Филлис Джеймс - Комната убийств Страница 50

В кофейнике оставалось дюйма на два кофе.

— Как насчет кофе? — спросил Калдер-Хейл, протягивая руку к машине. — Сделать свежую порцию ничего не стоит.

После того как Дэлглиш и Пирс отказались, хранитель уселся во вращающееся кресло у своего стола.

— Устраивайтесь поудобнее в тех креслах, — предложил он. — Однако я рассчитываю, что это не слишком надолго.

Дэлглиша подмывало сказать, что это будет продолжаться столько, сколько понадобится. В комнате стояла ужасная жара: помимо газа, имелось и центральное отопление. Дэлглиш попросил сделать огонь поменьше. Калдер-Хейл не спеша подошел и выключил его вообще. Дэлглиша впервые осенило, что этот человек выглядит больным. В их первую встречу он был красным от негодования, настоящего или мнимого, и показался человеком железного здоровья. Теперь Дэлглиш заметил и мешки под глазами, и туго обтянутые кожей скулы, и мгновенную дрожь в руках, когда хранитель заворачивал вентиль.

Перед тем как сесть, Калдер-Хейл подошел к окну и, дернув шнур, опустил деревянные жалюзи. Они обрушились вниз, чуть не задев горшок с фиалками.

— Ненавижу сумерки. Ну их.

Затем он переставил растение на стол и, будто требовались извинения или пояснения, сказал:

— Третьего октября мне дала это Талли Клаттон. Кто-то рассказал ей, что мне исполнилось пятьдесят пять. Это один из моих наименее любимых цветов, и его нежелание умирать прямо-таки раздражает.

Калдер-Хейл опять уселся в кресло и развернулся в сторону полицейских. Он все равно оставался в доминирующей позиции.

— Смерть доктора Дюпейна расследуется нами как убийство, — сказал Дэлглиш. — О несчастном случае нет и речи, и есть ряд моментов, исключающих самоубийство. Мы рассчитываем на ваше содействие. Если вы располагаете чем-либо, что, по-вашему, может — или могло бы — помочь, нам нужно узнать об этом немедленно.

Калдер-Хейл взял карандаш и принялся выводить каракули на промокательной бумаге.

— «Расскажи вы нам побольше, было бы легче», — сказал он. — Все, что мне известно — что всем нам известно, — мы узнали друг от друга. В гараже кто-то выплеснул на Невила бензин и поджег его. Вы уверены, что это не самоубийство?

— Материальные свидетельства указывают на противоположное.

— А как насчет психологического свидетельства? Когда я видел Невила в последнюю пятницу, когда здесь были вы и Конрад Акройд, я заметил, что его нечто мучает. Я ничего не знаю о его проблемах, за исключением слишком большого объема работы, — будем считать это доказанным. Впрочем, он занимался не своим делом. Если хочешь справиться с самыми загадочными человеческими заболеваниями, не плохо бы убедиться, что сам обладаешь устойчивой психикой и необходимой сопротивляемостью. Самоубийство объяснимо — убийство непонятно. И такое чудовищное убийство! Насколько я знаю, у него не было врагов, хотя откуда мне знать? Мы и встречались-то редко. С тех пор как умер его отец, он держал в местном гараже машину. Невил приезжал за ней каждую пятницу в шесть часов и тут же отбывал. Бывало, что в момент его приезда я уходил. Он никогда не объяснял, куда собирается, а я не спрашивал. Я работаю здесь хранителем уже четыре года и сомневаюсь, что пересекся с Невилом Дюпейном больше дюжины раз.

— Зачем он приходил в ту пятницу?

Казалось, Калдер-Хейлу надоели его каракули. Теперь он пытался удержать карандаш в равновесии.

— Он хотел выяснить мои взгляды на будущее музея. Возможно, Дюпейны вам уже говорили, что новый договор должен быть подписан пятнадцатого числа сего месяца. Судя по всему, у Невила Дюпейна имелись некоторые сомнения в том, стоит ли сохранять музей. Я дал ему понять, что нет смысла искать моей поддержки: я не доверенное лицо, меня не будет на собрании. Как бы там ни было, мое мнение было ему известно. Музеи отдают должное прошлому в наши времена, когда люди молятся на современность почти с той же силой, что и на деньги и славу. Так что удивляться трудностям, с которыми сталкиваются музеи, не приходится. Закрытие музея оказалось бы потерей — но только для тех, кто его ценит. Ценят ли его сами Дюпейны? Если у них нет желания сохранить это место, этого желания нет ни у кого.

— Похоже, теперь оно в безопасности, — сказал Дэлглиш. — Что потеряли бы вы, не окажись договор подписанным?

— Это было бы некстати как для меня, так и для определенных людей, заинтересованных в моих здешних занятиях. Сами видите, за последние несколько лет я здесь как следует обустроился. У меня есть, конечно, собственная квартира и не связанная с этим местом жизнь. Да только я сомневаюсь, что в критический момент Невил устоял бы. Все-таки он Дюпейн. Я думаю, он принял бы точку зрения брата и сестры.

Тут впервые заговорил Пирс.

— Мистер Калдер-Хейл, где вы были в пятницу — скажем, между пятью и семью часами вечера? — жестко спросил он.

— Алиби? Не слишком ли вы с этим затянули? Конечно, интересующее вас время — шесть часов. Но давайте не упускать ничего. Без четверти пять я вышел из своей квартиры на Бедфорд-сквер, сел на мотоцикл и поехал на Уэймаут-стрит, к дантисту. Нужно было кое-что доделать с коронкой. Обычно я оставляю мотоцикл на Мерилбон-стрит, однако там все было занято, и я отправился на Мерилбон-лейн и припарковался там. Я вышел с Уэймаут-стрит около двадцати пяти минут шестого. Наверное, медсестра и секретарша смогут подтвердить время. Я обнаружил, что мой мотоцикл угнали. Я пошел домой пешком, срезая путь через улицы к северу от Оксфорд-стрит. Я не торопился; полагаю, я был там около шести. Позвонил в местный полицейский участок. Они наверняка записали мой звонок. Мое заявление их явно не обеспокоило, и с тех пор я от них ничего не слышал. С нынешним уровнем бандитизма и терроризма украденный мотоцикл вряд ли окажется приоритетной задачей. Я пару дней подождал и потребовал страховку. Думаю, мотоцикл скоро окажется брошенным в какой-нибудь канаве. Это «нортон», такие теперь не делают. Я был к нему привязан — хотя и не так страстно, как бедный Невил к своему «ягуару».

Пирс записал время.

— У вас больше ничего, что вы могли бы нам сообщить? — спросил Дэлглиш.

— Ничего. Мне жаль, что я не могу ничем больше помочь. Правда, как я уже говорил, я едва знал Невила.

— Миссис Клаттон рассказывала вам о своей встрече с загадочным автомобилистом?

— Полагаю, я слышал о смерти Невила не меньше вас. Маркус и Кэролайн рассказали мне о вашей с ними беседе, и я разговаривал с Талли Клаттон. В любом случае она честная женщина. Бы можете полагаться на ее слова.

На вопрос, не вызвало ли у него описание миссис Клаттон сбившего ее человека какие-то ассоциации, Калдер-Хейл ответил:

— Похоже на среднестатистического посетителя Дюпейна. Сомневаюсь, что он стоит вашего внимания. Безжалостный убийца, сжигающий жертву живьем, вряд ли стал бы останавливаться, чтобы помочь пожилой леди. И потом, она могла запомнить его номер — зачем ему было рисковать?

— Мы объявили его в розыск, — сказал Пирс. — Возможно, он проявится сам.

— Я бы на это не рассчитывал. Он может оказаться одной из тех чувствительных особ, которые не считают невиновность достаточной защитой от неких более изощренных козней со стороны полиции.

— Мистер Калдер-Хейл, — сказал Дэлглиш, — я полагаю, что вы можете знать причину смерти Дюпейна. Если я прав, расскажите об этом прямо сейчас, тогда и вы, и я сэкономим время и избежим некоторой неловкости.

— Не знаю. Хотел бы знать. Я бы вам сказал. Да, я могу допустить, что вдруг возникнет необходимость в убийстве — однако не в этом убийстве и не таким методом. У меня могут быть собственные подозрения. Я мог бы назвать вам четыре имени в порядке убывания вероятности, но мне представляется, что вы располагаете тем же списком, в том же порядке.

Было похоже, что на этот раз больше ничего выяснить не удастся. Дэлглиш уже собирался встать, когда Калдер-Хейл спросил:

— Вы уже встречались с миссис Стрикленд?

— Неофициально. У нас случилась короткая встреча неделю назад, в прошлую пятницу, когда я приходил в музей. Она работала в библиотеке.

— Забавная женщина. Вы ее проверяли?

— А что, стоит?

— Я гадал, заинтересовались ли вы ее прошлым? Во время войны она была одной из женщин-агентов, которую сбросили на парашюте на территорию Франции накануне дня «Д». Цель операции заключалась в восстановлении сети в северной оккупированной зоне, разрушенной в результате чудовищного предательства, случившегося за год до этого. Ее группу постигла та же участь. В группе работал предатель, бывший, по слухам, любовником Стрикленд. Они попали в окружение, их пытали, а затем убили — всех, кроме этих двоих.

— Откуда вам это известно? — спросил Дэлглиш.

— Мой отец работал с Моррисом Бакмастером. Ответственность за этот провал лежала и на нем. Его и Бакмастера предупреждали, однако они отказывались верить, что получаемые ими сообщения приходят от гестапо. Конечно, тогда меня еще не было на свете, и все же до того, как умереть, отец кое-что успел мне рассказать. В последние несколько недель — перед тем как принять морфий — он словно пытался наверстать те двадцать пять лет, что со мной не общался. Большая часть из того, что отец мне рассказывал, не является секретом. По мере того как снимается секретность с официальных документов, все это становится доступным широкой общественности.