Агата Кристи - Испытание невиновностью Страница 6

Лео со стуком положил трубку и отошел от телефона.

– Что он говорит? – спросила Гвенда. Он передал ей слова Микки.

– По-моему, глупая шутка, – сказала она. Лео бросил на нее быстрый взгляд.

– Хорошо, если так, – тихо проговорил он.

Мэри Даррант подошла к вазе с хризантемами, аккуратно подобрала опавшие лепестки и бросила их в мусорную корзину. Мэри была высокая двадцатисемилетняя женщина с безмятежным лицом. Хотя морщин у нее еще не появилось, выглядела она старше своих лет, видимо, оттого, что в ее облике угадывались присущие ей степенность и серьезность. Она была безусловно красива, но напрочь лишена обаяния. Правильные черты лица, гладкая кожа, яркие голубые глаза, светлые, гладко зачесанные волосы, собранные у шеи в большой пучок. Такая прическа снова вошла тогда в моду, однако Мэри носила ее отнюдь не по этой причине. Просто она никогда не отступала от своего собственного стиля. Ее внешность, впрочем как и ее дом, была безупречно опрятной и ухоженной. Пыль, грязь, беспорядок причиняли ей невыносимые страдания.

Филип Даррант, сидя в своем инвалидном кресле, наблюдал, как тщательно она подбирает лепестки, как аккуратно кладет их в корзину.

– Чистюля, – сказал он, улыбаясь. – Каждая вещь должна лежать на своем месте. – Он засмеялся, но в его смехе слышалось легкое раздражение. Тем не менее Мэри Даррант хранила невозмутимое спокойствие.

– Что делать, люблю порядок, – согласилась она. – Знаешь, Фил, тебе самому станет противно, если учинить в доме кавардак.

– Во всяком случае, уж я-то не способен ничего учинить, – с едва приметной горечью пошутил он.

Вскоре после того, как они поженились, Филип Даррант перенес тяжелый полиомиелит, осложнившийся параличом. Для Мэри, которая его обожала, он стал не только мужем, но и ребенком. Порой ее деспотичная любовь была ему в тягость. Мэри не хватало ума понять, что ее радость от сознания того, что он полностью от нее зависит, порою очень его раздражает.

Он заговорил так поспешно, будто боялся, что она начнет ему соболезновать.

– Ну и новости у твоего отца! Уму непостижимо! Столько времени прошло... Как ты можешь с таким спокойствием к этому относиться?

– До меня, наверное, еще не дошло... Это же просто невероятно. Сначала я даже не могла понять, о чем он толкует. Если бы позвонила Эстер, я бы подумала, что это плод ее воображения. Ты же знаешь, какая она фантазерка.

Выражение горечи в лице Филипа Дарранта стало чуть менее заметным.

– Пылкая, мятежная душа, она сама ищет страдание и обречена страдать.

Мэри отмахнулась от его слов. Чужие души ее не занимали.

– Видимо, это все-таки правда? Или он все выдумал, как ты думаешь?

– Кто? Этот разиня-ученый? Хорошо бы, если так, но, кажется, Эндрю Маршалл отнесся к делу весьма серьезно. У фирмы «Маршалл и Маршалл» прожженные законники, их не проведешь, уверяю тебя.

Мэри Даррант нахмурилась:

– Фил, что из всего этого следует?

– Что следует? А то, что Жако будет полностью реабилитирован. Если, конечно, официальные власти сами убедятся... И по-моему, у них вряд ли возникнут сомнения.

– Ну что ж, – с легким вздохом сказала Мэри, – вот и славно.

Филип Даррант снова засмеялся, горько скривив губы.

– Ну, Полли, ты меня уморишь!

Это имя, которым называл Мэри Даррант только ее муж, до смешного не соответствовало ее монументальной наружности. Мэри взглянула на мужа с некоторым удивлением:

– И чем же я тебя так позабавила?

– Своим благостным тоном. Ни дать ни взять патронесса на благотворительном базаре, снисходительно взирающая на шедевры провинциального рукоделия.

– Но это действительно очень хорошо! – недоуменно проговорила Мэри. – А то ведь все считают, что в нашей семье убийца! Не станешь же ты утверждать, что тебя это совсем не задевало.

– Ну, не совсем в нашей.

– Какая разница! Вспомни, сколько было тревог, как неловко мы себя чувствовали! А все эти любопытные! Просто дрожат от нетерпения в ожидании сенсаций. Как я их ненавидела!

– Но держалась ты отменно. Бывало, как смеришь всех своим ледяным взглядом... Осаживала так, что им совестно становилось. Удивительно, как ты умеешь скрывать свои чувства.

– Мне было ужасно противно. Просто отвратительно. Но когда он умер, все кончилось. А теперь – теперь, я думаю, снова начнут ворошить прошлое. Так утомительно!

– Да, – задумчиво проговорил Филип Даррант. Он передернулся, по лицу едва заметно прошла гримаса боли. Мэри тотчас бросилась к нему:

– Что, снова спазмы? Подожди! Дай я поправлю подушку. Ну вот. Так удобнее?

– Тебе бы быть сиделкой.

– Ну уж нет! Не хочу ни за кем ухаживать. Только за тобой, – просто сказала она.

Какие глубокие чувства угадывались за этими скупыми словами!

Зазвонил телефон, Мэри подошла, сняла трубку.

– Алло... Да... слушаю... А, это ты... Это Микки, – сказала она Филипу. Да... да, мы знаем. Папа звонил... Да, конечно... Да... Да... Раз юристы не сомневаются, говорит Филип, значит, так оно и есть... Но, Микки, честное слово, я не понимаю, отчего ты так нервничаешь... Не думай, не настолько уж я тупа... Микки, послушай, по-моему... Алло!.. Алло?.. Дал отбой... – Она в сердцах положила трубку. – Правда, Филип, я не могу понять Микки.

– Что он говорит?

– Ну, он очень взвинчен. Говорит, что я тупая, не представляю последствий. Говорит, теперь такое начнется... Но почему? Мне не понятно.

– Кажется, он струсил, – задумчиво проговорил Филип.

– Почему?

– Видишь ли, он прав. Последствия не заставят себя ждать.

Мэри немного встревожилась.

– В том смысле, что снова заговорят об этом деле? Конечно, я рада, что с Жако сняли обвинения, но ужасно, если опять начнутся пересуды.

– Не просто пересуды, а нечто посерьезнее. Мэри вопросительно на него посмотрела.

– Полиция тоже вмешается.

– Полиция?! – удивилась Мэри. – С какой стати?

– А ты подумай, душечка. Мэри подплыла к нему, села рядом.

– У них на руках снова оказывается нераскрытое преступление, понимаешь? сказал Филип.

– Да не будут они суетиться – столько времени прошло!

– Боюсь, дорогая, ты выдаешь желаемое за действительное.

– Неужели они захотят ворошить прошлое? Они же показали себя полными идиотами, арестовав Жако.

– Они-то, может, и не хотят, но придется. Это их долг.

– Ох, Филип, надеюсь, ты ошибаешься. Поговорят-поговорят и угомонятся.

– И мы снова заживем спокойно, – насмешливо закончил Филип.

– А почему бы нет? Он покачал головой:

– Не так все просто... Твой отец прав. Нам надо собраться и поговорить. И вызвать Маршалла. Тут он тоже прав.

– Ты хочешь... ехать в «Солнечный мыс»?

– Да.

– Но это немыслимо.

– Почему?

– Потому что неосуществимо. Ты не можешь передвигаться и...

– Могу, – раздраженно возразил Филип. – Чувствую себя вполне бодрым, никакой слабости. Только ноги вот подвели. Я мог бы добраться до Тимбукту[8], мне бы подходящий транспорт.

– Нет, уверена, поездка в «Солнечный мыс» пойдет тебе во вред. Ворошить это ужасное дело...

– А мне-то что.

– И я себе не представляю, как можно оставить дом. Только и слышишь о кражах да грабежах, особенно по ночам.

– Попросим кого-нибудь присмотреть, пока нас не будет.

– Легко сказать! А кого просить-то?!

– Да хоть эту старушку, миссис... ну как ее там... которая каждый день сюда приходит. Хватит придумывать всякие отговорки, Полли. Просто ты сама не хочешь ехать, вот и все.

– Нет, я хочу.

– Поедем ненадолго, – примирительно сказал Филип. – Но ехать, по-моему, надо обязательно. В такой момент семья должна действовать сплоченно. Нужно договориться, как себя вести.

Колгари приехал в Драймут, остановился в гостинице, рано пообедал здесь же в ресторане и поднялся к себе в номер. Он никак не мог прийти в себя после визита в «Солнечный мыс». Он, конечно, понимал, что испытание ему предстоит тяжкое, и собрал всю свою силу воли, чтобы выдержать его достойно. Как он и предвидел, Аргайлам пришлось пережить мучительные минуты, они были потрясены. Но разве такой реакции он от них ожидал! Он бросился на кровать, закурил сигарету, снова и снова мысленно возвращаясь в «Солнечный мыс».

Перед ним, как живое, стояло лицо Эстер, каким он его запомнил, когда она его провожала. С каким презрением она отвергла его попытку заговорить о справедливости! Как она сказала? «Не столь важно, виновен ли он. Важно, что мы все невиновны». И еще: «Что вы с нами сделали? Неужели не понимаете?» Что же он такого сделал? Непостижимо.

А остальные? Эта женщина, которую они называют Кирсти... Почему Кирсти? Ведь это шотландское имя. А она не шотландка, а датчанка или, может быть, норвежка... Почему она так враждебно с ним разговаривала, будто он в чем-то виноват?

Лео Аргайл тоже какой-то странный – замкнутый, отрешенный. Естественная реакция, казалось бы: «Слава Богу, сын невиновен!» Так ничего подобного!