Филлис Джеймс - Черная башня Страница 57

— Я поделился с ним этой мыслью, мистер Дэлглиш. И получил четкий, хотя и не слишком рыцарский ответ. А именно: он прекрасно относился к бедняжке Мэгги, однако самосохранение, мол, первейший закон природы, и так уж случилось, что его склонности лежат в ином направлении. Не то чтобы он возражал против идеи, что она собиралась сбежать изТойнтона. Строго говоря, он сам это предположил, хотя не знаю, как увязывал подобную идею с предыдущей версией о том, что миссис Хьюсон хотела имитировать попытку самоубийства. Тут уж либо одно, либо другое.

— А что такое он обнаружил у нес в сумочке? — поинтересовался Дэлглиш. — Контрацептивы?

— А, вы заметили, да? Да, голландский колпачок. Похоже, она не пила таблеток. Корт, пытался деликатничать, но, как я ему сказал, в случае насильственной смерти уже не до деликатности. Против такой социальной катастрофы книги по этикету бессильны. Эта находка — самое сильное указание на то, что миссис Хьюсон намеревалась уехать. И еще ее паспорт. В сумочке было и то, и другое. Она, можно сказать, экипировалась на все случаи жизни.

— Она взяла два предмета, — отозвался Дэлглиш, — которыми не обзаведешься за короткий визит в ближайшую аптеку. Хотя вы можете возразить, что вполне логично держать паспорт, в сумочке. Ну а контрацептив?

— Кто знает, сколько он там пролежал. И женщины вообще хранят такие вещи в странных местах. Что толку гадать понапрасну? И нет никаких причин полагать, будто они задумали переезд — она и Хьюсон. Если спросите меня, он, бедняга, также привязан к Энсти и Тойнтон-Грэйнж, как и любой из пациентов. Вы, наверное, знаете его историю?

— Не совсем. Я же говорил — я прилагал все усилия, чтобы ни во что не вмешиваться.

— У меня был один сержант вроде него. Женщины к нему так и липли. А все из-за этого уязвимого вида — как у потерявшегося маленького мальчика. Его звали Перкис. Бедняга! Он ни с женщинами управляться не мог, ни обойтись без них. Загубил себе карьеру. Говорят, теперь держит гараж где-то близ Маркет-Харборо. А с Хьюсоном вышло еще хуже. Ему даже работа его не нравится. Сдается мне, учиться на медика его заставила родительница, из этаких волевых матерей — вдова, твердо решившая сделать из своего ягненочка доктора. Хотя, думаю, это занятие ему подходит. Современный эквивалент духовного сана, правда? Он мне сказал, что учиться было не так уж и плохо. У него феноменальная память, он может зазубрить почти любые факты. Ответственность — вот чего Хьюсон не выносит. Ну а здесь, в Тойнтон-Грэйнж, ее почти и нет. Пациенты неизлечимы, и ни сами они, и ни кто другой от врача ничего особого и не ждут. Мистер Энсти, насколько я понимаю, написал Хьюсону после того, как его имя вычеркнули из медицинского реестра. Доктор завел роман с пациенткой, шестнадцатилетней девочкой. Полагали даже, что все это продолжалось уже больше года, но тут ему повезло. Девчонка стояла на своем, и баста. Правда, тут, в Тойнтоне, он не мог выписывать рецепты на сильнодействующие или наркотические лекарства, а также подписывать свидетельства о смерти, пока шесть месяцев назад его не восстановили в реестре. И врачебных навыков у него отобрать не могли, поэтому, не сомневаюсь, мистеру Энсти от него было немало пользы.

— Причем задешево.

— Не без того. И теперь он не хочет уезжать. Полагаю, он вполне мог убить жену, чтобы она не пилила его и не уговаривала уехать. Да лично я в это не верю, и суд никогда не поверит. Он из того сорта мужчин, за которых всю грязную работу выполняют женщины.

— Хелен Рейнер?

— Это было бы уж совсем безумием, не правда ли? И где доказательства?

Дэлглиш на миг задумался: не рассказать ли инспектору о разговоре между Мэгги и ее мужем, который он подслушал после пожара? Однако решил не рассказывать. Хьюсон или будет все отрицать, или придумает какое-нибудь объяснение. В таком месте, как Тойнтон-Грэйнж, полно всяких мелких секретов. Дэниел, конечно, сочтет долгом снова допросить Хьюсона. И воспримет это как весьма неприятную обязанность, навязанную не в меру подозрительным самозванцем из Лондона, который так и норовит собрать простые факты в запутанную головоломку. Да и какая теперь разница? Дэниел прав. Если Хелен будет упорствовать в показаниях относительно того, что видела, как Мэгги брала веревку, если графолог подтвердит, что Мэгги написала предсмертную записку сама, дело закрыто. Он уже заранее знал, каким будет вердикт, — так же как заранее знал, что вскрытие Грейс Уиллисон не выявит ничего подозрительного. Адам снова увидел себя со стороны — точно в ночном кошмаре: вот он бессильно наблюдает, как пестрый шарабан фактов и предположений влачится по заранее предназначенному пути. И Дэлглиш не мог его остановить, потому что забыл, как это делается. Должно быть, болезнь подточила не только волю, но и ум.

Деревяшка в огне, превратившаяся в черное, обугленное копье, замерцала яркими искрами, медленно опрокинулась и погасла. Только теперь Дэлглиш осознал, что в комнате очень холодно и что он хочет есть. Должно быть, из-за тумана, похитившего сумеречный час между днем и ночью, вечер казался бесконечным. Интересно, не следует ли предложить Дэниелу поужинать? Наверное, он съел бы омлет. Но даже усилие встать и что-нибудь приготовить сейчас было коммандеру не по плечу.

Внезапно проблема решилась сама собой. Дэниел медленно поднялся на ноги и потянулся к шинели.

— Спасибо за виски, мистер Дэлглиш. А теперь мне пора в путь-дорогу. Разумеется, мы еще увидимся на дознании. Это значит, вам надо пока задержаться здесь. Правда, мы постараемся покончить с этим делом как можно скорее.

Они пожали друг другу руки, и Дэлглиш чуть не поморщился от боли. У самой двери Дэниел остановился, натягивая шинель.

— Я поговорил с доктором Хьюсоном наедине в той комнатке, где, как мне сказали, обычно беседовал с пациентами отец Бэддли. И если спросите меня, врачу и в самом деле лучше было стать священником. Разговорить его нетрудно. Трудно заставить замолчать. А потом он зарыдал, и все полилось наружу. Как он может жить без нее? Он никогда не перестанет ее любить, тосковать по ней. Смешно — чем искреннее переживают, тем фальшивее все звучит. Но вы, разумеется, и сами замечали. А потом он поднял на меня опухшее от слез лицо и сказал: «Она солгала не потому, что ей было до меня дело. Она никогда не притворялась, что любит меня. Она просто считала комитет сборищем напыщенных старых кретинов, которые ее презирают, и не хотела доставить им удовольствия отправить меня в кутузку. Поэтому она солгала». — Он покачал головой. — Понимаете, мистер Дэлглиш, до меня только тогда дошло, что он говорил не о жене. О ней он даже не думал. Как и о сестре Рейнер, коли на то пошло. Бедняга! Да, странная у нас с вами работа.

Судя по всему, забыв о недавнем сокрушительном пожатии, инспектор снова энергично встряхнул руку Дэлглиша и, напоследок еше раз обведя комнату зорким взглядом, точно проверяя, всели по-прежнему в порядке, скользнул в туман.

III

Дот Моксон стояла вместе с Энсти у окна конторы и всматривалась в туманную пелену.

— «Траст» не захочет иметь дело ни с кем из нас, — горько произнесла она. — Вы отдаете себе в этом отчет? Они могут назвать приют в вашу честь, но не позволят вам остаться смотрителем и обязательно избавятся от меня.

Он положил руку ей на плечо. Теперь Дот не понимала, как она когда-то жаждала этого прикосновения, черпала в нем утешение и бодрость. С демонстративным спокойствием, точно родитель, увещевающий своевольное и тупое дитя, Уилфред сказал:

— Мы с ними достигли взаимопонимания. Никто не потеряет работу. И все получат повышение. Отныне вам будут платить по расценкам государственной службы здравоохранения. И еще у них накопительная система пенсий, что тоже большое преимущество. Такого я бы никогда вам обеспечить не смог.

— А что с Албертом Филби? Только не говорите, что они обещали оставить у себя Алберта — преуспевающее и респектабельное благотворительное общество вроде «Риджуэл траст».

— Да, Филби представляет определенную проблему. Но к нему отнесутся с симпатией.

— Отнесутся с симпатией! Мы знаем, что это означает! Именно так мне и говорили на последней работе перед тем, как выставить на улицу. А здесь его дом! Он верит нам. Мы научилиего доверять нам! Мы за него отвечаем.

— Уже нет, Дот.

— Так мы предаем Алберта и меняемвсе, что вы пытались возвести тут, за госрасценки и пенсионную систему! А мое положение? О, знаю, меня не уволят. Только все равно как прежде уже не будет. Они сделают старшей сестрой Хелен. Она тоже это знает. А иначе почему голосовала за передачу?

Уилфред тихо произнес:

— Потому что знала, что Мэгги мертва. Дот горько рассмеялась:

— Ей это вышло только на пользу, правда? Им обоим.

— Дот, дорогая, — сказал Уилфред, — мы с вами должны смириться с тем, что не всегда вольны выбирать формы своего служения.