Жорж Сименон - В доме напротив Страница 5

Есть почему-то не хотелось. Завтрак напомнил ему войну. Адиль бей машинально сел за маленький стол некрашеного дерева, съел яичницу прямо со сковороды, открыл баночку тунца, выпил бутылку пива. Потом от нечего делать уставился на закрытое окно в доме напротив. За кисейной занавеской угадывалась какая-то тень, а то и две.

Улица была пуста. Стояла жара. Адиль бею хотелось не то спать, не то что-то делать, но ничего делать он не стал и даже не убрал со стола, так и остался сидеть опустив голову на руки.

Глава 3

Адиль бей с Соней пробрались мимо людей, застывших вдоль всей лестницы, прошли ряд помещений, набитых людьми до такой степени, что они превратились в безликую массу, и открыли дверь в конце коридора.

Вот уже третий раз приходили они вместе в Иностранный отдел. Как и в предыдущие два раза, консул нес черный кожаный портфель.

Адиль бей уже начинал привыкать к своим обязанностям. Он протянул руку для приветствия человеку в косоворотке, с бритым черепом, сидящему за столом, заваленным папками с делами, затем поклонился женщине, сидевшей за другим столом.

Было очень светло и очень жарко. По выбеленным стенам тянулись деревянные полки. Соня уселась в торце стола и раскрыла портфель, переданный ей консулом.

Обстановка была простой и дружелюбной. Адиль бей сел возле окна на плетеный стул.

— Спросите его прежде всего об армянине, чье дело я передал, когда мы приходили в первый раз.

Начальник Иностранного отдела не говорил ни по-турецки, ни по-французски. На вид ему было лет сорок, голый череп и русская рубашка-толстовка придавали аскетический облик, подчеркнутый ласковой, очень умной улыбкой и спокойным взглядом голубых глаз.

Пока Адиль бей говорил, он с улыбкой смотрел на него, словно соглашаясь, хотя ничего не понимал. Соня повторила фразу по-русски. Чиновник отпил глоток чая из стакана, стоявшего у него под рукой, потом произнес.

— Ждут приказа из Москвы, — перевела Соня.

— Но ведь уже две недели назад этот приказ передан по телеграфу!

Соня промолчала, показывая всем видом, что поделать ничего не может — надо ждать.

— А женщина, у которой конфисковали всю мебель? Когда разговор шел не по-русски, чиновник смотрел то на Адиль бея, то на папки, принесенные секретаршей, и лицо его выражало безмерное терпение — Пожалуй, лучше сейчас передать ему новые дела, — посоветовала Соня.

— Хорошо, тогда спросите-ка: почему позавчера арестовали того беднягу, который выходил из консульства?

Адиль бей внимательнее, чем обычно, следил за переводом, как будто мог разобрать, точно ли она передает его слова.

— Что он сказал?

— Что ничего об этом не слышал.

— Но другие-то, наверно, слышали. Пусть наведет справки.

Адиль бей раздражался все больше и больше. Каждое утро, сидя за письменным столом напротив Сони, которая записывала все, о чем шла речь, он внимательно слушал унылые жалобы своих посетителей.

Это были те самые люди, которых он видел у рыбного порта. Те самые палубные пассажиры одесского парохода, что спали, приткнувшись к своим пожиткам, те самые, что день и ночь толклись на вокзальных перронах, ожидая, не найдется ли местечка в поезде.

Они приезжали издалека, чуть ли не из Туркестана, потому что им сказали, что в Батуме найдется хлеб и работа. Они блуждали по улицам, пока какой-нибудь человек не сообщал им, что их ждет помощь в турецком консульстве.

— Ты турецкий подданный?

— Не знаю.

Многие из них до войны были турками, потом, сами того не зная, стали русскими.

— Чего же ты хочешь?

— Не знаю. Нам не дают ни работы, ни хлеба.

— Ты хотел бы уехать в Турцию?

— А еда там есть?

Кто-то потерял по дороге ребенка, а то и двоих, и просил консула навести справки. У других на вокзале какой-то чиновник забрал все имущество и посадил их на несколько дней за решетку.

Они не знали почему. Они даже не спрашивали об этом. Но с тихим упорством настаивали, чтобы им вернули жалкие пожитки.

На тех же, кто действительно были турками по национальности, Адиль бей заводил досье, передавал в Иностранный отдел, когда приходил туда с Соней Чиновник в вышитой косоворотке принимал его с неизменной улыбкой, что-то неторопливо говорил, рассматривая свои руки с грязными ногтями.

Два дня назад крестьянская пара вышла из консульства, а немного времени спустя жена прибежала обратно в полной растерянности и сказала, что не успели они дойти до угла, как мужа забрали люди в зеленых фуражках, ее же избили, чтобы отогнать прочь.

— Что произошло? — обратился Адиль бей к чиновнику.

— Он говорит, — как заученный урок произнесла Соня, — что сделает все возможное, чтобы дать ответ на этот вопрос к следующему вашему приходу.

— Но у этой женщины нет ни рубля! Все деньги были у мужа.

— Пусть идет работать.

— Но их никуда не брали.

Чиновник, сделав неопределенный жест, сказал несколько слов.

— Что он сказал?

Соня равнодушно ответила:

— Что это не по его ведомству, он передаст письменный запрос.

— Он же может позвонить в ГПУ. Телефон стоял тут же, на столе.

— Телефон не работает.

Чиновник отпил глоток чая.

Адиль бей готов был вскочить и уйти. Солнце жгло спину. В кабинете царила неподвижность, которая тяжким грузом давила на плечи.

Так тянулось уже три недели. Он принес сюда не меньше пятидесяти папок с делами, но с тем же успехом мог бы их просто сжечь. У него принимали их с улыбкой. Несколько дней спустя сообщали: “Ждем распоряжений из Москвы”.

Кто-то вошел в кабинет, и чиновник, откинувшись на спинку стула, завел с вошедшим медленный разговор. Соня, в неизменном черном платье, в маленькой шляпке на светлых волосах, терпеливо ждала со спокойным выражением лица.

Сидевшая за другим столом служащая считала на счетах, время от времени, как и чиновник, прерывая работу, чтобы глотнуть чая.

Когда посетитель вышел. Соня протянула свои папки, одну за другой, сказав о каждой несколько слов. «

— Вы не забудете сказать, что это срочно? — спросил Адиль бей с безнадежным вздохом.

— Я сказала. Товарищ заведующий говорит, что дело пойдет быстро.

— Спросите еще, не подыскал ли он человека, который будет вести у меня хозяйство?.. Что он ответил?

— Что все еще ищет.

— Но ведь я все время вижу, как на улице люди просят милостыню.

— Значит, они не хотят работать.

— А если им сказать, что я буду хорошо платить?

— Им, наверно, сказали.

— Нет, переведите.

Она неохотно выполнила его просьбу, и чиновник с беспомощным видом пожал плечами.

— Невероятно, чтобы в городе с тридцатью тысячами жителей нельзя было найти кого-нибудь!

— Найдется наверняка.

— Спросите также, почему граммофон, который я выписал из Стамбула, прибыл без пластинок.

Заведующий, должно быть, понял слово “граммофон”, так как тотчас же что-то сказал.

— Что он говорит?

— Что пластинки пришлось отправить в Москву, так как среди них были испанские.

— Ну так что же?

— В учреждениях Батума никто не знает этого языка. Адиль бей встал, стиснув зубы, и сделал усилие, чтобы пожать руку собеседнику.

— Идемте! — сказал он секретарше.

В коридоре им пришлось перешагивать через людей, спавших на полу в ожидании приема в тот или другой кабинет Они валялись, как кучи тряпья, и даже не возмущались, когда о них спотыкались Выйдя на улицу, они пошли рядом; Адиль бей забыл взять у Сони из рук портфель Был самый тяжелый час. Зной застыл в кольце гор, с Черного моря не доносилось даже легкого дыхания ветерка.

Перед итальянским консульством стояла красивая личная машина консула, привлекавшая взгляды еще и потому, что в городе было всего три машины. На затененной террасе второго этажа г-жа Пенделли, в утреннем пеньюаре, занималась с дочерью На плетеном столике виднелись тетради, чернильница, лимонад — Как вы думаете, итальянцы добиваются большего, чем я? — подозрительно спросил Адиль бей.

— На это нет оснований Каждый раз повторялось одно и то же — безупречно гладкие ответы, не отвечающие ни на один вопрос.

На улицах было мало народу, ни торговли, ни транспорта, то есть того, что делает город городом.

Когда-то, должно быть, все эти улочки, как в Стамбуле, Самсуме или Трапезунде, как в любом восточном городе, были полны жизни. Кое-где еще сохранились лавки, они были пусты, окна закрыты ставнями или разбиты, но еще можно было прочитать полустертые вывески на русском, армянском, турецком, грузинском и еврейском языках.

Куда же делись шампуры, на которых у входа в рестораны потрескивали, обжариваясь, бараньи шашлыки? Где кузнечные наковальни, где прилавки дельцов-менял? И где сами эти люди в пестрых одеждах, ловившие на пути прохожих, соблазняя их своим товаром?

Какие-то смутные тени медленно и покорно появлялись и исчезали в солнечных лучах, какие-то едва различимые фигуры лежали в тени подворотен.

Соня и Адиль бей прошли мимо порта, где несколько иностранных судов, сгрудившихся возле нефтепроводов, перегоняли сюда через хребет нефть из Баку, мимо статуи Ленина, хоть и выполненной в полный рост, но казавшейся совсем маленькой человеческой фигуркой, большой Дом профсоюзов и клуб.