Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет Страница 48

41

После кончины жены Ладзано продал в квартале Монторгей квартиру, где они жили долго и счастливо многие годы. Южанин находил в этих колоритных и оживленных улицах, наполненных криками торговцев, марсельское очарование. Почти год он жил позади Люксембургского сада на маленькой улочке Сервандони, в большой квартире, выходившей на цветущий двор. Каждое утро он посвящал час прогулке по аллеям, где когда-то гуляли королевы.

Он задержался у группы игроков в шары, потом по-детски радостно смотрел, как детишки запускали маленькие парусники в пруду, подталкивая их палками. У него была уменьшенная телеуправляемая модель четырехмачтовой яхты «Массилия», которую по его просьбе изготовил один марсельский ремесленник. Эта изумительная модель составляла радость окрестной детворы; восхищались ею и взрослые, и даже утки, плывшие цепочкой за тем, что они принимали, может быть, за белого лебедя. На палубе этой уменьшенной модели «Массилии» находился трап, по которому можно было добраться до машинного зала, а именно — до системы водонепроницаемых батареек и электрических проводов. Ладзано заставил вырезать это отверстие по ширине своей правой руки. Именно туда он и вложил пакет с документами Леклерка, когда вечером вернулся после «ограбления». Предварительно он обернул его непромокаемой пленкой.

Следующим утром он спокойно вышел из дома и направился к будке, где хранились красивые парусники, даваемые напрокат ребятам за восемнадцать франков в час. Он был в хороших отношениях с Камиллой, студенткой-фармакологом, подрабатывавшей здесь.

Она была очарована и Ладзано, и его «Массилией». Он не раз доверял ей маленькую яхту. И этим утром он повстречался с Камиллой около пруда Люксембургского сада.

— Доброе утро, мадемуазель. Вручаю вам работенку!

И он протянул обрадованной девушке свой гордо-надменный корабль.

— Ему надо поплавать, но недолго. Позаботьтесь, пожалуйста.

— Можете мне довериться, я буду беречь его как зеницу ока.

Таким же спокойным шагом Ладзано отошел, оседлал свой мотоцикл и исчез.

А в это время Ориан заняла пост у окна своего кабинета. Глядя на бульвар, она ждала своего мотоциклиста. Она вспоминала ужасную картину смерти Изабеллы Леклерк и алую кровь на ее белом костюме. Полиция долго допрашивали вахтера, бывшего на работе в день пожара, допрашивала и советника Маршана. Тот довольно смутно говорил о мотивах своего присутствия в здании в то утро. Но его не в чем было упрекнуть, и ему не было предъявлено никаких обвинений. Полицейский заметил его явный мандраж во время рутинного допроса. Маршан пояснил, что с ним всегда так бывает: стоит, к примеру, ему встретить врача, как он чувствует себя больным. И не его вина, что он так реагирует. Как бы там ни было, следствие продолжалось, однако не было осязаемых следов, на основании которых можно было бы выстроить какую-либо гипотезу. Последний этаж выгорел дотла, и жар был такой сильный, что криминалистам не осталось ничего: ни отпечатков следов, пальцев, осколков взрывного устройства или частиц горючего.

В кабинете Ориан зазвонил телефон. Сам собой включился крошечный магнитофон, установленный Лукасом в ночь после пожара. Звонил Ле Бальк. Она не успела сказать, чтобы он не говорил о делах. Едва она сняла трубку, как полицейский восторженно выпалил:

— Ну и ну! Я видел у бирманки Ладзано.

Ориан грубо положила трубку: сердце захолонуло.

Снова зазвонил телефон.

— Эй, вы шутите, или как? Это же я, Ле Бальк!

— Я узнала вас. Поднимитесь ко мне, — тихо произнесла она, будто включились невидимые уши всех четырех стен.

Ожидая, когда он появится в дверях, Ориан размышляла: что делал Ле Бальк на улице Помп? Она отменила свое поручение неделю назад, посчитав, что он хорошо поработал. Объяснение ей дал сам Ле Бальк, когда вошел в кабинет.

— В прошлый раз в этом самом кабинете вы показали мне фото Эдди Ладзано и спросили, не заметил ли я его среди гостей бирманки. Я ответил отрицательно, но у меня были сомнения. Так вот, я разрешил их позавчера вечером. Он даже появился там первым. Красивый мужчина, очень видный, не из простых… Он был на мотоцикле. В нем все еще чувствуются повадки чемпиона.

Ориан хранила спокойствие.

— Он был один? — равнодушно спросила она.

— Да. Он и уехал первым, один.

— Он вас видел?

— Нет, не думаю. Я стоял не близко.

— Спасибо, Ле Бальк, — задумчиво произнесла Ориан. — Я ценю то, что выделаете. Но один совет: избегайте пользоваться моей телефонной линией для передачи дальнейших подробностей, А особенно не упоминайте имен… Никогда не знаешь…

Молодой полицейский побледнел.

— Правда? Ну что я за идиот! Вы считаете, что для Ладзано…

— Нет, не беспокойтесь. Ладзано ничем не рискует. Он верит в свое бессмертие.

— Должно быть, он прав, — вдруг воодушевился Ле Бальк. — Если бы ему суждено было умереть, это случилось бы давно. Такой сорвиголова на мотоцикле!..

Ориан улыбнулась. Сердце ее удваивалось в объеме каждый раз, когда речь шла о Ладзано. Она села за свой компьютер и отправила письма коллегам в Женеве, Люксембурге и Монако. Но все безрезультатно. У нее создалось впечатление, что у ближайших соседей Франции все правосудие ушло в отпуск. «Финансовая галерея» была недавним парижским порождением и с запозданием вступила в Европейский союз. Она спрашивала себя, сколько же еще нужно засадить в тюрьму коррумпированных боссов, чтобы общественность признала работу «Галереи» действенной и не называла «одноразовым крестовым походом». Ладзано, пожалуй, был прав: метила она еще не слишком высоко, не слишком сильно и била. Перечитывая письма таинственного отправителя из Пале-Рояль, она поняла, что ее известность была явно преувеличена. Сколько же влиятельных лиц, богатых и знаменитых, оступались в ее кабинете? Много, но недостаточно. А сколько из них получили заслуженное наказание, заплатили штрафы? Ни один. Нет, ни один. Все вывернулись тем или иным способом. Все вышли из тюрьмы.

Один генеральный директор крупной строительной фирмы просидел лишь три месяца и был освобожден досрочно только потому, что его рабочие устроили манифестацию перед министерством юстиции. «На свободе он приносит больше пользы, он обеспечивает рабочие места», — аргументировал свое решение министр. А вот мелкая рыбешка расплачивалась сполна.

Никто не брал их на поруки, никто не вносил за них залог в пятьдесят миллионов франков, чтобы избавить от тюрьмы. Именно на таких набросилась Ориан после вступления в должность, однако это были жалкие жертвы системы, которая допускала безнаказанность. Она попыталась восстановить в памяти слова Пенсона по поводу Орсони, затем на чистом листе перечислила различные возможные гипотезы об исчезновении супругов Леклерк. Лист покрылся стрелками, цифрами и небольшими диаграммами, понятными только ей одной. Записала она и имя «Артюр» но не нашла для него места на этой кровавой шахматной доске, где слонам, похоже, можно доверять больше, чем королям.

42

Это был кусок картона, довольно большой, вложенный в конверт из дорогой кремовой бумаги. В квартиру Ориан его принес почтальон. Ее имя и фамилия были написаны черными чернилами стилизованным, очень красивым почерком, с изящной завитушкой над «О». Она сразу приметила его в почтовом ящике среди бесплатных газет, рекламных листков и счетов. В итоге она решила подняться к себе, поскольку не очень торопилась к досье, которые уже начинали ее угнетать: ей надоело копаться в мелких финансовых мерзостях одних и других, в их какой-то обыденной бесчестности и изучать испорченные нравы французской демократии. Ориан устроилась в гостиной и включила радио. Осторожно вскрыла красивый конверт. Пригласительный билет, который она достала из конверта, буквально пригвоздил ее к стулу. Это было официальное личное приглашение президента Республики на торжественный вечер в Елисейском дворце, который состоится в следующую пятницу. Особых торжеств не ожидалось, одежда предполагалась тривиальной: выходной костюм для мужчин, костюм или платье для коктейлей для дам. Позолоченные рельефные буквы гласили: «По случаю подписания одного из самых важных контрактов между консорциумом „Аэробус“ и американской компанией „Пан-Американ“ президент Французской республики просит (далее шли фамилия и имя Ориан) присутствовать на вечере, который состоится в больших гостиных дворца». В конце — дата и обычная формула «Просьба ответить». Какое-то время Ориан сидела озадаченная, оторопевщая. Что это, шутка? В таком случае она была грандиозной. Кому понадобилось приглашать ее на такое событие? Она стала припоминать какие-нибудь профессиональные отношения, которыми можно было бы объяснить тот факт, что она значилась в списке приглашенных, составленном в канцелярии президента. Напрасно ломала голову — никого она не вспомнила.