Гилберт Честертон - Честный шарлатан Страница 6

Потом все пошло как по маслу. Он притворился ненормальным и избежал подозрения в убийстве. Дерево он посадил в клетку, как дикого зверя, и никто не увидел в этом ничего, кроме дурацкой причуды. Заметьте, он изолировал дерево все строже и строже. В последние годы он выгонял из дому всех, кто хотел на него посмотреть. Всех, кроме Харрингтона и, по-видимому, вас.

— Я полагаю, — сказал Джадсон, — что Харрингтон, или Уилмот, или как вы его еще зовете, сообщил вам, что Уиндраш левша, точнее — и левша, и правша одновременно.

— Конечно, — ответил инспектор. — Ну, доктор, я вашу просьбу выполнил. Может, вы знаете что-нибудь еще? Не обессудьте, напомню — теперь ваша очередь. Это серьезное дело, речь идет о жизни и смерти.

— Нет, — медленно сказал Джадсон. — Не о смерти. — Инспектор удивленно воззрился на него, и он прибавил: — Вы не повесите Уолтера Уиндраша.

— Что вы имеете в виду? — спросил инспектор новым, резким тоном.

— Дело в том, — отвечал доктор, любезно улыбаясь, — что Уиндраш сидит в сумасшедшем доме. Он признан невменяемым по всей форме, — продолжал он так спокойно, словно все это случилось сто лет назад, — Дун и я освидетельствовали его и обнаружили симптомы дуодиапсихоза и некоторую переразвитость левой руки.

Ошеломленный инспектор не отрывал взгляда от мило улыбающегося врача, а тот направился к выходу. Но в дверях стоял человек, и доктор снова увидел длинноватые волосы и длинное, ехидное лицо того, кто так раздражал его под именем Уилмота.

— Вот и я, — сказал Уилмот, он же Харрингтон, и широко улыбнулся. — Кажется, вовремя.

Инспектор вскочил и спросил:

— Что-нибудь не так?

— Нет, — отвечал сыщик, — все так, только убийца не тот.

Он удобно уселся в кресло и улыбнулся инспектору; но, обернувшись к доктору, стал серьезен и деловит.

— Доктор, — начал он, — вы человек науки и понимаете, что такое гипотеза. Вам приходилось, наверное, создавать очень разработанную, очень связную и убедительную концепцию.

— Бывало, — угрюмо улыбнулся Джадсон. — Что-что, а такую концепцию мне довелось создать.

— И тем не менее, — серьезно продолжал сыщик, — вы, как настоящий ученый, допускали — пусть с чрезвычайно малой вероятностью, — что ваша концепция может оказаться неверной.

— И это бывало, — сказал Джадсон, улыбаясь еще угрюмей.

— Ну вот. Каюсь, моя концепция неожиданно рухнула, — сказал сыщик и улыбнулся еще приятней. — Инспектор не виноват. Это я выдумал поэта-преступника и его гениальный план. Не мне говорить, конечно, но — великолепная мысль! Не придерешься. Одно плохо: на самом деле все было не так. Да, нет на свете совершенства…

— Почему же не так? — спросил Брэндон.

— Потому, — отвечал его шеф, — что я обнаружил убийцу.

Его собеседники молчали, а он продолжал мечтательно, словно рассуждал на отвлеченные темы:

— Наше гениальное, смелое убийство, как многие шедевры, слишком прекрасно для этого мира. Быть может, в раю или в утопии убивают так талантливо. Но тут, у нас, все делается проще. Я занялся вторым студентом, Брэндон. Конечно, вы знаете о нем еще меньше, чем о первом.

— Простите, — обиделся инспектор, — мы проследили дальнейшие действия всех, кто замешан в этом деле. Он уехал в Лондон, потом в Нью-Йорк, а оттуда в Аргентину. Дальше его следы теряются.

— Вот именно, — сказал Харрингтон. — Он сделал именно ту необходимую, скучную вещь, которую делают преступники. Он удрал.

Кажется, только теперь к Джадсону вернулся дар речи.

— Вы совершенно уверены, — спросил он, — что Уиндраш невиновен?

— Совершенно, — серьезно ответил сыщик. — Это не гипотеза, а факт. Сошлись десятки деталей. Я приведу вам несколько на выбор. Удар нанесен очень редким хирургическим инструментом. Место выбрано исключительно точно — так не выберешь без специальных знаний. Человек по имени Дувин, несомненно, был в тот день с убитым. Мотивы у него посильней, чем у поэта, — он тогда завяз в долгах. Наконец, он — медик, искусный хирург. Кроме того, он левша.

— Если вы уверены, сэр, дело кончено, — не без грусти сказал инспектор.

— Правда, доктор мне объяснил, что Уиндраш тоже левша. Это входит в его болезнь, как она там называется…

— Согласитесь, — сказал Харрингтон, — что я никогда не был твердо уверен в виновности Уиндраша. А сейчас я убежден в его невиновности.

— Доктор Джадсон говорит… — начал инспектор.

— Доктор Джадсон говорит, — сказал доктор Джадсон и вскочил, как на пружинах, — что все его слова за последние двое суток — чистое вранье. Уолтер Уиндраш не безумней нас с вами. Прошу вас, сообщите всем, что знаменитый древесный атавизм — зверская чушь, ею и ребенка не купишь. Дуодиапсихоз! Ну, знаете! — и он трубно, вызывающе фыркнул.

— Все это очень странно, — сказал инспектор.

— Еще бы, — сказал врач. — Мы все, кажется, наделали глупостей от лишнего ума, но я — на первом месте. Надо немедленно его вытащить! Мисс Уиндраш и так совсем измучилась. Я сейчас напишу, что он выздоровел, или что я ошибся, или еще что-нибудь.

— Насколько я понял, — серьезно сказал сыщик, — такой авторитет, как Дун, тоже подписал заключение.

— Дун! — закричал Джадсон, и голос его зазвенел неописуемым презрением.

— Дун подпишет что угодно. Дун скажет что хотите. Дун давно выжил из ума. Он написал одну книгу, когда я ходил в школу, о ней растрезвонили, и с тех пор он не прочитал ни строчки. Я видел у него кипы книг — все не разрезаны. Его болтовня о доисторическом человеке допотопней мамонта. Да ни один ученый теперь не верит в его древесных людей! Господи, Дун! Это мне было раз плюнуть. Польстил ему, приплел его теорию и стал говорить непонятно — спросить он не смел. Очень интересный метод. Поновей психоанализа.

— Тем не менее, — сказал Харрингтон, — Дун подписал ту бумагу, и теперь не обойтись без его подписи.

— А, ладно! — крикнул пылкий Джадсон, строча что-то на листке. — Уломаю как-нибудь.

— Я бы хотел с вами пойти, — сказал сыщик.

Едва поспевая за нетерпеливым врачом, они довольно быстро добрались до величественного дома, где уже побывал наш герой, и не без интереса послушали беседу с величественным хозяином. Теперь, войдя в курс дела, они смогли оценить уклончивость прославленного ученого и напористость еще не прославленного. По-видимому, Дун решил, что умнее согласиться. Он небрежно взял вечное перо и подписал бумагу левой рукой.

ЭПИЛОГ В САДУ

Две недели спустя Уолтер Уиндраш гулял в своем любимом саду, улыбаясь и покуривая, словно ничего не случилось. В этом и состояла тайна Уиндраша, которая была не под силу ни врачам, ни законникам. Эту загадку не разгадал бы ни один сыщик.

Старого поэта выставили чудищем перед самым близким человеком. Его дочери доказывали, что он обезьяна и маньяк, а позже — что он безжалостный убийца, построивший всю свою жизнь на сокрытом злодеянии. Он прошел через все гнуснейшие муки и ждал еще более гнусных. Он узнал, что его частный рай

— место преступления, а друг способен поверить в его виновность. Он побывал в сумасшедшем доме. Он чуть не угодил на виселицу. Но все это, вместе взятое, значило для него много меньше, чем форма и цвет огромного утреннего облака, выплывавшего на востоке, и внезапный щебет птиц в ветвях многострадального дерева. Одни сказали бы, что его душа мелка для таких трагедий; другие, видевшие зорче, сказали бы, что слишком глубока. Быть может, инспектор Брэндон все же не совсем разобрался в чудовище, именуемом гением.

Но недолго он гулял один: вскоре к нему присоединился его друг, молодой врач, весьма смущенный и хмурый.

— Вот что, — сказал доктор Джадсон, еще не утративший мрачной прямоты.

— Конечно, мне есть чего стыдиться в этом деле. Но, честное слово, не понимаю, как вы можете тут гулять.

— Милый мой друг, и это вы — холодный человек науки! — беспечно ответил Уиндраш. — Вы просто погрязли в предрассудках! Вы прозябаете в средневековой тьме! Я — только бедный, непрактичный мечтатель, но, поверьте, я вижу дневной свет. Да я и не терял его даже в том уютном санатории, куда вы меня послали. Мне там было хорошо. А сумасшедшие… Что ж, я пришел к выводу, что они нормальней, чем мои друзья на воле.

— Не стоит это все бередить, — угрюмо сказал Джадсон. — Чего не было, того не было — сумасшедшим я вас не считал. А вот убийцей считал, вы уж простите. Но убийца убийце рознь. Мало ли какие были у вас смягчающие обстоятельства! Честно говоря, все, что я с тех пор узнал о покойном мистере Морсе, подсказывает мне, что он — не такая уж большая потеря. Я понял, что Уилмот — сыщик и шныряет у дерева, а это значит, что вас вот-вот схватят. Пришлось и мне действовать быстро, я вообще долго не раздумываю. Установить невменяемость после ареста всегда нелегко, особенно если подсудимый нормален. Но если установить ее раньше, его и арестовать нельзя. Надо было в пять минут выдумать болезнь. Я соорудил ее из обломков наших ученых бесед. Понимаете, я чувствовал, на что Дун клюнет, и потом — это очень хорошо увязывалось с деревом. Но даже сейчас мне противно вспоминать всю эту гадость, хотя я сам ее выдумал. Что же чувствуешь, когда вспоминаешь о гадости невыдуманной?