, как бешеный волк, будет пожирать мертвечину и бросать вызов Богу, но Бог отвернется от всех, и тогда мы выйдем из пещер и начнем все сначала.

Так говорил мой прадед, так говорят все цыгане.

Глава 1

Что есть красота?

Что есть красота в том мире, который для нас?..

Коней остановили на высоком берегу Тверцы. От реки поднимался густой туман, плотный влажный воздух облегал тело.

— Распрягай! — раздался возглас баро.

Мужчины останавливали лошадей, укрепляли повозки на месте. Из них с шумом повысыпали черноволосые цыганята, степенно сошли женщины. Не прошло и получаса, как палатки укрепили под соснами, внизу у реки заполыхал костер. Все занялись привычными делами. Риста отошла в сторону и встала на берегу, пристально вглядываясь в темнеющую даль. Ветер трепал ее волосы.

— Ты что? — подскочил Леший, ревниво и жадно оглядывая ее гибкую фигуру.

— Тревожно мне, — сказала она, помолчав.

— С чего это вдруг?

— Не знаю, драго.

И оба умолкли, погружаясь в вечернюю тишину, Пахло в лесу грибами, скошенным сеном несло с того, лугового берега, дым костра прибавлял горьковатый вкус этим запахам и в то же время нес с собой еще один — домашний запах печеной картошки и нехитрой похлебки, варившейся на костре. Было в этом что-то столь древнее, вошедшее в кровь, столь цыганское, что казалось: века соединились воедино и нет рядом огромных городов, а осталось только одно маленькое кочевье — их жизнь и судьба.

— Эй, — окликнули их от костра, — поесть надо, не стоять же вам всю ночь в обнимку.

— Идем, Леший, — сказала Риста. — Леший ты и есть — от леса не оторвешь.

— Да и ты ведьма, смотри, как бы русалкой не стать.

— Ой, не боюсь, как жена твоя, вешаться не стану, за себя постою.

Хотел Леший ее ударить, но сдержался — чего себя перед табором позорить, когда-нибудь он с ней за все посчитается. Мало ее цыгане били, до полусмерти убивали, отлежится, отмоется, синяки сведет и краше становится, только глаза злее блестят, особо когда золото видит. Ведьма!