Татьяна Любова - Ноябрьский триллер Страница 6

Впрочем, со временем он поуспокоился и решил не делать из своего брака трагедии. По большому счету Лина устраивала его в роли жены — заботливая, верная, мягкая, хозяйственная, симпатичная наконец. Не стыдно показаться на людях. Она была удобна, как старые, разношенные по ноге, туфли. Естественно, временами его тянуло к женщинам другого уровня, хотелось чего-то утонченного, изощренного, и тогда он, подобно любому мужчине, пускался в интрижку, но быстро пресыщался и неизменно возвращался к своей уютной супруге. Пусть она не умела завлечь умным разговором, пощекотать нервы, удивить, встряхнуть, зато оборотная сторона этой медали, безусловно, менее блестящая, а сказать по правде, безнадежно тусклая, давно облеченная англичанами в пословицу «мой дом — моя крепость», помогала Массимо выстоять. Да и вообще — человек упорный и жесткий, синьор Фандотти брал от жизни только то, что ему действительно нужно, ведь он не был жадным. Зачем ему лишнее?

Обосновавшись в России и женившись на русской женщине, Массимо решил «обрусеть»: за два года овладел языком, приучил себя к бане с веником. Правда, полюбить водку так себя и не заставил — это оказалось выше его сил. Как ни старался Константин Валито научить его с толком употреблять сей народный «хит» под хорошую закуску — будь то блинчик с икрой, хрустящий соленый огурчик или дымящийся пельмешек, — все было напрасно. Любовь к кьянти, впитанная с малолетства, оказалась неистребимой, впрочем, как и любовь к родине. Массимо скучал по Италии, чему немало способствовал холодный российский климат — теплолюбивый итальянец жестоко страдал от лютых русских морозов. Никакие шубы его не спасали, стоило ему выйти на улицу — и маленький шрам на верхней губе, полученный в детстве, когда они с приятелем разодрались теннисными ракетками, начинал белеть, что означало крайнюю степень переохлаждения.

Коньяк начал действовать, Массимо расслабился и, озабоченно покачав головой, отправился на поиски жены. Нашел он ее в кухне — звон бесчисленных кастрюль, судков и сковородок, потные лица мечущихся поваров, раскаленный воздух и беснующиеся ароматы готовящихся закусок. Посреди этого бедлама Лина, обсуждающая с Марко и шеф-поваром завтрашнее меню. Лицо последнего было особенно почтительным и серьезным. Здесь Лина ощущала себя в своей стихии, как рыба в воде. Она спорила с поваром, взвешивала громадный кусок мяса на весах, совала нос под крышки бурлящих на огне кастрюль, контролировала разделку оленьей туши — охотничий трофей Петровича, и все это практически одновременно.

Массимо застыл на пороге, его появления в святая святых любого дома, казалось, никто не заметил. Он театрально кашлянул, повара оглянулись и на минуту застыли, вопросительно глядя на хозяина дома, но Лина, непоколебимая Лина, не удостоила благоверного даже взглядом. Поглощенные процессом приготовления повара, не дождавшись от хозяина каких-либо дальнейших действий, вновь засуетились. Обиженно хмыкнув, Массимо вышел из гремящей кухни и побрел назад в гостиную.

— Санта Мария! Обеда мне сегодня не видать. Дернул меня дьявол нагрубить жене! — пробормотал он себе под нос по-итальянски, наливая вторую рюмку.

В ту же минуту в комнату вошла Нина с подносом, нагруженным всяческой снедью, за ней появилась Лина.

— Я вижу засохнуть ты себе не дал, и слава богу. А это от нашего стола — вашему столу! — великодушно произнесла Лина, делая вид, что не замечает виноватого взгляда мужа. — Садись, зануда несчастный.

— Скузи, — буркнул Массимо, усаживаясь за стол.

— Извинение принимается! — торжествующе провозгласила Лина, устраиваясь напротив. Она незаметно сделала Нине знак оставить их наедине. — Думаешь, я не понимаю, что ты устал? — мягко продолжила Лина. — Но ведь официальная часть прошла блестяще, я имею в виду всех этих банкиров и олигархов, что были сегодня в ресторане. По-моему, все остались довольны. Завтра — последний залп, и можно будет отдохнуть.

— Насколько я понимаю, завтра плавно перетекает в послезавтра. Ты назвала такую уйму гостей, что развезти их всех по домам за один вечер будет невозможно. Физически. — Массимо, который никак не мог совладать с семгой в апельсиновом соке, вновь начал раздражаться. — К чему все эти твои старинные приятельницы, не понимаю?

— Ну, во-первых, ночевать останутся не только они. Твои родители, Джина с Альбертом, твой незаменимый Валито со своей аристократкой, да мало ли… А позвала я их просто потому, что соскучилась. Я что же, не имею права соскучиться по школьным подругам? И вообще я не понимаю, чего ты окрысился. Ты ж им помогал. Наташка по сей день тебе благодарна, что ты ее пристроил в фирму этого… как его… Тьфу ты, забыла! С этим юбилеем мозги набекрень! Ну, Массимо, ну подскажи…

— К Фелоди.

— Во-во. — Лина положила себе в рот маслину. — Тебе не кажется, что камин дымит? — вдруг сказала она, подозрительно принюхиваясь.

— Нет. Марко сказал, с камином все в порядке. Это, вероятно, из кухни.

— Марко сказал то, Марко сказал это, — передразнила Лина. — Носишься со своим Марко как с писаной торбой. А на кухне, между прочим, воруют по-черному.

— Вернемся к подругам. Вернее, к тому, что я кого-то там когда-то куда-то пристроил. — Массимо произнес это медленно и со вкусом, слегка рисуясь, с целью продемонстрировать отличное знание русского языка. — Тебе не кажется, что если мы возьмем за правило сажать за свой стол каждого нищего, которому подали на бедность, то вскоре и сами по миру пойдем?

— Наталья — не нищая, — обиделась за подругу Лина.

— Интересно, кто же она, по-твоему?

— Кстати, а как насчет твоего референта? Роберт, кажется? — Лина сделала вид, будто не слышала вопроса. — Замечательный парень, и такой воспитанный. Он будет? Или ты считаешь ниже своего достоинства сажать его с нами за стол?

— Да, считаю. С тебя будет достаточно толпы бонвиванов, которые завороженно смотрят тебе в рот.

— Ты хотел сказать «болванов»? — поправила его Лина: о существовании слова «бонвиван» ей не было известно. — И совершенно напрасно ты не пригласил своего секретаря. По-моему, это недемократично. Надо работать по японской системе, сейчас это так модно, там предприятие — одна большая семья…

— Так, может, мы и Петровича с Любой за стол, а?! — взревел Массимо, отшвырнув рыбный нож. — Чего уж там, раз по японской системе. Сколько раз я тебя просил не лезть ни во что, кроме хозяйства и магазинов. О, мама миа! Порко Мадонна! — И, воздев руки к идеально белому потолку, он выскочил из комнаты, с силой хлопнув массивной дубовой дверью.

Сконфуженная Лина отодвинула тарелку в сторону и, хлюпнув носом, обиженно прошептала:

— Ну, дура. Но я же хорошая… — И тут же вскрикнула: — Ой, мамочки, машину ж в аэропорт надо! Родители прилетают в пять тридцать. Марко, Марко! — Она бросилась вон из комнаты.

С Марко она столкнулась на парадной лестнице. Он вызывал у Лины кое-какие подозрения, пока не доказанные, но ей уже дважды приходилось возить служанок в город на аборты. Допросы с пристрастием результата не дали: девушки ревели и утверждали, что виной всему ребята из дальней деревни Белавино, куда они иногда ходят на танцы. Отступившись от упрямых девчат, Лина, однако, не отказалась от своих подозрений, и ушлый Марко не нравился ей все больше и больше. Итальянец отвечал ей примерно тем же. Синьору Массимо он внимал с подобострастием, на Лину же смотрел с легким презрением.

«Скользкий, как угорь», — думала она, с неприязнью глядя на наглую лоснящуюся физиономию «ключника».

— Марко, вызови Андрея, к пяти он должен быть в Шереметьево-2, встретить синьора Паоло и синьору Луизу. Бегом, слышишь, Марко! — крикнула Лина вслед неторопливо удаляющемуся слуге. — И вели Наде почистить ковры в холле, они грязные.

Оставшись одна, Лина огляделась. Дом парадно сиял. «Хорошо. Все будет хорошо! Все будет хорошо, я это знаю!» — замурлыкала было она, но, вспомнив перекошенную физиономию Массимо, осеклась. «Он устал, и в этом все дело. Еще выборы эти. Они с компаньоном спонсировали какую-то партию, которую, как он потом сказал, «прокатили».

«Порко Мадонна! Мерзавцы! — орал тогда Массимо. Он, образец выдержки и безукоризненного воспитания, топал ногами, брызгал слюной и вопил на весь дом. — Деньги взяли, а сами в заду пятками!»

«В зад пятками», — машинально поправила оторопевшая Лина. Сжавшись в комочек, она притулилась на краешке кресла и испуганно глядела на мужа широко раскрытыми глазами. До этого дня она и не предполагала, что Массимо, ее Массимо, может быть таким… необузданным итальянцем!

«Прочь! Ты здесь только не хватает!» — рявкнул он, свирепо вращая глазами. В гневе Массимо нещадно коверкал русскую речь и путал русские слова с итальянскими.

Лина тогда в мгновение ока растворилась в недрах дома. Ее способность безропотно реагировать на его настроения, проще говоря, ее покорность, и являлась главным достоинством в глазах Массимо Фандотти. Он обращался с ней, будто с домашним животным: взбрело в голову приласкать — приласкал, надоело — в шею!