Рекс Стаут - Президент исчез Страница 54

Я говорил, что хотел бы защищать или же отстаивать правоту своей позиции двумя способами. С первым я покончил. Перейдем ко второму.

Я не отношусь к тем, кого часто рассматривают в качестве объекта для насмешек и кого принято называть пацифистом. Я не согласен с ними в том, что нельзя ничего решить с помощью насилия. Если на меня набросится какой-то безумец и я или же кто-то другой застрелит его, этот акт насилия определенно решит, что я не умру, во всяком случае, в данной ситуации. Если неизбежен выбор между тем, жить ли мне или тому безумцу, я не стану колебаться. Точно так же в случае, если какой-то внешний противник создаст угрозу нашим правам и свободам, земле, на которой мы живем, или же самому нашему существованию как единой нации, я буду горд тем, что мой пост Верховного главнокомандующего нашей армией и военно-морским флотом предоставляет мне возможность управлять насилием, необходимым, чтобы подавить и уничтожить противника. Я уверен, что, если применение силы становится неизбежным, ею нужно воспользоваться без промедления, решительно и безжалостно. Я уверен, друзья мои, что, если, не дай бог, подобный случай представится, вам не в чем будет упрекнуть меня.

Сейчас же я говорю, что время еще не пришло. Я верю и надеюсь, что оно не придет, если воюющие страны поймут, что мы не станем проливать свою кровь, чтобы защищать собственность, которая оказалась на пути бушующего в Европе урагана ненависти и зависти, а также свою честь, при том, что у нас нет оснований считать ее опозоренной; если они также поймут, что мы быстро отразим любую попытку напасть на нашу землю.

Печально отмечать этот недостаток человеческого мышления, согласно которому намерение совершить насилие и готовность к этому признаются необходимыми. Однако нам приходится оставить подобные рассуждения для философствований в часы досуга, а сейчас мы должны быть уверены в том, что все американцы морально и физически готовы ответить насилием на насилие, если нас к этому вынудят. Но к насилию мы прибегнем лишь тогда, когда у нас не останется иных доступных и достойных способов решения конфликта. Если мы и возьмем в руки оружие, то отнюдь не волею себялюбивых и алчных, живущих среди нас, не в силу ложно понятой гордости, не из-за элементарной обиды по поводу чужого вмешательства в течение каких-то процессов. Видит бог, здесь, дома, перед нами стоит задача, такая сложная, что для ее решения нам нужно использовать весь наш интеллектуальный багаж и энергию, — так устроить нашу жизнь, чтобы достаток стал всеобщим достоянием. Эта работа вполне достойна нашего творческого гения, и награда за нее превысит все мыслимые пределы.

Это, друзья мои, все, что я хочу сказать о войне. Я надеюсь и верю, что вы согласитесь со мной. В заключение мне также хотелось бы сказать слова признательности тысячам людей за их полные добрых пожеланий и выражений сочувствия письма, которые я получил сегодня в полдень, после возвращения в Белый дом. Я от всего сердца благодарю вас. Думается, нет нужды говорить о том, что мне пришлось пережить, достаточно сказать, что я счастлив вернуться и рад тому, что остался цел и невредим. Еще раз благодарю вас».

«…говорит Федеральная радиостанция. Вы слушали в прямом включении, из Белого дома, Вашингтон, округ Колумбия, выступление…»

Чик подошел к приемнику и выключил его. Затем он взял трость и, помахивая ею, подошел к письменному столу, на краю которого сидела Альма. Она не смотрела на Чика.

Наконец девушка вздохнула и сказала:

— Великолепная речь. В самом деле великолепная.

— А как же иначе? — усмехнулся Чик. — Ведь он написал ее, сидя за моим столом.

— Чик, а разве ты сам не считаешь ее великолепной?

— Да. Думаю, что да. Я не особенно разбираюсь в речах, мне никогда не доводилось слышать выступления, которые не звучали бы как откровенная чушь.

— Про эту речь такого не скажешь.

— Действительно, не скажешь, признаю. Здесь все по делу. Во всяком случае, она свою задачу несомненно выполнила, и это все, чего можно ожидать от выступления, от бифштекса, от карт, оказавшихся у тебя на руках при игре в покер, — словом, от чего угодно.

— Чик, мне кажется, ты за войну.

— Нет. Даже если я и был за нее, теперь я против.

После этих трех суток война показалась бы цирковым представлением. В течение трех коротких дней я успел прострелить ногу миллиардеру, связать президента и сунуть ему в рот кляп, а также двинуть по челюсти прекрасной даме.

— А еще убить человека.

— Да. Но здесь у меня не было выбора.

— А синяк у меня на челюсти так и не прошел.

Чик наклонился, внимательно посмотрел на Альму, на ее щеки и подбородок. Затем он покачал головой:

— Ни малейших следов удара. Можно даже сказать, что ты выглядишь еще лучше, чем раньше.

— Благодарю. Сколько с меня за услугу? Если ты останешься без работы в Белом доме, можешь открыть салон красоты. Эксклюзивная методика ухода за лицом.

Чик, как ты думаешь, это выступление спасет нас от войны?

— Конечно спасет. Правда, не знаю надолго ли, но, уж во всяком случае, на несколько минут это точно.

— А имела бы эта речь такой же эффект, если бы президент выступил в конгрессе во вторник или же по радио вечером в понедельник?

— Не знаю. Зато президент думал, что в этих случаях его выступление было бы безрезультатным. Он не сомневался, что расклад не в его пользу и ему ничего не светит. Потому и перетасовал колоду. — Чик усмехнулся. — Это была та еще перетасовка! Еще три таких дня меня бы просто убили. Самым миленьким потрясением, которое я испытал, было известие о том, что Линкольн Ли пришел в гараж. Это была сногсшибательная новость. Она и еще часы. Правда, накладка с часами президента — это целиком моя вина, держать их у себя в кармане было исключительной глупостью с моей стороны.

— Ты бы вряд ли смог что-либо изменить. Ведь это миссис Стэнли заставила тебя взять их.

— Ну да! Если она оказалась настолько глупой, что могла подумать, будто ее муж потеряет аппетит из-за того, что оставил свои часы дома, с моей стороны не было никакого резона уступать ей. Мне совсем не нужно было брать эти часы с собой. Я нес ответственность, мне надлежало решать, что надо делать, что нет, и я должен был сказать ей: никаких часов.

— Во всяком случае я рада, что они оказались у тебя.

— Ты рада? — Чик поднял брови от удивления. — Я думал, манеры пещерного человека не вызывают у тебя одобрения.

— Не вызывают. Но если бы не эти часы, ты никогда бы не привел меня туда, где скрывался президент, и я бы никогда не узнала хоть что-либо об этом событии. Ведь ты же никогда бы не рассказал мне о нем, верно ведь?

Конечно рассказал бы. В день нашей золотой свадьбы.

— Вот как… — Альма оставила последнюю фразу без внимания. — Что ж, я не намерена ждать так долго твоего рассказа о том, что произошло на самом деле.

— Ты знаешь, что произошло на самом деле.

— Нет, не знаю. Взять хотя бы то, что случилось во вторник утром. Если ты не скажешь мне сам, я все равно заставлю тебя сказать. Ты знаешь, как это бывает: я стану заигрывать с тобой.

— О боже! В таком случае вот тебе мой отчет. Во вторник я проснулся около десяти, и дворецкий раздвинул на окнах шторы, а затем принес мне чай…

— Чик, не надо паясничать. Ну пожалуйста, расскажи мне!

— Ладно, но тогда мне придется немного пофантазировать. Ну вот хотя бы так: в девять часов утра во вторник Вэл Оркатт поставил пустые корзины из-под провизии в кузов своего грузовика. К машине подошел президент, они с Вэлом внимательно осмотрелись, чтобы убедиться, что никто не видит их, и президент через заднюю дверцу забрался в кузов. Подъехав к воротам, Вэл сбросил скорость и, выждав момент, когда внимание часового будет отвлечено на что-то еще, выехал. Это не самая важная часть дела. Он свернул в боковой проезд и остановился в том месте, где я оставил свой автомобиль.

Президент выбрался из грузовика, сел в седан, приехал по этому адресу и вошел в эту квартиру, воспользовавшись моим ключом.

Забравшись в кузов грузовика, я немного подгримировался, надел старую кепку и, сев на место водителя, подкатил к парку. Выбрав подходящий момент, мы с Вэлом спрятались в зарослях кустарника. Я взял эту трость и треснул Вэла по виску, вот здесь ты можешь видеть метку, оставшуюся на ней. Мне потребовалось крепко стиснуть зубы, чтобы решиться на это, — видела бы ты выражение лица Вэла, когда он понял, что я собираюсь ударить его, хотя, конечно, все было условлено заранее. Но Вэл — настоящий мужчина. Я оставил его лежать на земле и вернулся в грузовик. Да, забыл сказать, мы остановились у табачной лавки, там Вэл позвонил своему начальнику и сообщил, что он растянул щиколотку и что грузовик отгонит в гараж, а сам на службу сегодня больше не выйдет.

Подыскивая подходящее место, я немного поездил по городу и в конце концов остановился на Пятнадцатой улице, перед незаселенным домом. Дождавшись, когда на улице никого не будет, я вылез из грузовика, пересек двор, а затем прошел по аллее до остановки, сел в трамвай, приехал сюда и вскоре ел сандвичи с президентом.