Чарлз Тодд - Дар мертвеца Страница 56

— Почти все друзья моего сына служили с ним в одном полку, кое с кем он познакомился в отпуске. — Бернс отвернулся и посмотрел в окно. — И многие из них погибли.

— Тот человек, которого я ищу, очень интересовался конюшней у Атвудов. Любовался средневековой каменной кладкой.

— Значит, он занимался строительством. Но вы сказали, он был офицером?

— Или изучал медиевистику.

— Ученый… Преподаватель… — Бернс немного подумал и начал перечислять друзей сына. Он называл имена, фамилии, звания, чем они занимались до войны. Ратлидж быстро записывал.

Из семнадцати человек, которых вспомнил Бернс, девять погибли, трое — еще до 1916 года. Еще двое умерли от ран. Ни один из них не служил в Палестине и ни один не был ни строителем, ни ученым.

— Правда… припоминаю, что Том Уоррен живо интересовался историей. Его отец одно время служил в посольстве в Турции, и семья часто ездила по странам Ближнего Востока.

Тонкая нить, как заметил Хэмиш, когда Ратлидж откланялся.

Придется довольствоваться ею.

Приехав в Данкаррик, Ратлидж узнал, что его ждет сообщение от Гибсона. Ему не удалось разыскать гравера.

Найти майора Томаса С. Уоррена оказалось легче, чем ожидал Ратлидж. После звонка в Министерство иностранных дел он выяснил, как звали отца майора. Он в самом деле оказался дипломатом. Во время войны его снова призвали в строй, поскольку он пользовался большим авторитетом у турок.

Томас Уоррен служил поверенным в Дареме. Как заметил Хэмиш, совсем рядом с леди Мод.

Ратлидж отправился в путь, запасшись пакетом сэндвичей и фляжкой чая, любезно предоставленных ему в «Баллантайне». В Дарем он приехал рано, портье в «Гербе епископа» еще не заступил на смену. Ратлидж принял ванну и побрился. Выглядел он вполне сносно, хотя на него давила огромная усталость.

Дарем построили воинственные епископы, и замок, и собор стояли на укрепленном высоком утесе над извилистой рекой Уир. Кроме того, Дарем связан с одним из первых имен в английской литературе: в Даремском соборе захоронены останки Беды Достопочтенного[12]. До войны у Ратлиджа жили в этих краях несколько друзей, но все они погибли на войне. Странно было ехать по знакомым улицам, зная, что никого из друзей уже нет в живых…

Адвокатская контора помещалась в центре города. Дом, в котором она разместилась, был выстроен в стиле викторианской готики, на прохожих даже скалились две горгульи. Улица была оживленная, и Ратлидж оставил машину возле «Герба епископа» и пешком прошел небольшое расстояние до конторы.

Его принял пожилой клерк и попросил подождать, пока мистер Уоррен не освободится. Ратлидж сел на стул с высокой спинкой у камина. Усталость все больше брала свое. Хэмиш очень заинтересовался двумя портретами восемнадцатого века, висевшими по обе стороны стола клерка. На портретах изображались мужчины с очень мрачными лицами.

«Судьи-вешатели, — решил Хэмиш. — К тому же они были не слишком высокого мнения о человеческой натуре. Я не вижу в их глазах ни жалости, ни милосердия».

Ратлидж невольно поднял голову и взглянул на портреты. Он вынужден был согласиться с Хэмишем.

Томас Уоррен оказался блондином с уродливым шрамом через все лицо, шрам начинался на лбу и скрывался под воротником рубашки. Рана затянулась, но время еще не превратило рубец в тонкую белую линию. Из-за шрама лицо Уоррена казалось зловещим.

Но Ратлиджа он приветствовал вполне учтиво и выслушал его не перебивая.

— Да, — сказал он, — я знал Роба. Он был хорошим человеком. Но в Атвуд-Хаус я ни разу не бывал, к сожалению. И не служил в Палестине. Я воевал во Франции. Куда еще армейское начальство могло послать человека со знанием турецкого языка?

Ратлидж рассмеялся:

— Боюсь, такое случалось повсеместно.

Достав блокнот, он зачитал список имен, которые вспомнил прокурор. Уоррен сложил пальцы и задумался. Когда Ратлидж закончил читать, Уоррен заметил:

— У вас довольно много имен. Сейчас, навскидку, я пока никого не могу добавить к вашему списку. Первые пятеро, кого вы перечислили, погибли во Франции и, насколько мне известно, никогда не бывали на Ближнем Востоке. Поэтому их можно смело вычеркивать. У Моргана волосы огненно-рыжие, он не способен отличить римскую арку от обруча для бочки и уж разумеется не интересуется средневековыми конюшнями. Почти всю войну он прослужил во флоте, а ранило его только один раз — раздробило большой палец руки. — Уоррен покачал головой, как будто до сих пор не мог поверить в такое везение. — Талбот, Стэнтон и Херберт брюнеты, но вам они вряд ли подойдут. Эдвардса я знал не так хорошо и не могу вам сказать, где он служил. Насколько я помню, Балдридж и Флетчер служили в артиллерии, а Макфи — в военно-морской разведке. А в чем дело? Зачем вам вдруг понадобилось их разыскать? Неужели кто-то из них попал в неприятности?

— Нет-нет, просто они, возможно, обладают интересующими нас сведениями. Мы разыскиваем пропавшую женщину, возможно, она умерла. Элинор Грей…

— Так вот оно что! — вскричал ошеломленный Уоррен. — А ведь я встречал ее один или два раза. В Лондоне. Они с Робом собирались на какой-то благотворительный спектакль в пользу военных сирот. Когда я подошел к ним, она убеждала Роба хоть немного посидеть и отдохнуть. В антракте мы вместе выпили. Славная девушка. Помню, я спросил ее, не родственница ли она Греям из Ментона, она улыбнулась и ответила: родственница, но дальняя. В следующий раз, когда мы встретились, она пообедала со мной, и если я когда-нибудь видел влюбленную девушку, это была Элинор. Роб заслуживал счастья. Я радовался за них. И мне неприятно думать, что с ней могло что-то случиться!

— Мы пока не знаем, случилось с ней что-нибудь или нет. Мы выяснили, что из Лондона она приехала в Крегнесс, небольшой городок в долине Троссахс.

— Там у Роба был дом…

— Да. Она приехала во время сильного дождя с каким-то мужчиной. Они провели в доме два дня, а потом уехали. — Ратлидж помолчал. — Мы точно знаем, что Элинор Грей там побывала, потому что она кое-что написала на полях одной книги, принадлежавшей Бернсу. Надписи были сделаны вскоре после того, как она узнала о его гибели. Так что это сужает время поисков. Возможно, она сама умерла в конце лета шестнадцатого года… Во всяком случае, после того времени ее уже никто не видел.

— Хотите сказать, что она покончила с собой? — спросил Уоррен и покачал головой. — Нет! На Элинор Грей такое не похоже.

— Она любила его. Ее последней припиской в книге было: «Жаль, что я тоже не умерла».

— Да-да, многие так говорят, — досадливо ответил Уоррен. — Я и сам много раз такое слышал. Но слова о смерти — скорее желание утешиться, а вовсе не истинное стремление уйти. «Я хочу умереть, чтобы мои страдания закончились… Я хочу умереть и больше не мучиться, не думать». Со временем почти все приходят в себя и продолжают жить. И потом, вы не знали Элинор Грей. Она была невероятно живой, таких, как она, другие женщины недолюбливают, зато мужчины просто боготворят. Их притягивает заключенная в этих женщинах жажда жизни.

Намереваясь уйти, Ратлидж встал и протянул Тому Уоррену свою визитную карточку.

— Если вы вспомните еще что-нибудь, что покажется вам полезным, прошу вас, свяжитесь со мной. В Данкаррике я остановился в «Баллантайне».

Иен проспал почти десять часов, разбудил портье в полночь, попросил принести какой-нибудь еды, а потом проспал еще шесть часов. Утром, проснувшись, он увидел, что небо затянули облака. Но дождя не было.

Ратлидж поехал на север. Хэмиш у него за спиной не умолкал ни на миг. Он сомневался в чувствах Элинор Грей к Роберту Бернсу.

«Может быть, она была просто сильно влюблена, одержима им, и все… Шла война, а он красивый молодой офицер… Форма завораживает женщин. В мирное время она бы на него и не взглянула!» Хэмиш напомнил Ратлиджу о Джин, которая тоже приходила в восторг от его формы, но, столкнувшись с реальностью войны, пришла в ужас. И все же Ратлидж не мог себе представить, чтобы Элинор Грей увлеклась Бернсом только из-за того, что шла война. Она ведь ухаживала за ранеными…

«Одержимость чаще приводит к самоубийству», — настаивал Хэмиш.

«Мать Фионы умерла от разбитого сердца».

«Там совсем другое дело! Она зачахла от тоски».

«Не важно. Если Элинор носила под сердцем ребенка Роберта Бернса, она вряд ли покончила с собой. Если она не была беременна… кто знает?»

«И все равно непонятно, как она очутилась в Гленко».

«Да. На этот вопрос нам только предстоит ответить».

Думая об Элинор Грей, Ратлидж свернул с дороги, ведущей на север, и отправился в Ментон.

Когда он подъехал по подъездной аллее, из-за туч выглянуло солнце и окрасило дом в золотистый цвет, превратив окна в начищенную медь, придав камню теплый персиковый оттенок. Дом был замечательно красив. Ратлидж остановился у крыльца и немножко прогулялся, чтобы полюбоваться домом издали. Такие здания особенно любил его крестный Дэвид Тревор. Он научил Ратлиджа наслаждаться оттенками цвета, игрой света и тени, благородством и изяществом углов и линий.