Майнет Уолтерс - Уздечка для сварливых Страница 6

– С этим не поспоришь.

Сара закончила делать записи и устало отодвинула бумаги на край стола.

– Что он натворил на этот раз?

– Ничего, насколько мне известно.

Робин подумал, что это соответствует истине. У Джека Блейкни был талант ничего не делать, в то время как его жена талантливо этому потворствовала. Их брак оставался для него загадкой. У них не было ни детей, ни каких-либо других уз, удерживающих пару вместе. Сара была независимой женщиной, сама зарабатывала на жизнь и выплачивала кредит за дом. Все, что требовалось, – это вызвать слесаря, сменить замок и навсегда забыть об этом негодяе.

Сара смотрела на Робина с удивлением:

– Чему ты улыбаешься?

Доктор Хьюит с трудом отогнал от себя образ Сары, оставшейся дома в одиночестве.

– Я принимал сегодня Боба Хьюза. Он очень расстроился, застав на дежурстве меня, а не тебя. – Робин изобразил дорсетский, немного картавый акцент пожилого пациента: – «А где та красотка? Я хочу, чтобы мне это сделала та красотка!»

– Что сделала?

– Осмотрела нарыв у него на пятой точке. Грязный старикашка. Если бы прием вела ты, он придумал бы еще один нарыв, где-нибудь под мошонкой, и тихо получал удовольствие, пока ты пыталась бы его нащупать.

В глазах Сары забегали озорные искорки.

– И что немаловажно, делала это совершенно бесплатно, в то время как расслабляющий массаж дорого бы ему обошелся.

– Омерзительно! Только не говори мне, что он предпринимал подобные поползновения раньше.

Сара засмеялась:

– Конечно, нет. Он заходит только поболтать. Скорее всего бедолага решил, что нужно показать хоть что-то тебе. Уверена, ты отчитал его по полной программе.

– Так и было. Ты слишком с ними нянчишься.

– Некоторые из них очень одиноки. Робин, мы живем в ужасном мире. Ни у кого не хватает времени, чтобы выслушать ближнего. – Она покрутила в руках авторучку. – Я сегодня ходила на похороны Матильды Гиллеспи, и ее внучка спросила, почему бабушка покончила с собой. Я ответила, что не знаю, однако с тех пор не перестаю об этом думать. Я ведь должна знать, она была моей пациенткой. Если бы я уделила ей немного больше внимания... – Сара посмотрела на него: – Разве я не права? Робин покачал головой:

– Перестань себя корить, Сара, это все равно ни к чему не приведет. Ты была лишь одной из многих людей, общавшихся с Матильдой. Даже я с ней говорил время от времени. Ответственность за произошедшее с пожилой женщиной лежит не только на тебе. Я бы сказал, что она вообще на тебе не лежит, если исключить сугубо медицинскую причину. Ведь Матильда умерла не от выписанного тобой средства, а от потери крови.

– Но где бы ты провел черту между работой и дружеским общением? Мы часто вместе смеялись. Думаю, я была из тех немногих, кто ценил ее чувство юмора, может, оттого, что оно походило на чувство юмора Джека. Она была циничной, часто жестокой и все же остроумной. Ее можно назвать современной Дороти Паркер [9].

– Сара, не будь такой сентиментальной. Матильда Гиллеспи была настоящей стервой, и можешь не надеяться, что она воспринимала тебя как ровню. Долгие годы до того, как она продала боковой коттедж, доктора, юристы и бухгалтеры заходили в дом через черный ход. Это просто бесило Хью Хендри. По его словам, она была самой грубой женщиной в округе. Он ее просто на дух не переносил.

Сара усмехнулась:

– Наверное, из-за того, что она называла его Доктор Малоделайка. Даже в глаза. Я однажды спросила ее, относится ли это прозвище ко всем представителям профессии. Она ответила, что не совсем, и пояснила, что Хендри ближе к животным, чем к людям, так как он настоящий осел. Робин засмеялся:

– Хью был самым ленивым и самым непрофессиональным врачом из моих знакомых. Однажды я даже предложил проверить его медицинский диплом, потому что усомнился в его существовании. Правда, это трудновато сделать, когда речь идет о твоем старшем партнере. Пришлось молча терпеть до его ухода на пенсию. – Робин склонил голову набок. – А как Матильда называла тебя, если она всем давала прозвища?

Сара поднесла к лицу ручку и смотрела на нее отсутствующим взглядом. В ее темных глазах читалось навязчивое беспокойство.

– Матильда была помешана на своей ужасной «уздечке для сварливых». Какой-то нездоровый был интерес, честное слово. Она даже предлагала мне как-то примерить ее, чтобы испытать новые ощущения.

– Ты примерила?

– Нет. – Сара помолчала минуту, а потом заговорила, словно приняв какое-то внутреннее решение: – Матильда называла свой артрит «внутренней мегерой», потому что он постоянно причинял ей ноющую боль. – Сара постучала ручкой по зубам. – И чтобы отвлечься от боли, она надевала эту штуку. Поэтому и говорю, что у нее была навязчивая идея. Она использовала «уздечку» как орудие епитимьи, как власяницу. Но когда я выписала ей нормальное болеутоляющее вместо бесполезных пилюль, которыми пичкал ее Хендри, и мы смогли хоть как-то контролировать боли, миссис Гиллеспи стала называть меня ради шутки Уздечкой Для Сварливых. – Сара увидела замешательство Робина и пояснила: – Потому что я смогла усмирить «внутреннюю мегеру».

– К чему ты клонишь?

– Мне кажется, она пыталась мне что-то сообщить. Робин покачал головой.

– Почему? Потому что надела «уздечку» перед смертью? Думаю, это всего лишь символ.

– Символ чего?

– Того, что жизнь – иллюзия. Мы все ее узники. Может, это была ее последняя шутка. Мой язык укрощен навеки или что-то подобное. – Робин пожал плечами. – Ты рассказывала о своем прозвище полиции?

– Нет. Я так расстроилась, когда увидела Матильду, что мне это не пришло в голову. – Сара беспомощно подняла руки. – Кроме того, патологоанатом и полицейский ухватились за то, как Матильда называла герань, растущую из «уздечки». «Персты умерших». Это из «Гамлета», из монолога о смерти Офелии. Честно говоря, и ванна, и крапива на голове наталкивают на мысль о том, что они, возможно, правы. Хотя сейчас я уже сомневаюсь...

Голос Сары затих, и она поникла, глядя на письменный стол.

Робин несколько секунд помолчал.

– Предположим, она пыталась сказать, что ее язык укрощен навсегда. Ты думаешь, что здесь кроется и другой смысл?

– Да, – сказала Сара тоскливо. – Кто-то другой мог его укротить. Однако это не имеет смысла. То есть если бы Матильда знала, что ее собираются убить, она не стала бы терять время и надевать «уздечку» в холле. Ей следовало лишь подбежать к входной двери и кричать что есть мочи. Ее бы услышала вся деревня. Кроме того, убийца все равно бы снял «уздечку».

– А может, именно убийца хотел сказать: «Теперь ее язык замолчал навсегда».

– Тоже бессмысленно. Зачем убийце указывать на то, что это убийство, если он столько труда положил, чтобы инсценировать самоубийство? – Она потерла уставшие глаза. – Без «уздечки» все выглядело бы предельно ясно. А еще цветы. Что они значат?

– Тебе нужно поговорить с полицией, – сказал Робин с внезапной решимостью, потянувшись к телефону. – Черт побери, Сара, кто еще знал, что она называла тебя Уздечкой Для Сварливых? Вполне естественно, что ты приняла этот спектакль за послание тебе.

– Какое послание?

– Не знаю. Может, угроза. Доктор Блейкни – ты следующая.

Сара глухо засмеялась:

– По мне, так это больше смахивает на подпись. Как знак Зорро на его жертвах. – И она пальцем нарисовала зигзаг на столе.

– О Господи! – воскликнул Робин, кладя телефонную трубку на место. – Может, и не стоит ничего говорить. Послушай, это было явное самоубийство – ты же сама говорила, что миссис Гиллеспи была одержима «уздечкой».

– Матильда мне нравилась. Я чувствую себя обязанной сделать для нее хоть что-то.

– Тебе все нравятся, Сара. Поверь мне, тут нечем гордиться.

– Ты говоришь, как Джек.

Она потянулась к телефону, набрала номер лирмутского отделения полиции и попросила позвать детектива Купера.

Робин смотрел на нее с печальным смирением – Сара даже представить не может, как начнут мести деревенские языки, прознай они о прозвище, которое ей дала Матильда. В голове шевельнулась предательская мысль: почему из всех она выбрала для признания его? Словно Сара его использовала. Как индикатор, чтобы проверить реакцию остальных людей? Как исповедника?

Детектив Купер уже ушел домой, и скучающий голос на другом конце провода согласился передать просьбу Сары перезвонить ей следующим утром. В конце концов, никакой спешки нет. Дело уже закрыто.

Как же я ненавижу свой артрит и то ужасное бездействие, которое он навязывает. Я видела сегодня привидение, но ничего не смогла поделать. Мне бы следовало стукнуть его как следует и отправить обратно в ад, где ему и место. Вместо этого ялишь цыкнула на него. Неужели Джоанна привела его с собой, чтобы преследовать меня? Это не лишено смысла. Она явно замышляет что-то, с тех пор как нашла то проклятое письмо. «Неблагодарность с сердцем из кремня, когда вселишься ты в дитя родное, морских чудовищ ты тогда страшней...» [10]