Джорджетт Хейер - Смерть шута Страница 5

– Вы сделаете то, что вам велено, или нет?! – вне себя от ярости прошипела Вивьен.

– Эхе-хе! – покачал головой Рубен. – Вы вконец испортите мистера Юджина... Конечно, я дам ему свежих тостов. Как не побаловать мистера Юджина!..

Вивьен с трудом сумела удержаться от оскорблений, и Рубен, чуть поклонившись, удалился на кухню.

– Хватит хлопотать о своем мальчике, милочка, – добродушно обратилась к ней Клара. – Присядьте-ка лучше и позавтракайте спокойно. Я вам и чаю налила уже...

Вивьен со вздохом села и пододвинула к себе чашку, машинально отметив про себя, что чай, как всегда, излишне крепок. Она подняла глаза и через силу улыбнулась Кларе:

– Не понимаю, как вы можете выдерживать подобную атмосферу! Хозяин груб, бестактен, а этот Рубен – это просто нечто невообразимое!

– Ну, видите ли, милочка, трудно ожидать от него другого, когда он родился и вырос здесь, в Тревелине, а до того здесь служили его отец и дед... Разве может он выказывать уважение к тем мальчикам, которых в свое время по приказу их отца сек розгами в кладовке? Не обижайтесь на Рубена, с ним уже ничего не поделаешь...

Вивьен глубоко вздохнула и не стала отвечать. Она понимала, что Клара, несмотря на все свое добродушие, никогда открыто не встанет на ее сторону против своего брата и всей семьи... Нет, единственный союзник Вивьен в этом доме – только Фейт, но Вивьен, увы, презирала ее.

Глава вторая

Фейт Пенхоллоу давно приобрела привычку завтракать у себя в комнате в постели. Это объяснялось не только и не столько ее хрупким здоровьем, сколько обидой на золовку, Клару. Клара с незапамятных времен прислуживала за общим столом мужчинам – разливала им чай, кофе и так далее. У Фейт не было ни малейшего желания это делать. И все равно, несмотря на свое внутреннее нежелание делать это, Фейт завидовала Кларе и несколько раз туманно намекала, что обслуживать за столом членов семьи – это почетная обязанность хозяйки дома, но никак не Клары. Впрочем, Клара вероятно была не в состоянии понять эти тонкие намеки точно так же, как у Фейт не было особого желания подавать мужчинам еду из буфета, и все шло по-старому. И Фейт, которой это было хоть и удобно, но несколько унизительно, решила избрать такую линию – просто не спускаться в столовую до тех пор, пока все не позавтракают.

Прошло уже почти двадцать лет с той поры, как Фейт Клей Формби, романтическая девятнадцатилетняя девушка, увлеклась Адамом Пенхоллоу, крупным, широкоплечим, приятным с виду брюнетом старше ее на двадцать два года, который увез ее из дома ее тетки.

Она была тогда красива, в те годы ее светлые длинные кудри прихотливо вились вокруг прелестного личика, широко открытые голубые глаза доверчиво смотрели на мир... А Пенхоллоу был очень хорош как мужчина, и его возраст только прибавлял ему привлекательности. Он умел обращаться с пугливыми молодыми девушками, и то, что он слыл порядочным волокитой, нисколько не портило его в глазах Фейт. Она даже была весьма польщена этим предложением, и душа ее была полна счастливыми картинами старинного поместья, богатого дома, обожания со стороны мужа и кроткой любви со стороны детей Пенхоллоу от первого брака. Она думала стать хозяйкой дома и матерью этих давно лишенных ласки детей. Она готова была терпеливо ухаживать за ними, покуда они не станут с ней доверительны и ласковы.

Усадьба Тревелин, конечно, была хороша, даже очень, для девушки из относительно небогатой семьи. Большой старинный замок эпохи Тюдоров, дорогие голландские гобелены на стенах, большие удобные камины и множество высоких стрельчатых окон... Она впервые увидела дом в летние сумерки, когда древние стены, увитые плющом и розоватые в отсвете заката, выглядели особенно романтично, тяжелые дубовые двери были широко и гостеприимно распахнуты, а вдалеке за домом простирались зеленые ковры полей и пастбищ... За небольшим холмом медленно и величаво текли воды Мура, белесовато-молочные в свете проступившей на небе полной луны.

Одним словом, Фейт поначалу была просто очарована. Ее не смущало и весьма скоро сделанное ею открытие, что в действительности большинство спален и прочих комнат в доме весьма скверно обставлены, ковры и гобелены на стенах ужасно запылены и побиты молью, образцы хорошей старинной мебели соседствуют с грубыми кустарными поделками, а для поддержания дома и его обитателей в более-менее пристойном виде требуется раз в пять больше слуг, чем имеется в наличии. Но тогда Фейт наивно думала, что сумеет со всем справиться. Что ж – она была молода.

Прежде всего, выяснилось, что ей не исправить детей Пенхоллоу.

Когда она только увидела их всех в первый раз вместе, она внутренне содрогнулась, поняв, что старшему сыну Пенхоллоу никак не меньше лет, чем ей самой... К тому же Раймонд вырос в богатом доме и в полной уверенности в своем превосходстве над прочими смертными, так что она не могла даже в шутку отнестись к нему по-матерински... Говорил ли ей Пенхоллоу, что Раймонду скоро двадцать? Теперь она уже не помнила этого. Возможно, он говорил ей об этом, но Фейт была из тех женщин, которые при погружении в романтические грёзы попросту неспособны, воспринимать нечто неприятное, не укладывающееся в идиллические картины, расцветающие в их душе.

И вот дети стояли перед нею, семь человек: старший, Раймонд, девятнадцати лет; Ингрэм, который был повыше Раймонда и весьма развязен; Юджин, выглядевший как второе, сокращенное издание Ингрэма, с живым, подвижным лицом, и в свои пятнадцать лет весьма острый на язык; Чармиэн, младше Юджина на пять лет, очень похожая на своего отца темными волосами и лицом; Обри, который в свои восемь лет выглядел еще совсем малышом; наконец, пятилетние близнецы, Конрад и Барт, которые дичились и так и не дали Фейт себя потискать и поласкать, а прятались за спины старших братьев.

Нет, они не выказывали никакой особой враждебности к своей мачехе и казалось, не чувствовали ни малейшего недовольства от того, что она заняла в доме место их матери. Уже попозже она поняла, что этим детям пришлось принимать в доме поочередно множество временных спутниц жизни их папаши, отчего они потеряли к этому процессу всякий интерес и воспринимали все как должное. У Фейт возникла ужасная догадка, что они и ее приняли за одну из его мимолетных подруг и потому попросту не обратили на нее внимания. До того, как она увидела их, она воображала себе их покинутыми жалкими сиротками. Столкнувшись с ними, она поняла, что эти сиротки легко заткнут ее за пояс, – они терроризировали всю округу, не терпели ни малейшей нежности, успешно находили уловки против отцовского гневливого характера и по-настоящему интересовались только лошадьми. Один вид лошадей вызывал у Фейт ужас...

Одним словом, у нее не было никакой возможности стать им второй матерью. Раймонд был попросту одного с нею возраста и к тому же откровенно презирал всяческие сантименты. Даже девочка, Чармиэн, которая с пренебрежительной миной как-то вывела Фейт с поля, где резвились молодые бычки, отчего Фейт перепугалась насмерть, презирала свою мачеху за то, что та не могла отличить молодого жеребца от жерёбой кобылы. Что же касается Обри и близняшек, то они давно уже были вверены попечению служанки Марты и не желали подпускать к себе какую-то чужую тетку. И Фейт чувствовала, что она по своему положению в доме мало отличается от этих детей, которых отец частенько и с большим удовольствием порол.

Конечно, Фейт пыталась как-то соответствовать образу жены, которая была бы достойна мистера Пенхоллоу. Она обучилась ездить верхом и провела немало мучительнейших часов в седле, хотя ей так и не удалось заставить подчиняться себе ни одну лошадь, кроме самой пожилой, нездоровой и философски настроенной кобылы. Пенхоллоу громогласно смеялся над нею и часто спрашивал, чего ради она вышла за него замуж, а иногда удивлялся, – отчего он женился на ней? Фейт не способна была понять, что Пенхоллоу никогда ничего про себя не взвешивал, не обдумывал, не пытался свести воедино требования тела и веления сердца – а просто жил, повинуясь первому своему порыву. Он хотел обладать ею, но, поскольку не мог сделать этого, не женившись на ней, он просто взял и женился. Будущее его заботило мало.

Она не понимала его, а возможно, даже и не способна была понять. И хотя многое в том, как он вел себя с ней в постели, отпугивало ее, она не могла по молодости лет и по неопытности до конца осознать, что этот мужчина не сможет долгое время жить с одной-единственной женщиной. Она была просто убита наповал, когда впервые узнала, что у него есть любовница. И она наверняка ушла бы от него тогда, если бы только, как назло, не была беременна. После того, как у нее родился сын Клей, об уходе уже не могло быть и речи. Но она больше не любила Пенхоллоу. Во время беременности она постоянно чувствовала тошноту, у нее были нервные припадки и постоянная слезливость.