Найо Марш - Смерть в белом галстуке Страница 49

Он принял ванну. Обжигающая, с паром вода погрузила его в состояние необыкновенного блаженства. Мысли его, целых шестнадцать непрерывных часов пребывавшие в напряженной сосредоточенности, теперь расплылись и затуманились. Неужели это действительно было сегодня утром, когда он пересек двор и подошел к такси, наполовину скрытому венчиком тумана? Сегодня утром! На каменном покрытии двора их шаги отдавались точно в пустоте. «Я должен был сам взглянуть, ясно?» Дверца открывалась чудовищно медленно, словно преисполненная ужаса. «Мертв, верно ведь? Мертв, это точно. МЕРТВ!» «Удавлен!» — выдохнул Аллейн и очнулся, втянув носом порцию горячей банной воды.

Его слуга прислал чистое льняное полотенце и обеденный костюм. Не торопясь, он оделся и, почувствовав себя очищенным, направился в гостиную, где уже находилась мать.

— Выпить налей себе сам, — сказала она из-за газеты. Он налил себе бокал и сел, тупо стараясь понять, с чего он ощущает такую собачью усталость. По ночам ему часто не спалось, и он работал двадцать четыре часа напролет. Должно быть, потому, что речь шла о Банчи. И ему приходило в голову, что сейчас наверняка масса людей, как и он, вспоминают эту забавную фигурку и оплакивают его.

— Он обладал поразительным шармом, — громко сказал Аллейн, и ему спокойно ответил голос матери:

— Да, поразительный шарм. Величайшая несправедливость.

— Ты не добавила «мне иногда кажется», — заметил Аллейн.

— Почему я должна была это сказать?

— Этот оборот обыкновенно используется, когда хотят смягчить свою мысль. Ты выразилась слишком категорично.

— В случае с Банчи шарм был одним из свойств характера, поэтому утверждение верно, — сказала леди Аллейн. — Мы обедаем? Обед уже подан.

— Господи, я и не заметил. Когда подали кофе, он спросил:

— Где Сара?

— Она обедает и смотрит пьесу при соответствующем контроле.

— Знакома ли она с некоей Роуз Бирнбаум?

— Ради бога, дорогой Родерик, кто такая Роуз Бирнбаум?

— Ее вывозит в свет миссис Хэлкет-Хэккет. Это ее профессиональная забота.

— О, эта девочка! В самом деле, несчастное создание. Я заметила ее. Не знаю, обратила ли на нее внимание Сара. А что?

— Мне надо, чтобы ты как-нибудь расспросила ее. Совершенно несовременная особа. У нее комплекс относительно модных сезонов. И, к несчастью, она — побочный продукт этих модных сезонов.

— Понимаю. Удивляюсь только, зачем такой удивительно резкой женщине было впутываться в эту затею с протеже. Что, у Хэлкет-Хэккетов денег не хватает?

— Не знаю. Возможно, они ей именно сейчас понадобились.

— Это Уитерс, — заметила леди Аллейн.

— Вот как? Об Уитерсе ты, конечно, знаешь все?

— Мой милый Рори, ты забываешь, что я сижу в углу с матронами.

— Сплетни.

— Не столь уж злобные, как ты можешь подумать. Я убеждена, что мужчины охочи до сплетен ничуть не менее женщин.

— С этой твоей мыслью я знаком.

— Миссис Хэлкет-Хэккет не очень-то популярна, так что в углу матрон о ней никто не говорит. Она приспособленка. Она никогда никого не пригласит, если знает, что это не принесет выгоды, и никогда не примет приглашения, если оно ниже ее статуса. Женщина она недобрая, предельно вульгарная, но дело не в этом. Многие простые люди очаровательны. Как все пройдохи. Я думаю, ни одна женщина не влюбится страстно в мужчину, если в его характере не будет хоть какой-то пройдошливости.

— Мама, неужели?!

— О, в самом возвышенном смысле. Ну, самонадеянности, что ли. Но ведь ничего этого нет, дорогой. Если ты станешь излишне тактичным и внимательным к переживаниям женщины, она начнет с признательности тебе, а закончит презрением к тебе же.

Аллейн скривил лицо:

— Так что ж, хамить им?

— Ну, не буквально, но дать им понять, что можешь и нахамить. Это, конечно, оскорбительно, но правда и то, что девяносто девяти из каждой сотни женщин нравится сознавать, что их возлюбленный способен с ними грубо обращаться. Хотя восемьдесят из них примутся отрицать это. Разве редко приходится слышать, как замужняя женщина с особым удовольствием рассказывает, как ее супруг что-то там не позволил ей сделать? Почему все эти чудовищно написанные книги, где действуют сильные и молчаливые герои, неизменно пользуются успехом у многочисленных читательниц? Как ты думаешь, что привлекает тысячи женщин в киноактере, у которого мозгов не более чем у комара?

— Талант киноактера.

— Разумеется. Не будь занудой, Родерик. Демонстрация его мужских качеств. Уверяю тебя, именно это и привлекает девяносто девять женщин из ста.

— Возможно, это к несчастью, но передо мной всегда возникает сотая.

— Не будь в ней так уж уверен. Надеюсь, я-то не отношусь к тем мерзким женщинам, которые компрометируют свой пол. Так уж случилось, что я феминистка, но я не позволю этим девяносто девяти (боже мой, это прямо как рефрен) морочить мне мою старую голову.

— Мама, ты до невозможности упряма, впрочем, это ты и сама знаешь. Но не надейся заморочить и мне голову. Неужели ты полагаешь, что я пойду к мисс Агате Трой, оттаскаю ее за волосы по ее же мастерской, схвачу ее бесцеремонно своей мужской рукой и поволоку в ближайший отдел записей актов гражданского состояния?

— В церковь, если не возражаешь. В церкви знают обо всем, о чем я говорю. А взгляни на обслуживание свадеб. Вот тебе откровенно вызывающее отражение дикости, присущее нашим представлениям о поиске пары.

— Нынешний сезон, по-твоему, проходит под тем же знаком?

— В каком-то смысле, да. А почему бы и нет? Когда понимаешь, сколько первобытности в этом сезоне, соответственно соразмеряешь чувства и принимаешь в нем участие. Что я и делаю. Вот и все. Так же поступал и Банчи Госпел. Когда я думаю о нем, — глаза леди Аллейн наполнились слезами, — когда вспоминаю, как в то утро он болтал со всеми нами, он был так доволен балом у Ивлин, так весел… нет, правда, я попросту не могу поверить…

— Я знаю.

— Полагаю, миссис Хэлкет-Хэккет тоже в деле, не так ли? И Уитерс тоже?

— Почему ты так думаешь?

— Он следил за ними. Оба были и там, и на приеме с коктейлями у Хэлкет-Хэккетов. Родерик, Банчи было что-то известно относительно капитана Уитерса. Я заметила это и сказала ему об этом. Он посоветовал мне не быть слишком любопытной, прости его, Господи, но дал понять, что я права. Что-нибудь в этом смысле выяснилось?

— Кое-что. У Уитерса дурная репутация, и Банчи это знал.

— Мотив для убийства? — спросила леди Аллейн.

— Возможно. Там есть несколько противоречий. Сегодня ночью я попытаюсь их разрешить.

— Сегодня ночью? Ты же заснешь с предупреждением о правах на устах.

— Я — нет. Кроме того, боюсь, для предупреждения о правах пока нет оснований.

— А Ивлин Каррадос хоть как-то проходит по делу? Аллейн даже привстал.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому, что я видела, как он следил и за ней.

— Дорогая, нам лучше поменяться рабочими местами. Ты сможешь бывать в Скотленд-Ярде и следить за тем, как люди наблюдают друг за другом, а я устроюсь в углу с матронами, примусь отыскивать молодых людей для Сары и вести разговоры с леди Лорример. Кстати, через некоторое время я встречусь с ней.

— С Люси Лорример? Не уверяй меня, что она проходит по этому делу. Я еще могу понять того, кто задумает разделаться с ней, но по другую сторону этого дела я ее просто не представляю. Она же ведь совершенно безумна.

— Она призвана обеспечить половину алиби для сэра Дэниела Дэйвидсона.

— Боже правый! Кто же следующий? А Дэйвидсон-то с какой стати?

— Он был последним, кто ушел перед Банчи.

— Убийца, надеюсь, не сэр Дэниел. Я еще думала показать ему свою ногу. Родерик, боюсь, с Люси Лорример я тебе не смогу помочь. Могу только позвонить и пригласить ее на чай. Сейчас она, должно быть, вне себя и жаждет кому-нибудь излиться. Сегодня вечером Банчи предстояло с ней обедать.

— По какому поводу?

— Особого повода не было. Но она повторяла, что уверена, что он не придет, что он забудет. Если хочешь, могу ей позвонить, и все, что тебе понадобится, это встать возле меня — она примется так кричать, что ты услышишь каждое слово.

— Прекрасно, — сказал Аллейн, — давай попробуем. Спроси ее, когда она выходила из дома, заметила ли она что-либо необычное у Банчи.

— Сядь-ка, дорогой, в это кресло, а я устроюсь на его ручке, и телефон, таким образом, будет между нами.

Номер леди Лорример был долго занят, но наконец им удалось прорваться. В трубку сообщили, что ее светлость дома.

— Не скажете ли ей, что это леди Аллейн? Благодарю вас.

Во время последовавшей паузы леди Аллейн взглянула на сына с заговорщическим видом и попросила его дать ей сигарету. Он выполнил ее просьбу, а сам вооружился карандашом и бумагой.

— Стареем, — прошептала леди Аллейн, водя трубкой по воздуху, точно веером. Внезапно из трубки вырвалось громкое скрипение, и леди Аллейн предусмотрительно отодвинула трубку на четыре дюйма от правого уха.