Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По Страница 59

Я застыл, привалившись к стенке вырытого колодца, задавленный собственным бессилием. Оставалось лишь надеяться, что вентрилоквист сдержит слово и дарует мне жизнь.

Ознакомившись с документом, Вокс подобрал пистолет и поднялся на ноги.

— Что ж, мистер По, — обратился он ко мне тоном сердечным и добродушным. — Примите мою искреннюю благодарность и поздравления. Я получил то, чего так долго и усиленно добивался, а вы в очередной раз продемонстрировали свои блестящие мыслительные качества. А также, совершенно для меня неожиданно, свои способности в рытье могил.

— Принимаю ваши комплименты, — сухо ответил я, — однако вторая часть их не вполне верно сформулирована. Могилу я не выкопал, а вскрыл.

— Нет-нет, мистер По. Моя формулировка совершенно точна. Вы выкопали могилу. И вы в ней останетесь.

Он медленно поднял пистолет.

Я замер.

— Но вы же сами сказали, что намерены освободить меня по выполнении этой ужасной работы!

— Я сказал? Неужели? Впрочем, возможно. Столь много слов покинуло мой рот, столь многими голосами они произнесены… Я и сам не всегда понимаю, что правда, что ложь, что фантазия… Извините, мистер По. Что жизнь? Ваш труп сгниет в земле, а поэзия будет вечно витать в высших сферах… А теперь, дорогой друг мой,

Свет гаснет, гаснет… погас!И все покрывается тьмой.И с громом завеса тотчасОпустилась. Покров гробовой…[39]

Сумасшедший чревовещатель декламировал строки из моей оригинальнейшей фантазии «Лигейя», а на меня накатило отчаяние. Я закрыл глаза в пассивном ожидании оглушительного грома, вспышки в мозгу и конца всего, всего…

Грома не последовало.

Вместо него я услышал нечто непонятное: «Вжик!»

За этим звуком раздался звук еще более непонятный — он исходил из привычного ко всяким звукам рта вентрилоквиста, послышался его же булькающий хрип. Открыв глаза, я не сразу оказался способен поверить увиденному.

Вокс еще стоял с широко раскрытыми глазами. Из горла его торчало что-то острое, покрытое кровью, капающей с кончика. Пистолет выпал из руки преступника, ноги подогнулись — и вот он уже лежит на земле.

Я почувствовал, что тоже падаю. Физические и моральные ресурсы организма исчерпались к этому моменту окончательно. В глазах потемнело. Я зашатался и качнулся вперед.

Тут же меня подхватили протянувшиеся сверху сильные руки. Кто-то извлек меня из могилы и уложил на влажную траву лицом вверх. Прояснившимся взором я воспринял две фигуры. Два озабоченных лица склонились надо мною: Кит Карсон и вождь Медвежий Волк!

Я попытался усесться, но Карсон придержал меня.

— Лучше чуток отдохнуть, Эдди.

— Как… — прохрипел я с трудом. — Как, во имя всего святого, вы меня умудрились найти?

— Вождь бдительный, — ткнул Карсон большим пальцем через плечо в сторону индейца, опирающегося на украшенный птичьими перьями лук. Из этого оружия он и выпустил стрелу, завершившую жизненный путь Вокса и сохранившую жизнь мне. — Он заметил, как этот парень, — тот же большой палец качнулся в сторону затихшего навсегда Вокса, — вывел вас из музея. Выглядела ваша парочка странно, да Вождь от него ничего хорошего никогда и не ждал. Уж очень он негров да индейцев не жаловал. Ну, Волк прихватил меня, и мы пустились за вами.

— Не поверил бы, если бы не был свидетелем ваших подвигов следопыта.

— Да так, средние у меня способности, — пожал плечами Карсон. — Куда мне до вождя. Он в аду призрак выследит. Впрочем, ваш случай труда не составил. Эта вонючая грязюка на лодыжках… покойника за милю оживит. — И Карсон потешно сморщил нос.

Я неуверенно поднялся, опираясь на Карсона, и протянул правую руку индейцу. Тот с интересом и некоторым недоумением осмотрел мою ладонь, потом, очевидно, вспомнил значение смешного жеста белых и принял руку.

— Примите мою глубочайшую благодарность, вождь Медвежий Волк, — прочувствованно пролепетал я. — Отныне я перед вами в неоплатном долгу.

Не слишком хорошо понимая «язык Шекспира и Библии» и еще менее — мое невнятное бормотание, вождь верно истолковал мои интонации и издал какие-то подбадривающие звуки.

— А за каким дьяволом он вас сюда заволок, Эдди? — спросил тут Карсон.

— Я все объясню, как только несколько опомнюсь, — ответил я. — Сейчас скажу только, что именно Вокс совершил убийства Уильяма Уайэта и, равным образом, К. А. Картрайта. Он повинен и еще в двух жестоких убийствах, в частности Гарри Пратта.

— Чтоб меня черти взяли, — пробормотал Карсон.

В этот момент я почувствовал слабый запах дыма. Очевидно, Карсон и вождь Медвежий Волк ощутили его в тот же момент, так как мы втроем повернули голову в направлении источника запаха.

Щекотавший наши ноздри дымок поднимался от фонаря. Вытянутая рука Вокса покоилась на крышке фонаря, как раз над его стеклянной вытяжной трубкой. Очевидно, он не умер сразу. Последним усилием он дотянулся до источника пламени и приблизил к нему листок.

Я быстро нагнулся: от страницы дневника ничего не осталось.

Я положил ладонь на грудь Вокса. Сердце не билось. Он лежал безжизненный, как его куклы, а рот искривился и застыл в адской улыбке — улыбке триумфатора.

Глава двадцать девятая

На следующий день я предлагал разные версии происшедших событий разным аудиториям. Сестричка и Путаница, а также, разумеется, Карсон узнали все подробности без малейшей утайки, включая всю информацию о мании Вокса и о характере вызвавшей столь тяжкие беды бумаги.

Барнум тоже получил от меня полный отчет. Безмерно сокрушался он по поводу уничтожения ценнейшего документа из его коллекции. Услышав же о гибели столь весомой страницы из дневника Джефферсона, он, казалось, лишился дара речи. И сразу же разразился многословными тирадами.

— Господи, благослови мою душу грешную! Ой, да такое лучше не слышать! Это же катастрофа! Да пожар библиотеки в Александрии — пустяк, елочный фейерверк в сравнении с этой потерей. Да знаешь ли ты… Да сможешь ли ты… Нет, ты-таки даже представить себе не в состоянии, какие бешеные деньги завертелись бы вокруг этого клочка бумаги! Да мне бы вторую кассу пришлось открыть! Траур, траур… Ты разбил мне сердце, мальчик мой!

В то время как близкие и друзья узнали все, что знал я сам, остальной мир получил от меня несколько усовершенствованный вариант происшедшего. Перед полицией и прессой я разыграл роль непосвященного, не ведающего о содержании документа, сообщив лишь, что наслышан о его высокой исторической ценности и денежной стоимости. Ни намеком не упомянул я, какого рода информацию о взаимоотношениях Джефферсона и Салли Хемингс содержала сгоревшая страница дневника. Без веских доказательств любое мое высказывание вовлекло бы меня в бурю страстей, вызвало бы восторг одних и бешеное неприятие других.

Не имея желания втягиваться в неразрешимый конфликт, я решил вообще воздержаться от высказываний на эту тему. Пусть потомки ломают голову над вопросом о характере связей Отца-Основателя и его чернокожей рабыни.

Переживания по поводу уничтожения бесценных джефферсоновских бумаг не помешали бурной деятельности Барнума по восстановлению музея. Об открытии его после ремонта уже трубили первые полосы газет, уже бойкие юнцы раздавали прохожим красочно оформленные листовки, плакаты на улицах возвещали о предстоящем празднике. Смерть мсье Бокса, приносившего тремя ежедневными представлениями немало барышей, тоже не убавила прыти Барнума.

Более того, благодаря типично американской особенности — бесстыдно искать источник наживы в чем угодно — Барнум добавил к другим новинкам экспозицию, посвященную «Маньяку-Монстру мсье Боксу». Почетное место на этой выставке занимала табакерка с нюхательным снадобьем, послужившим причиной смерти Мазеппы. Присутствовал там и Арчибальд, и галерея шекспировских злодеев, включая Ричарда Третьего, Макбета и Яго, кровавые злодеяния которых, по уверению Барнума, бледнели рядом с «достижениями» дьявольского чревовещателя.

За день до торжественного события мы получили от Барнума конверт, доставленный собственноручно его знаменитым «живым скелетом» Джимом Мак-Кормиком, весьма любезным джентльменом, при росте в пять футов и десять дюймов весившим в одежде всего шестьдесят три фунта. По его усталому виду и по многочисленности следовавшей за ним толпы, состоявшей отнюдь не только из детей, я понял, что он проделал путь от музея пешком. Барнум регулярно использовал корифеев своего музея для подогрева интереса публики.

Освежившись, по настоянию тетушки, стаканом лимонада, Джим отбыл, а я вскрыл конверт. Барнум адресовался ко всему моему семейству, а также к Киту и его сыну. Роскошно оформленная пригласительная открытка извещала нас, что мы будем почетными и желанными гостями на торжественном открытии Американского музея, «Величайшего увеселительного заведения на земном шаре». На обороте открытки я обнаружил строки, начертанные собственноручно «королем зрелищ».