Джо Алекс - Тихим полетом его настигала… Страница 5

Прощай, моя дорогая Сильвия. Ты была ясным лучом в моей жизни. Ты была чище, честнее и вернее меня. Пусть твоя большая душа найдет хоть немного добра для другой души, более достойной. Навеки и бесконечно

— Ну и что ты об этом думаешь? — Паркер сунул письмо в большой белый конверт.

— Настолько мелодраматично и банально, что вполне может быть и правдой… — Я мрачно рассматривал мертвых бабочек. Затем вновь повернулся к столу. — Что ты на это скажешь? — Я указал на разбитую чашку с остатками кофе с одной стороны тела и разбитое блюдце — с другой.

Паркер пожал плечами.

— Чашка стояла на блюдце, и когда он выпил кофе, тотчас же умер. А посуда разбилась. Блюдце он держал в левой руке, а чашку в правой…

Я обошел кресло.

— А вот и капли кофе на ковре… Так и должно было быть. Интересно…

— Больше всего мне интересно, — Паркер направился к маленькому столику, на котором стояла пишущая машинка «Ундервуд», — почему тебе не интересно, что было во втором письме? Мы нашли его здесь, под книгой.

Я развернул сложенный вчетверо листок.

«Больше я не могу. Я не могу стоять на пути двух любящих друг друга людей, которых я ценю и уважаю. Если бы я не ушел, то стал бы причиной их трагедии на всю жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем собственная жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственно возможное решение. Все равно я не смог бы жить на свете без той, которую любил всю жизнь. Любимая, не сердись, пойми, я еще больше страдал бы, глядя на вас. А там… А там будет лишь пустота и тишина… Страшно подумать, что уже больше я не смогу держать тебя в объятиях. Но судьбу еще никто не смог перехитрить. Так и должно быть. Спокойной ночи. Да хранит тебя Бог. Вспоминай обо мне иногда. Это единственное, о чем я хочу попросить тебя. Я люблю тебя так, как никто и никогда не любил. Спокойной ночи —

Навсегда».

— Да… Забавно… — Я вернул Паркеру письмо № 2.

— Мне это совсем не кажется смешным, — проворчал Паркер. — Ты по крайней мере хоть что-нибудь понял из этого?

— В лучшем случае, сэр Гордон Бедфорд действительно похож на человека, решившего покончить с собой, и старался найти наиболее эффектную причину. Пока мы столкнулись с двумя: укоры совести и несчастная любовь. Я не могу понять только одного: как можно писать такие экзальтированно-сентиментальные послания, отстукивая их на пишущей машинке?..

Я взял книгу, под которой лежало письмо № 2, и раскрыл ее. В ней оказалась заложена открытая авторучка.

— Вы сняли с нее отпечатки?

Паркер кивнул. Я отложил авторучку и стал рассматривать книгу. Это была переплетенная рукопись, также отпечатанная на машинке.

— «В окрестностях западного Лондона перелеты Atropos L. происходят в период…» — процитировал я, поднял голову и взглянул на Паркера. — Интересно, да? Видимо, такой специалист отлично знал, в какой период наступают перелеты Atropos L. в западной части Лондона?..

— Что, ради Бога, ты такое плетешь? — Паркер недоуменно уставился на меня.

— Просто я удивился, что сэр Гордон прервался в этом месте. Он как будто не успел дописать фразу… Что-то ему помешало.

— Может быть, он писал это как раз перед смертью?

— Тогда тем более непонятно, как можно было не дописать предложение, отложить рукопись, написать письмо и совершить самоубийство. Обычно люди в таком случае доделывают все до конца.

— Значит, все-таки убийство!!! — Паркер смотрел на меня широко открытыми глазами.

Не отвечая, я раскрыл первую страницу рукописи и молча прочел название:

«Гордон Бедфорд

ПЕРЕМЕЩЕНИЯ Atropos L.

(Попытка определения особых черт явления на основании исследований 1957–1961 гг.)»

Я отложил книгу и вновь взглянул на страшные в своей неподвижности глаза мертвеца.

— Ночные бабочки и кредиты… — Я задумался. — Почему на нем такой толстый свитер?

— Кажется, покойный страдал ревматизмом, — буркнул Паркер. — Там, на полке, лежат болеутоляющие таблетки.

— А это, значит, та несравненная Сильвия… — Я осторожно вынул из руки Бедфорда фотографию в простой тонкой рамке. — Видно, что она весьма стройна, а вот черты лица что-то трудно разобрать. — Я протянул Паркеру снимок.

— Это еще что такое! — воскликнул старший инспектор.

— Вот именно, — усмехнулся я. — Сдается мне, что сэр Гордон не был фетишистом. Я знаю, что в Меланезии некоторые племена рисуют умерших родных у себя на теле, но чтобы забирать голову любимой с собой в путешествие в вечность, — это что-то новенькое! Хорошо бы найти недостающий фрагмент… Вы комнату хорошо осмотрели?

— Вроде, да. — Паркер растерянно огляделся. — Хотя, конечно, такая вещь, как человеческая голова, вырезанная из фотографии, могла и не привлечь внимание моих парней.

Я наклонился над корзиной для мусора.

— А туда ты заглядывал?

— Да. И там мы нашли одну ночную бабочку, видимо, уже ненужную ему.

Я сунул руку в корзину и выпрямился, держа в пальцах огромного ночного мотылька. Он был проткнут длинной шпилькой.

— Какой легкий… — пробормотал я.

— Гадость какая! — Паркер тоже склонился над насекомым.

Но я уже не слушал его. Мой взгляд начал быстро перебегать с витрины на витрину. Наконец я нашел то, что искал.

Подойдя к шкафу, стоящему за спиной умершего, я открыл его. Он был почти пуст. На темном бархатном фоне были пришпилены всего две бабочки, на тельцах которых отчетливо виднелись белые человеческие черепа. Они были точь-в-точь такими же, как и та, что лежала у меня сейчас на ладони. Наверху желтела надпись:

Acherontiae — ночные бабочки

Atropos L. — ночная бабочка Мертвая Голова

(Пойманы в Лондоне 1–7 июня 1959 г.)

Но не насекомые привлекали теперь наше внимание. В оцепенении мы смотрели на третий объект.

Это была женская голова, вырезанная из небольшой фотографии и приколотая внутри шкафа между двумя огромными ночными бабочками…

3. «У меня уже есть все отчеты»

Первым пошевелился Паркер. Он почти вплотную приблизил лицо к стенке шкафа.

— Разрази меня гром! — выдавил он наконец из себя.

— Атропос… Атропос, Клото, Лахесис… Три сестры…

— Что ты там бормочешь? — вскинул голову инспектор. — Какие сестры?

— Парки.[1] Атропос — это была как раз та, которая ножницами перерезала нить человеческой жизни…

— Ты в этом уверен?.. — Паркер недоверчиво смотрел на меня.

— Более чем! — расхохотался я. — Мифология, в отличие от следствия, имеет определенные плюсы — в ней все осталось по-прежнему, она пока еще не устраивала нам особых сюрпризов. — Я подошел к письменному столу и выдвинул два плоских ящика. Там ничего не было, кроме карандашей и стирательных резинок. — Как видишь, наш покойник не пользовался ящиками… — Я подошел к лабораторному столу и открыл шкафчик с надписью «ЯД». Я заглянул в него, но, кроме баночки с белым порошком, ничего там не обнаружил. Затем я направился к видневшейся из-за отодвинутой во время обыска полки кофеварке. — Так, кажется, больше тайников здесь нет, — пробормотал я и вернулся к лабораторному столу.

Внезапно мой взгляд упал на сумку с пробирками. Я открыл ее.

— В чем дело? — нахмурился Паркер.

— Минуточку, Бен. — Я взял со стола длинные ножницы.

— Да что ты ищешь, в конце концов?!

— Понимаешь… Когда я говорил о том, что Атропос разрезала ножницами нить человеческой жизни, мне пришла в голову мысль… Черт, мне надо еще подумать… Но главное, голова на фотографии была отрезана не этими большими ножницами, а маникюрными, кривыми. Видишь? — Я указал ему на неровный край. — Спрашивается, где они?

Взяв со стола большую лупу, я подошел к витрине.

— Посмотри, сколько пыли… Впрочем, если особа, приколовшая голову, не хотела оставлять отпечатков, она бы воспользовалась резиновыми перчатками, лежащими в ящике лабораторного стола… Когда дактилоскописты сообщат результаты?

— Надеюсь, через полчаса, — тяжело вздохнул Паркер.

— Хочу тебя предупредить, что меня очень интересуют все отпечатки, взятые в этой комнате.

— Почему они тебя интересуют? — Паркер тупо смотрел на меня. — Мы ведь еще ни с кем не беседовали…

— Именно поэтому.

— Значит, ты все-таки склоняешься к убийству?.. — осторожно осведомился инспектор.

— На 99 % — да.

— Из-за этих двух писем?..

— С какой стати?! — Я изумленно посмотрел на Паркера. — Самоубийца имеет право написать хоть десять писем. А что касается Бедфорда, то одно он мог написать заранее, а потом, находясь в глубоком волнении, забыть о нем. А в каком из них он написал истинную причину — это уже другой вопрос. Если, конечно, обе не являются истинными. Нет, не письма меня убеждают. Кстати, вы больше ничего не нашли?