Жорж Онэ - Таинственная женщина Страница 47

Элиас немного отвернул боковой карман сюртука, откуда выглянуло дуло револьвера.

– Я поговорил бы с ним на его же языке.

– А, так вы не пускаетесь в путь без предосторожностей!

– Не могу же я позволить убить себя из-за двадцати франков. Это было бы чересчур глупо!

Разговор был прерван восклицанием Чезаро, который в ярости разбросал карты по столу. Ганс посмеивался, делая на листке бумаги быстрый подсчет.

– Дружок, вы мне должны тридцать пять луидоров… Вы проиграли тысячу четыреста очков!..

– Ну как не поверить, что меня сглазили? – проворчал сквозь зубы красавец-итальянец. – С тех пор как этот Марсель Барадье посмотрел на меня, мне решительно не везет, в какую бы игру я ни сел играть.

Он бросил враждебный взгляд в сторону Софии и прибавил:

– Но я сумею положить этому конец!

– Ну-ка тише! – сказал Ганс повелительным тоном, не допускавшим возражений. – Стоит поднимать столько шума из-за пустяков! Слово за вами, господин денежный мешок. Что же, этот иезуит д’Эскейракс повидался с вашими приятелями?

– Да, повидался.

– И что же?

– И встретил полный отказ.

– Отказ в чем? Выражайтесь точнее. Вступить в брак с вашей дочерью или с нами в компанию?

Элиас покраснел. Глаза его сверкнули под опущенными ресницами, но голос его не выдал ни гнева, ни огорчения.

– Отказ и в том и в другом – одним словом, полный отказ.

– Черт возьми! – выругался Ганс. – Что они за дурачье!

– Нет, они поступили очень дальновидно: они хорошо знают, что у них все, а у нас – ничего. А что это так, доказывается тем, что они указали нам на дверь.

– Как вы спокойно принимаете нашу неудачу! – воскликнул граф Чезаро. – Я знавал вас более горячим человеком.

– У меня нет привычки сражаться с ветряными мельницами. Вы меня втянули в глупое и опасное дело, я его бросаю, вот и все.

– После того, как вас порядком пообщипали?

– Совершенно верно, но теперь нужно принять меры. Я уже изменил свой образ действий и сделал соответственные распоряжения на бирже.

– Старый мошенник! Вы, пожалуй, еще наживетесь, в то время как мы всё теряем, – возмутился Агостини, побледнев от злости.

– Если я и наживу тут что-нибудь, то лишь потому, что не так глуп, как вы, умеющие только тратить.

Ганс расхохотался, а так как Агостини все еще продолжал злиться, он схватил его за руки и усадил на место:

– Дружок, наш денежный мешок прав, и он остроумно отбил ваши нападки. Но к чему ссориться из-за неудачи? Это по меньшей мере глупо. Лучше рассмотрим-ка повнимательнее свое положение и все, что можно еще извлечь из него. Прежде всего, что скажет нам богиня красоты? До сих пор она все молчала, но ведь у нее наверняка сложилось какое-нибудь мнение. Итак, начнем с дам, пусть прежде всего выскажется она. Ну, София, мы вас слушаем.

Баронесса встрепенулась, точно ото сна. Она зажмурила свои прелестные глаза, будто желая отогнать от себя какое-то видение, которое неотступно преследовало ее, затем, нахмурив брови, сказала презрительным тоном:

– Я всегда бросаю дело, когда прихожу к убеждению, что оно плохо задумано. Терпеть не могу пытаться поправить то, что испорчено. Вы ведь знаете, что я тогда еще, после вечера, проведенного в Ванве, сказала вам: над этим делом тяготеет злой рок, успеха не будет. В результате вы все-таки достигли цели наполовину: вы знаете состав пороха для военных целей. Последуйте же примеру, который дает вам Лихтенбах. Не гонитесь за деньгами, займемся чем-нибудь другим.

– Да, чем-нибудь другим… – проворчал Ганс. – Хорошо так говорить тому, у кого целы обе руки, а я ведь благодаря ему с одной лишь рукой. Нет, черт побери! Я не хочу так легко примириться с тем, чего лишился. Если бы подобное несчастье случилось с вами, София, вы не так бы заговорили. Это дело стоит мне слишком дорого. Пусть мне заплатят за потерю руки, а до тех пор я не отстану!

– Так в чем же заключается ваш проект? – спросила с нетерпением баронесса.

– О, мой проект очень прост! – оживился Ганс. – Вы, моя красавица, должны возобновить знакомство с Марселем Барадье. Он вас еще слишком мало знает, чтобы не пожелать продолжения знакомства. Дело вполне ясное, и нетрудно привести его к удовлетворительному концу. Пригласите молодого человека сюда как-нибудь вечером. Ему известен секрет производства. Ну так он или добровольно сообщит его вам, или я берусь заставить его силой выдать то, что нам нужно.

Наступило молчание. Руки Лихтенбаха нервно дрожали, физиономия Чезаро выражала свирепую радость. София оставалась бесстрастной.

– Ну, что вы на это скажете? – игривым тоном спросил Ганс. – Полагаю, мое предложение недурно! Подготовить его очень легко, а исполнить – и того легче. Ну так как же, София?

– Это так же просто и легко, как было тогда, в Ванве, – холодно заявила баронесса, – но на этот раз я предупреждена и могу воспротивиться. Я не допущу, чтобы вы вторично навлекали на нас подозрение, совершая новые преступления. Довольно уже я общалась с людьми, орудующими как какие-нибудь громилы. Я не выношу насилия, особенно бесполезного, я достигала успеха только хитростью и не намерена менять свои манеры.

– Да кто же вам мешает действовать хитростью? Добейтесь нужных нам сведений – вот и все, чего мы от вас требуем.

– Я не желаю больше заниматься этим делом, повторяю вам.

– Ну берегитесь! – закричал Агостини. – Вы меня не проведете: я хорошо знаю, почему вы отказываетесь помочь нам облапошить молодого Марселя! Вы боитесь за него – в этом вся суть!

– А если бы и так?

– Так вы ошибетесь в расчете. Ибо я клянусь вам, слышите, клянусь, что, если вы не исполните требования Ганса, не пройдет и недели, как я придерусь к этому франту, вызову его на ссору и приколю его как цыпленка!

– Это ваше дело, – сказала София безразличным тоном. – Вы совершенно ошибаетесь относительно моих чувств. Господин Барадье меня больше вовсе не занимает, я не имею ни малейшего желания возобновлять с ним знакомство. Следовательно, вы попросту рискуете, и притом совершенно напрасно, получить от него удар шпагой, а это весьма легко может произойти, и исключительно потому, что вы упорно пытаетесь добиться успеха в таком деле, которое в корне испорчено… Я говорю вам: бросьте его! Мы хлопочем впустую, кончится тем, что на нас нагрянет полиция, а вы знаете, что наши друзья не любят дипломатических осложнений. Займемся лучше английскими подрядами… Там верный выигрыш, без всякого риска. Если мы сообщим надежные сведения, которые дадут возможность установить факт мошенничества при исполнении подрядов, то наша репутация здесь будет установлена надолго… Поверьте мне, бросьте вы заниматься этим порохом, раз и навсегда!..

Ганс ничего не ответил. По-видимому, он размышлял, потом с притворным добродушием сказал:

– В самом деле, вы, может быть, правы. Во всяком случае, без вас мы ничего не можем сделать, и раз вы не хотите оказать нам нужную услугу, остается одно – последовать вашему совету и выпустить из рук добычу.

У Лихтенбаха вырвался вздох облегчения, но он ничем не обнаружил своего удовольствия: ему показалось, что Ганс, так внезапно согласившись с мнением баронессы, о многом умалчивает. Он решил выяснить мысли своего опасного соучастника и потому признал за лучшее надеть маску притворства.

– Так не будем больше говорить об этом… Придется мне, видимо, поплатиться своим карманом… А как жалко, что нет возможности добиться секрета производства. Тут можно сильно нажиться… Эх!..

Ганс прикусил губу и ничего не сказал. Агостини с любезным видом обратился к Лихтенбаху:

– Ну а как же с моей женитьбой?

– Да то же, что и со всем этим делом, – ничего. Одно зависело от другого. Красавчик мой, у моей дочери теперь нет приданого. Я соглашался принять вас в семью как довесок к пороху Тремона… А теперь на кой вы мне черт?

– А, так вот как вы поступаете со мной? Ну я заставлю вас раскаяться в этом…

– Да ведь я могу выдворить вас из Франции в двадцать четыре часа… Слышите?

– Однако, – вмешался Ганс, – этот проклятый порох представляет собой невероятно взрывное вещество! Он поселяет раздор даже между нами. И если так будет продолжаться, то мы все перессоримся. Ну, хватит уже, если красота отказалась вступить в союз с силой, то остается только смириться и поставить крест на всем.

– Пойдемте домой, – предложил Лихтенбах, – уже поздно.

– Мы вас проводим до заставы, господин денежный мешок, а то, пожалуй, с вами еще что-нибудь случится: в этом квартале по ночам не совсем безопасно. Прощайте, София, до скорого свидания!

– Прощайте…

Она томно протянула белую ручку, к которой калека прикоснулся своей железной рукой, неизменно затянутой в перчатку.

– А мне остаться, София? – спросил любезным тоном Агостини: ему очень хотелось помириться со своей подругой, которая была ему еще нужна.