Грант Аллен - Дело врача Страница 5

Но наконец наша пациентка еле заметно пошевелилась, как будто во сне, и дыхание ее замерло. Мы склонились над нею. Неужели это смерть? Или начало выздоровления?

Очень медленно щеки спящей мало-помалу порозовели. Отяжелевшие веки приоткрылись, глаза из-под них уставились поначалу в никуда. Руки больной опустились вдоль тела, губы расслабились, и жутковатая застывшая улыбка наконец исчезла… Мы затаили дыхание. Больная приходила в себя!

Однако процесс выздоровления пошел медленно, очень медленно. Пульс оставался слабым. Сердце едва справлялось со своей задачей. Мы опасались, что Изабель в любую минуту может скончаться от истощения. Ее нужно было во что бы то ни стало накормить. Хильда Уайд опустилась на колени у постели девушки и поднесла ложку говяжьего студня к ее губам. Номер Четырнадцать приоткрыла рот, глубоко вдохнула воздух, потом коснулась губами еды и проглотила ее. Но бодрости это ей не прибавило — вытянувшись под одеялом, с приоткрытым ртом, она казалась неживой. Хильда зачерпнула другую ложку мягкого и питательного студня, но девушка дрожащей рукой отклонила ее.

— Дайте мне умереть, — со слезами пробормотала она. — Дайте мне умереть! Я уже чувствую себя мертвой…

— Изабель, — шепнула Хильда, склонившись к ее лицу, — И-за-бель, вы должны немного поесть. Слышите? Ради Артура вы просто обязаны поесть!

Меня поразило, как резко изменились их отношения всего лишь из-за этой замены «Номера Четырнадцать» на «Изабель».

Пальцы девушки нервно смяли складку белого одеяла.

— Ради Артура! — повторила она, открывая припухшие после долгого сна глаза. — Ради Артура… О, сестра, милая, давайте!

— Зовите меня Хильдой, пожалуйста! Хильдой!

— Да, Хильда, дорогая, — отозвалась девушка, и лицо ее посветлело, а голос зазвучал так, словно она воскресла из мертвых. — Вы — светлый ангел, вы так добры ко мне… Я вас буду звать, как вы пожелаете…

Ей пришлось сделать усилие, чтобы открыть рот, но она все-таки смогла съесть еще одну ложку и тут же в полном изнеможении уронила голову на подушку. Однако спустя двадцать минут пульс у нее заметно улучшился. Оставив ее отдыхать, я разыскал Себастьяна и поделился с ним своей радостью.

— Это превосходно в некотором смысле, — ответил он, — но… какое отношение это имеет к работе медсестры?

Мне-то было очевидно, что именно этим и должна заниматься медсестра, но я промолчал. Себастьян принадлежал к тому разряду мужчин, которые считают женщин низшими существами. «Врач, как и священник, не должен жениться, — часто повторял он. — Его избранница — медицина!» По этой же причине он терпеть не мог того, что называл флиртованием между сотрудниками клиники. И потому с того дня я старался не упоминать о Хильде Уайд в его присутствии.

На следующий день профессор как бы невзначай присоединился ко мне во время обхода, чтобы взглянуть на пациентку.

— Она умрет, — беспрекословно заявил он, выйдя из палаты. — Операция отняла у нее слишком много сил.

— Однако у нее от природы повышенная сопротивляемость, — возразила Хильда. — Там вся семья такая, профессор. Вы, быть может, помните Джозефа Хантли, Номер Шестьдесят Семь в палате травматологии, примерно с полгода тому назад или больше? Ассистент инженера, сложный перелом предплечья — темноволосый, нервный, чрезвычайно раздражительный. Так вот, это брат Изабель. Он подхватил в больнице брюшной тиф, и вы тогда сами отметили его удивительную живучесть. У нас побывала и их двоюродная сестра, Элен Стабс. У нее был застарелый хронический ларингит, очень запущенный случай. Любой на ее месте умер бы, а она сразу же пошла на поправку, когда вы назначили ей курс лечения. Насколько я помню, это был образцовый случай выздоровления.

— Что за память у вас! — воскликнул Себастьян, невольно восхищаясь. — Просто чудесная! Я в жизни не встречал такой… Впрочем, за одним исключением. То был мужчина, доктор, мой коллега. Он давно умер… Однако… — Профессор задумался и пристально взглянул на Хильду. Она как-то съежилась от этого взгляда. — Любопытно, — проговорил он наконец сквозь зубы, — весьма любопытно. Вы… О да, вы похожи на него и внешне!

— Неужели? — Хильда оставалась невозмутимой, но это явно давалось ей сейчас с трудом. Она заставила себя не отворачиваться, и их взгляды скрестились. В тот момент мне стало очевидно, что оба они вспомнили нечто очень неприятное. С этого дня я не мог избавиться от ощущения, что между Себастьяном и Хильдой, двумя талантливейшими и оригинальнейшими личностями из всех, кого я знал, начался поединок — не на жизнь, а на смерть, хотя причины и суть этого противостояния стали мне ясны гораздо позже.

Между тем несчастная, измученная девушка под номером четырнадцать с каждым днем все слабела и угасала. У нее поднялась температура; сердце едва билось. Она словно растворялась в небытии. Себастьян на обходах недовольно покачивал головой.

— Летодин — пустышка, — сказал он как-то с глубоким сожалением. — На него нельзя положиться. Эта больная могла бы выдержать операцию или прием лекарства; но и то и другое вместе она не перенесла. А при этом операция была бы невозможна без лекарства, и лекарство применимо только для операций!

Для профессора это стало жестоким разочарованием. Он запирался теперь подолгу в своем кабинете, что всегда свидетельствовало о плохом настроении, и вернулся к издавна излюбленной им теме исследований — микробам.

При очередном обходе я убедился, что Изабель Хантли совсем плоха. Хильда, стоявшая у ее кровати, сказала тихо:

— И все же я надеюсь. Если обстоятельства сложатся благоприятно, мы еще сможем спасти ее.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Поживем — увидим, — ответила она, упрямо покачав головой. — Если это получится, я вам скажу. Если нет, наши благие намерения отправятся туда же, куда и многие другие.

К счастью, мне не пришлось долго мучиться от нетерпения. Уже на следующее утро, совсем рано, Хильда, сияя от радости, прибежала ко мне с газетой в руке.

— Ура! Это случилось! — весело объявила она. — Теперь мы точно спасем бедняжку Изабель Номер Четырнадцать. Нам ничто больше не помешает, доктор Камберледж!

Даже не пытаясь догадаться, о чем она толкует, я без лишних слов пошел следом за нею в палату нашей пациентки. Хильда опустилась на колени у изголовья кровати. Глаза больной были закрыты. Прикоснувшись к ее щеке, я обнаружил сильный жар.

— Температура? — спросил я.

— Сто три[10].

Я покачал головой. Все симптомы рокового исхода были налицо. Я не мог вообразить, на что именно делала ставку Хильда в своей надежде. Но, не желая торопить события, я стоял и молчал.

Сестра Уайд прошептала на ухо девушке:

— Корабль Артура замечен на траверзе мыса Лизард[11].

«Наша пациентка» медленно открыла глаза и повела ими из стороны в сторону, как будто не понимая, где находится.

— Поздно! — вырвалось у меня. — Слишком поздно! Она бредит, ничего не чувствует!

Хильда повторила свое сообщение медленно, с расстановкой:

— Вы слышите меня, дорогая? Корабль Артура… видели… корабль Артура… вблизи Лизарда.

Губы девушки слабо шевельнулись.

— Артур! Артур!.. Корабль Артура! — Она глубоко вздохнула и молитвенно сплела руки. — Он возвращается?

Хильда кивнула и улыбнулась, сдерживая волнение.

— Они идут по Ла-Маншу. Сегодня вечером будут в Саутгемптоне. Артур… В Саутгемптоне. Так написано вот здесь, в газете. Я дала ему телеграмму, чтобы он сразу же направился сюда, к вам.

Изабель попыталась приподняться. Едва заметная улыбка промелькнула на ее изможденном лице. Через минуту она, обессиленная, снова уронила голову.

Я подумал, что все кончено. Глаза больной утратили всякое выражение. Но спустя десять минут она вновь взглянула на нас осмысленно.

— Артур приехал, — прошептала она. — Артур… здесь.

— Да, дорогая. Теперь спите. Вы скоро увидитесь.

На протяжении всего этого дня и ночи она была возбуждена и беспокойна; но пульс у нее слегка улучшился. Наутро ее состояние улучшилось еще немного. Температура начала падать — сто один и три десятых. В десять часов утра Хильда вошла к ней в палату, сияя как солнышко.

— Ну, Изабель, дорогая, — воскликнула она, склонившись к больной и погладив ее по щеке (поцелуи уставом клиники запрещались), — Артур прибыл. Он здесь, внизу… Я с ним виделась!

— Вы его видели! — ахнула девушка.

— Да-да, и говорила. Такой приятный, мужественный парень. И какое у него хорошее, открытое лицо! Он очень надеется на ваше выздоровление. Он сказал, что в этот раз рассчитывал, вернувшись из рейса, предложить вам выйти за него замуж.

— Нет, нет! — Бескровные губы больной задрожали. — Он не сможет жениться на мне!