Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По Страница 55

Незапертая дверь допускала два объяснения. Пратт, не обладая имуществом сколько-нибудь значительной ценности, кроме книг (интересных лишь такому же, как он сам, библиофилу), не считал нужным запирать дверь. Второе — он вышел на минутку и сейчас вернется.

Используя представившуюся возможность, я подошел к столу, положил на него «Гудибраса», поднял журнал и открыл его. Журнал оказался дневником и раскрылся почти в середине. С изумлением смотрел я на красные пятна по краям страниц. Как будто кто-то листал дневник окровавленными пальцами. Взгляд мой упал на запись от 14-го марта:

Вчера вечером к мистеру Уайэту снова приходил таинственный гость, мужчина с роскошными волосами и шрамом на лице, придающим ему лихой вид. Как только он появился, мистер Уайэт, которому я читал «Мартина Чезлвита» мистера Диккенса, попросил меня выйти из библиотеки. Я, разумеется, так и сделал. Любопытство, однако, заставило меня прильнуть к замочной скважине и подслушать разговор. Стыдно доверить такое даже собственному дневнику, но честность требует этого.

Не все удалось услышать, но суть их беседы я все же понял. Незнакомец принес мистеру Уайэту письмо, очевидно написанное рукою автора драгоценного документа, на который мистер Уайэт ссылался в моем присутствии. Хотел бы я узнать, что это за документ! Судя по расслышанным мною фрагментам беседы, ценность его выражается не столько в деньгах, сколько в политическом весе, в значении для дела, которому мистер Уайэт страстно предан, для дела уничтожения рабства.

У меня создалось впечатление, что гость мистера Уайэта завладел принесенным письмом незаконными средствами. Независимо от этого, мистер Уайэт письму весьма обрадовался. Он сказал, что теперь ему нужно лишь найти того, кто сможет квалифицированно сопоставить тексты и подтвердить, что они написаны одной и той же рукой. Как только авторство документа будет доказано без всяких сомнений, сказал он, «у нас появится мощное оружие для борьбы с варварским обычаем наших врагов».

Закончил я чтение с трепещущим от возбуждения сердцем. Прочитанное разочаровало — в частности, оно не содержало никаких сведений о местонахождении таинственного документа — и пролило свет на многое другое.

Прежде всего я узнал о характере документа. Он имеет отношение к теме рабства. То, что Уайэт — противник рабовладения, меня не удивило. Даже во время нашей единственной встречи альбинос резко отзывался о лицемерии и нетерпимости общества. Далее вспомнился обнаруженный в доме Уайэта экземпляр «Либерейтора», издания Гаррисона. Из записи Пратта следовало, что Уайэт пламенный приверженец аболиционистов.

Прояснялась и роль Мазеппы в этой истории. Очевидно, укротитель нашел возможность получить образец почерка интересующего лица, — его частное письмо, для сравнения с документом и установления подлинности последнего.

Где же он мог найти такое письмо? Наиболее вероятное предположение — подтверждаемое и дневником Пратта — Мазеппа тайком посетил собрание редких исторических рукописей мистера Барнума. Читатель уже встречался в моем отчете с упоминанием об архиве короля зрелищ в подвале Американского музея.

Бесспорно, Гарри Пратт, вопреки его заверениям, знал о существовании интересующего меня документа. Тем не менее от моей уверенности, что он убил Уайэта, не осталось и следа. Столь чувствительный юноша, испытывающий угрызения совести из-за пустячной детской шалости, из-за подслушивания у двери, ни в коем случае не мог совершить столь жестокие преступления.

Но на главные мучившие меня вопросы дневник Пратта ответа не дал.

Что это за документ? Где он? Кто убил Уайэта и Картрайта?

Я чувствовал, что ответ на первый вопрос повлечет за собой и разрешение всей цепочки загадок. Само собой пришло решение немедленно направиться в заведение Барнума. Я рассуждал таким образом: письмо, похищенное Мазеппой, вышло из-под руки таинственного автора документа; определив, чье письмо отсутствует в коллекции мистера Барнума, я выйду на личность автора документа. Возможно, удастся прийти к каким-либо выводам и относительно его содержания.

Я положил дневник Пратта на стол, рядом с экземпляром «Гудибраса», и повернулся к двери. При этом взгляд мой скользнул по некоей странности, ранее мною не замеченной.

Прямо напротив письменного стола, перед узкой дверью стенного шкафа поблескивали доски пола, покрытые каким-то жидким красновато-коричневым веществом, сочившимся из-под двери. И вещество это видом своим напоминало кровь.

Похолодев, я приблизился к пятну, дрожащей рукой схватился за стеклянную шарообразную ручку и распахнул дверцу шкафа.

Под мой испуганный вопль обнаженное мужское тело рухнуло из шкафа и растянулось на полу.

Дрожа от ужаса и возбуждения, я уставился на лишенного одежды мертвого Гарри Пратта. Руки его были связаны за спиной, а надругательства, которым он подвергся, оказались совершенно иного рода, нежели те, с коими пришлось столкнуться в предыдущих случаях. Снова мозг мой противился ощущениям органов чувств, не желая воспринимать очевидное.

У Пратта отсутствовали гениталии. На их месте — гладкое, блестящее кровью пятно. А отрезанный половой орган несчастного был засунут в рот.

Глава двадцать седьмая

К горлу поднималась неприятная волна, конечности тряслись, я чувствовал, что силы покидают меня. Крепко сжав веки, чтобы отрешиться от ужасного зрелища, я боролся с организмом, удерживая ускользавшее сознание.

Медленно приоткрыв глаза, не глядя на тело Пратта, я выполз из комнаты и покинул дом. Выйдя на тротуар, я оперся спиною о кирпичную кладку стены здания и, тяжко дыша, через минуту несколько пришел в себя.

Конечно, следовало оповестить полицию. Но передо мной стоит более неотложная задача. Подтвердились мои наихудшие опасения: по городу разгуливает второй убийца, не менее опасный, нежели Джонсон-Печенка. Нельзя терять ни минуты.

Я заспешил в направлении музея Барнума.

Вот уже передо мной здание Американского музея, а из двери его выходит и сам владелец, разряженный, как на парад. Новая касторовая шляпа, тончайшего сукна сюртук, полосатые кашемировые панталоны. В руке блестящая полировкой трость с латунной ручкой в виде трубящего слона. Несмотря на явную спешку Барнум, завидев меня, задержал свое стремительное продвижение к ожидающей у края тротуара карете.

— По, малыш мой! Что с тобою, ради бога? Ты на привидение похож!

— Мне действительно довелось сейчас созерцать нечто более ужасающее, нежели призрак Гамлета-отца на парапете Эльсинорского замка.

— Что ты говоришь! Ужас какой! — воскликнул шоумен. — Да вот беда, я опаздываю на встречу. В городе барон Понятовский. У него ко мне небольшое дельце. Размещение капитала. Может, встретимся здесь через часок?

— Хорошо. Но прежде, нежели вы уйдете, позвольте получить ответ на один вопрос. Во время нашей последней беседы в Зале Американской Истории вы упомянули о расположенном в подвале хранилище редких документов. Не заметили ли вы пропажу какой-либо из единиц хранения?

Глаза Барнума расширились.

— Боже милостивый, По, да ты чародей! Чудеса, да и только! Как ты узнал? Какие-то оккультные таланты… Да ты затмишь мою мадам Созострис, всемирно знаменитую румынку-ясновидящую.

— Итак, некий документ удален из коллекции без вашего ведома неизвестным лицом?

— Вчера только обнаружил, — кивнул Барнум. — Сколько уж туда не заглядывал… А тут решил посмотреть, не найдется ли чего на замену пропавшей Декларации Независимости. Смотрю — нету! Глазам не поверил. Все перерыл. Так и не нашел. Пропало! Как голубь в шляпе у моего всемирно знаменитого фокусника Престо. Ужасающая потеря. Невосполнимая! Это тебе не какая-нибудь фальшивка… да у меня и нет фальшивок, в моем знаменитом музее… подлинное, bona fide собственноручное письмо президента Соединенных Штатов Томаса Джефферсона. Пару лет назад удалось откупить у одного коллекционера в Филадельфии. За бесценок отхватил. Бедняге очень деньги понадобились. Жена больная, бизнес лопнул, кредиторы со свету сживают… Отчаянная ситуация. А мне навар! Кошке смешки, мышке слезки, сам понимаешь. C’est la vie![34] И письмо-то какое! Louisiana Purchase![35]

Последняя фраза Барнума ударом колокола отозвалась в моем мозгу. Вспомнилась первая и единственная встреча с Уайэтом, в завершение которой он спросил меня, не видел ли я Джефферсона в бытность мою студентом, не знаком ли я с его «Виргинскими заметками». В свете интереса Уайэта к личности третьего президента похищение письма именно этого автора казалось вполне объяснимым.

Казалось ясным теперь и то, что пепел именно этого письма обнаружил Карсон в камине Уайэта. Мое предположение, что письмо имело отношение к Пратту, оказалось ошибочным. Lo на обугленном обрывке относилось не к имени Пратта (Лохинвар), а представляло собой две первых буквы в названии штата Луизиана.