Адриан Дойл - «Рыжая вдовушка» Страница 5

— В полночь мы со Стивеном захоронили ее в фамильном склепе, — слабеющим голосом ответил хозяин замка. — Полностью в соответствии с ритуалом погребения.

— Остальное уже совсем просто, — продолжал Холмс. — Поскольку тело легко опознали как ваше по одежде и некоторым личным вещам, найденным на трупе и тщательно переписанным затем инспектором местной полиции, вполне естественно напрашивался вывод, что не было никакого смысла прятать голову, если убийца не обменялся с жертвой одеждой. О том, что переодевание было совершено еще до убийства, свидетельствовали пятна крови. Жертву заранее обездвижили, вероятно, подсыпав огромную дозу снотворного, поскольку, как я уже объяснял своему другу мистеру Уотсону на основании многочисленных фактов, никакой борьбы не было. Жертву намеченного убийства перенесли в музей из другого помещения замка. И если мои рассуждения верны, то убитым никак не мог быть лорд Джоселин. Тогда кто же он? И тут возникала единственная кандидатура — пропавший кузен его светлости и предполагаемый убийца капитан Джаспер Лотиан.

— Но как вам удалось дать Доулишу столь точное описание беглеца? — не сдержался я.

— Для этого достаточно было посмотреть на тело убитого, Уотсон. Эти двое мужчин внешне очень походили друг на друга, в противном случае идею подмены пришлось бы отбросить сразу. В пепельнице музея я обнаружил свежий окурок турецкой сигареты, выкуренной через мундштук. Только заядлый курильщик взял бы в рот сигарету при столь ужасающих обстоятельствах, но само по себе это не имело большого значения. Решающими уликами стали следы на снегу, которые показали, как некто сначала прошел от главного входа с тяжелой ношей, а затем вернулся уже налегке. Думаю, этим исчерпываются основные пункты моего расследования.

Какое-то время мы сидели в полной тишине, нарушаемой только порывами ветра за окнами и отрывистым, но хриплым дыханием умирающего.

— Полагаю, я не обязан вам ничего объяснять, — сказал он в конце концов. — Ибо только перед Создателем, способным постичь тончайшие движения человеческой души, готов держать ответ за то, что содеял. И тем не менее, хотя при мысли обо всем этом я испытываю только чувство вины и стыда, я поделюсь с вами частью своей истории, в том числе и потому, что рассчитываю на ваше понимание и готовность исполнить мою последнюю просьбу.

Не знаю, известно ли вам, что мой кузен Джаспер Лотиан поселился в Арнсуорте после громкого скандала, принудившего его покинуть военную службу. Хотя он не имел ни гроша за душой, а его омерзительный образ жизни уже создал ему печальную славу повсеместно, я принял его как близкого родственника, не только оказав ему финансовую помощь, но, что, думаю, было гораздо важнее, придав ему равное моему собственному положение в обществе.

Оглядываясь теперь на прошедшие с тех пор годы, я могу лишь себя винить за проявленную беспринципность, за бесхарактерность, из-за которой не смог вовремя положить конец его безумным выходкам, безудержному пьянству, азартным играм и некоторым гораздо более предосудительным поступкам, с которыми связывала его молва. Я считал его человеком грубым и опрометчивым, но и понятия не имел, что это порочная и совершенно лишенная представления о чести тварь запятнает доброе имя собственной семьи.

Я сочетался браком с женщиной, которая значительно моложе меня и отличается не только потрясающей красотой, но и бурным романтическим темпераментом, который унаследовала от своих испанских предков. Эта история тянулась долго, а когда у меня наконец открылись глаза на ужасную правду, я знал, что в этой жизни мне остается только одно — месть. Я должен был отомстить человеку, который опозорил меня и обесчестил мое родовое гнездо.

И вот в ту роковую ночь мы надолго засиделись с Лотианом за бокалом вина в этой самой комнате. Я сумел незаметно подсыпать ему в портвейн усыпляющее зелье, и пока оно не начало действовать, сообщил, что мне обо всем известно и что одна только смерть поможет мне с ним поквитаться. В ответ он лишь начал потешаться надо мной, заявил, что, убив его, я сам угожу на эшафот, а позорная связь моей жены станет известна всему миру. Однако когда я посвятил его в суть своего плана, улыбка на его лице сменилась страхом, пронзившим все его существо, сковавшим мертвенным холодом его черное сердце. Остальное вам известно. Скоро дурман заставил его лишиться чувств. Я поменялся с ним одеждой, связал ему руки тесьмой от дверной занавески и перенес его тело через замковый двор в музей к девственной пока еще гильотине, построенной, чтобы наказать за пороки другого человека.

Как только все было кончено, я вызвал Стивена и рассказал ему правду. Старик не колеблясь встал на сторону своего попавшего в беду хозяина. Вместе с ним мы погребли голову в фамильном склепе, а потом Стивен взял из конюшни кобылу и ускакал на ней через пустошь, создав видимость бегства. Позже он спрятал лошадь на отдаленной ферме, принадлежащей его сестре. Я же теперь должен был исчезнуть.

Арнсуорт, подобно многим замкам, принадлежавшим семьям, исповедовавшим в старину католицизм, был снабжен специальной потайной комнатой, где в минуту опасности мог спрятаться священник. Там-то я и укрылся, выходя лишь ночью в библиотеку, чтобы дать последние указания своему верному слуге.

— И тем самым подтвердили мои подозрения, что вы где-то рядом, — вставил реплику Холмс, — поскольку в пяти местах стряхнули пепел со своих турецких сигарет прямо на ковры. Но чем же вы собирались все это закончить?

— Я сумел отомстить за величайшее зло, какое только один человек может причинить другому, и при этом избежал позорного ареста, суда и казни. Стивен никогда не предаст меня. Что до моей жены, то, хотя ей тоже все известно, она не сможет выдать моей тайны, не предав одновременно огласке свою супружескую неверность. Для меня самого жизнь потеряла всякий смысл. А потому я дал себе день-другой, чтобы привести свои дела в порядок, чтобы потом наложить на себя руки. Спешу вас заверить, что, обнаружив меня в моем укрытии, вы едва ли ускорили мой конец более чем на час или около того. Стивену я оставил письмо, в котором как о последней услуге прошу тайно похоронить меня в склепе среди надгробий моих предков.

Такова, джентльмены, моя история. Я — последний отпрыск древнего рода, и теперь от вас зависит, прервется ли эта долгая нить с позором или нет.

Шерлок Холмс положил ладонь поверх его руки.

— Вероятно, очень кстати мне и моему другу Уотсону уже ясно дали понять, что мы находимся здесь исключительно на правах частных лиц, — произнес он тихо. — Я сейчас позову Стивена, потому что не могу избавиться от ощущения, что вам станет гораздо комфортнее, если он перенесет вас вместе с креслом в тайник для священника и закроет за вами секретный вход.

Нам пришлось склониться очень низко, чтобы расслышать ответ лорда Джоселина.

— Скоро Высший Суд оценит всю тяжесть моего преступления, — прошептал он на последнем издыхании, — а мой секрет навсегда поглотит могила. Прощайте, и примите благословение в благодарность от умирающего…

Наше возвращение в Лондон получилось холодным и унылым. К ночи снегопад возобновился, и Холмс, менее всего расположенный к общению, смотрел в окно на пробегавшие то и дело мимо в окружавшей нас темноте редкие огни деревень и фермерских домов.

— Старый год уходит от нас, — сказал он вдруг, — и в сердцах всех этих милых добрых людей, ждущих сейчас полуночного боя часов, снова оживает неистребимое предчувствие, что будущее окажется лучше того, что уже минуло. И эта надежда, такая надуманная и в прошлом столько раз уже обманувшая, все равно остается самым лучшим лекарством от тумаков и шишек, которые готовит нам судьба.

Он откинулся назад и принялся набивать трубку излюбленным черным табаком.

— Кстати, если вам вдруг вздумается написать об этом крайне необычном случае в Дербишире, — продолжат он, — у меня есть для вашего рассказа подходящее название. Пусть это будет «Рыжая вдовушка».

— Мне известно ваше небезосновательно пристрастное отношение к женщинам, Холмс, и потому я удивлен, что вы все-таки обратили внимание на цвет ее волос.

— В данном случае, Уотсон, я имею в виду всего лишь прозвище, которым народ наградил гильотину во времена французской революции.

Было уже совсем поздно, когда мы наконец добрались до нашей старой квартиры на Бейкер-стрит, где Холмс, едва успев развести огонь в камине, тут же облачился в свой мышиного цвета халат.

— Скоро полночь, — сказал я, — и мне хотелось бы распрощаться с 1887 годом в обществе жены, а потому пора отправляться домой. Позвольте пожелать вам счастливого нового года, мой дорогой друг!

— От всей души желаю вам того же, Уотсон, — отозвался он. — И передайте поздравления своей женушке вместе с извинениями за вашу временную отлучку.