Чарлз Тодд - Одинокая смерть Страница 48

— Так вы из Лондона, говорите? Вы проделали длинный путь, чтобы рассказать мне о брате.

— По правде говоря, — начал Ратлидж, — я приехал вас расспросить о нем. Вы ведь жили в Суссексе когда-то?

— Да, и я долго плакала, когда мы уехали, но отец получил предложение на лучшее место, хотя мне казалось, что причина была не в этом. Мать похоронена на церковном кладбище церкви Святой Марии в Истфилде, может быть, ему хотелось забыть прошлое.

— А как ваш брат отнесся к переезду?

— Он очень обрадовался. Я думала, что здесь начнется то же самое, его станут дразнить и изводить, он снова будет несчастным и ничего не изменится.

— Как вы считаете, он сам был виноват, что не мог ладить с другими мальчиками в Истфилде?

Сестра Томми озабоченно сдвинула брови:

— Он не пытался. Я уверена. Другие как-то приспосабливались, верно? Особенно один, как его звали? Того мальчика, у которого ноги не ходили. Можно было как-то помочь себе улыбкой или желанием подружиться. Но здесь Томми нас удивил. Он вдруг похудел, потерял лишние килограммы, лицо стало чистым, он вытянулся и стал выглядеть очень хорошо. Я всегда радовалась за него и говорила ему, как он изменился к лучшему. И он сказал тогда странную вещь: «Я должен был измениться в угоду им, хотя мне это было ненавистно…» Можно было подумать, что кто-то принуждал его сделать что-то ужасное.

— Как он себя чувствовал на войне?

— Он был хорошим солдатом. Был всегда исполнителен. Он говорил мне, что все хотели, чтобы он стал таким, что, раз они вообразили себе, что он такой, он для них и стал таким, а они были так глупы, что не заметили. Я плохо понимала, о чем он.

— А после войны?

— Его ранили в конце весны 1918-го и отправили в госпиталь в Бедфордшире. Я ездила к нему туда. Он был очень возбужден, рвался обратно на фронт, восхищался маленькими черными солдатами из Непала. Он говорил, что они умеют убивать лучше других. Он хотел стать их офицером. У них ведь командовали английские офицеры, верно? Он оставался во Франции еще полгода после прекращения военных действий. А когда вернулся, то поехал не в Минтон. Он разыскивал медсестру, которая ухаживала за ним в полевом госпитале в Бедфордшире. Он был закрыт к тому времени. Все раненые были либо отправлены домой, либо распределены по другим госпиталям. Но он ее так и не нашел, никто не мог сказать, где она сейчас. Такая красивая девушка. Я была счастлива за него и надеялась, что он ее найдет. Это было в 1919-м. И после этого он вдруг исчез. Я пошла в полицию в Билдуозе и заявила об этом. Они спросили, не подозреваю ли я какого-нибудь преступления, но я не могла так сказать. Он просто пропал. Они были добры и вежливы, но ничего не могли сделать.

Ратлидж сказал мягко:

— Мы всегда пытаемся найти пропавшего человека. У вас есть его фотография? Это помогло бы.

— Он не любил фотографироваться. Есть, где он с мамой, ему там всего год, — женщина улыбнулась, — и из нее никак нельзя понять, какой он стал взрослым, верно? Да я и не хотела бы с ней расставаться, потому что на ней мама. У меня мало ее фотографий.

Ратлидж осторожно подыскивал слова, чтобы выяснить главное:

— Мне интересно знать следующее. Ваш брат затаил обиду на ребят из Истфилда? Он говорил о них когда-нибудь плохо? Может быть, хотел наказать за то, что они с ним делали? Или это не имело значения, когда он вырос и у него жизнь изменилась к лучшему?

— Я как-то спросила его об этом. Он сказал, что, когда их проклинал, ему становилось легче. Больше ничего. Они жили своей жизнью. Не думаю, что вспоминали о нем когда-нибудь вообще. Для них он был полным ничтожеством. Так вы продолжите его искать? Я скоро выхожу замуж. Мой отец умер. И мне бы хотелось, чтобы брат вел меня к алтарю.

Ратлидж пообещал сделать все, что в его силах. Она проводила его до двери и смотрела, как он отъезжает задним ходом.

Реджина Саммерс была уверена, что ее брат никому не хотел зла за то, что с ним сделали в детстве. А если это не так? Ратлидж остановился, вышел из машины и снова подошел к двери коттеджа.

— Ваш отец, — сказал он, — потому увез вас из Истфилда, что видел, как тяжело живется там Томми?

Она удивленно раскрыла глаза:

— Никогда не приходило в голову. Ради Томми? О нет, Томми никогда не рассказывал отцу о своих неприятностях в школе. И миссис Тейт тоже. Он считал, они и так видят. А они не видели.

— Но почему? Ведь кто-то замечал и мог сказать им об этом. Особенно когда он чуть не упал со скалы в Гастингсе.

— Мой отец тогда так скорбел о матери, что ему было не до чего. А что касается школы и учителей, они не любили Томми. Миссис Тейт видела в нем только причину неприятностей.

— А вы?

Реджина печально улыбнулась:

— Я была маленькая. Я просто знала, что люди любят меня и не любят Томми. Я была рада, что я им нравлюсь, и мне не хотелось это потерять.

— Дэниел Пирс защищал когда-нибудь вашего брата, когда его обижали?

— Иногда. Просто из чувства справедливости, а не потому, что любил брата. Мой брат виделся с мистером Дэниелом после войны. Он думал, что мистер Дэниел его помнит, а когда увидел, что нет, его это ранило. Но он сказал, что мистер Дэниел очень изменился, что он похудел и не похож сам на себя. Ему показалось, что он болен.

— Вы не помните, когда это было? И где?

— В мае или июне 1919-го. В Лондоне, насколько я помню.

Ратлидж поблагодарил и пошел к машине.

Хэмиш сказал: «Красивый дом, все в цветах. Ей для полного счастья не хватает только брата, чтобы повел ее под венец».

А если брат — убийца?

Он ехал теперь на юг, потом повернул на восток и, поскольку снова оказался недалеко от Чезуэлла, решил, что может себе позволить задержаться на полчаса и заехать навестить Розмари Юм.

Несмотря на письмо Реджинальда, он чувствовал свой долг перед вдовой Макса.

Действительно, как и писал Реджинальд, Розмари немного успокоилась, уже не была так агрессивна, но, когда Ратлиджа провели в гостиную, он увидел, что у нее красные глаза, красноречиво говорившие о ночных рыданиях. Она поздоровалась с ним приветливо, но холодно. Он еще не был прощен.

— Ты каким-то образом умудрился приехать сюда, хотя, кажется, тебя послали в Суссекс. Оттуда до нас довольно приличное расстояние, насколько я помню.

Он не стал принимать вызов.

— Ты также должна помнить, что Уэльс и Шропшир находятся по соседству. Хотя ты права — меня сюда привело именно то дело, из-за которого я был послан в Суссекс.

Розмари никогда не нравилось, что он полицейский, а не юрист — солиситор или, например, барристер, если уж выбрал профессию, связанную с криминалом. Полицейский — работа не для людей его социального сословия и воспитания. Смягчившись, она улыбнулась и предложила чаю.

— Наверное, еще рановато для более крепкого напитка.

— Спасибо, но у меня нет времени. Мне надо ехать. Реджинальд еще с тобой?

— Если будешь в Лондоне и заглянешь в почтовый ящик, то найдешь там его письмо, которое я отправила три дня назад.

— Я рад, что он здесь. Он был так подавлен на похоронах.

— Это война, — сказала Розмари с горячностью, — вот ее результат: мы стали еще беднее, а мир изменился таким образом, как мы не могли вообразить в самых безумных предположениях.

— Но ведь нет вины Реджинальда в том, что Макс подвергся газовой атаке, — напомнил Ратлидж.

Он знал, что она считает, что кузен Макса должен был себя убить, а не Макс. Кто угодно, только не ее муж.

— Думаешь, он захочет меня видеть?

— Он в саду. Знаешь дорогу. Простишь, если я не пойду с тобой? — Розмари встала и протянула руку. — Рада была повидать тебя, Иен. Спасибо, что заехал.

Он задержал ее руку в своей:

— Когда Реджинальд уедет, если буду нужен — позови.

— Я… Спасибо.

Он повернулся и ушел, прежде чем она успела понять, что он увидел на ее глазах слезы.

Реджинальд сидел на садовом стуле в тени большого клена. Казалось, он спит, но по его затрудненному, хриплому дыханию Ратлидж знал, что это не так.

— Ты привыкаешь бездельничать, — издалека сказал Ратлидж, чтобы его не напугать.

— Вот это сюрприз! Привет, Иен, как хорошо, что ты приехал. Ты уже видел Розмари?

— Только что. Она подумала, что я ошибся, перепутал направление, ведь я должен находиться в Суссексе.

Реджинальд засмеялся и сразу начал задыхаться, смотреть на это было тяжело.

Наконец приступ прошел, и он с трудом выговорил:

— Я рад, что ты ее не забываешь. Я скоро не смогу помочь, мне не много осталось.

— Ерунда.

— Я видел утром доктора Бонса. Он все время твердит, что я не доживу до старости. И он прав. Однажды все будет кончено. Я не хочу оставлять Розмари одну, но мне мучительна мысль, что ей придется смотреть, как я умираю. Боюсь, зрелище будет тяжелым. И после она останется совсем одна. У нее больше никого нет.