Фортуне Буагобей - Дело Мотапана Страница 6

Дутрлез испытал облегчение оттого, что напрасно подозревал молодого человека.

– Ну, любезный друг, – продолжал брат Арлетт, – по-видимому, это не тайна, раз вы показали мне свою находку. Где вы ее нашли?

– Это не совсем находка, – сказал Дутрлез с улыбкой, – это скорее трофей.

– Как это?

– Я же рассказал вам о своем ночном приключении на лестнице!

– Вы сказали, что наткнулись на кого-то.

– Да, оттолкнув его, я схватился за вещь, которую он держал, потянул изо всех сил, и этот опал остался у меня в руке.

– Удивительно! Вы могли подумать, что я стану блуждать впотьмах с драгоценным ожерельем в руках?

– Конечно, нет. Сказать вам, что я подумал?

– Будьте так любезны, – сухо ответил Жюльен.

– Мне кажется, вы сердитесь, – с улыбкой сказал Дутрлез, – но мы ведь друзья, и вы должны понять меня правильно. Я подумал, что это ожерелье принадлежит вам или вашим родным и вы, нуждаясь в деньгах, хотели его заложить.

– Вы обо мне очень низкого мнения, – заявил Жюльен, нахмурившись, – и вы поступаете дурно, считая, что я замешан в странных происшествиях, происходящих по ночам в нашем доме.

– В странных происшествиях? Мне кажется, вы клевещете на мой дом, – услышали сотрапезники чей-то насмешливый голос.

Дутрлез поднял голову и увидел Мотапана. Посетители прибывали, официанты бегали взад-вперед, метрдотели величественно, как министры, расхаживали между столиками, и среди всей этой суеты Мотапан вошел в зал незамеченным. Услышав его густой бас, оба удивились. Кальпренед вскочил, схватил шляпу, надел ее театральным жестом и раздраженно потребовал у официанта свое пальто. Дутрлез удивленно смотрел то на Жюльена, то на своего домохозяина, который явился так некстати.

– Как, Жюльен, вы уходите? – воскликнул он.

– Как видите, – сухо ответил Кальпренед.

– Подождите меня, я иду с вами. Я должен вам кое-что отдать…

Но тот уже повернулся и пошел к двери.

– Милый Жюльен, – крикнул ему вслед Дутрлез, – я всегда к вашим услугам. Вы найдете меня дома или в клубе.

Брат Арлетт не удостоил его ответом и убежал, словно за ним гнались кредиторы.

«Какой несносный характер у этого юноши! – с досадой подумал Дутрлез. – Я хотел сделать ему одолжение, но поссорился с ним, и бог знает, как он теперь выпутается из затруднения. Однако мне это на руку. Он не может драться с Бульруа, и, может быть, я сам найду случай наказать этого негодяя, который позволил себе злословить об Арлетт».

Мотапан спокойно наблюдал за этой сценой, и по его улыбке можно было догадаться, что увиденное его насмешило. В свои пятьдесят лет этот состоятельный господин был еще вполне крепким мужчиной. Годы грузом легли на его сильные плечи, но волосы оставались черны, как агат, и только жесткая и грубая борода, наполовину закрывавшая щеки, была чуть тронута сединой. Глаза под густыми бровями сверкали, как угли, а когда он смеялся, то показывал волчьи зубы – длинные, белые и острые. Лицо его походило на маску Полишинеля[8]: выпуклый лоб и громадный загнутый нос, нависающий над острым подбородком.

Если бы Мотапан был низкого роста, то со своей большой головой и немного трагическим выражением лица он казался бы смешным, но у него была фигура кирасира, и насмехаться над ним никому не приходило в голову. С его проницательного лица обычно не сходила полуулыбка.

Дутрлез, хорошо знавший своего домохозяина, недоумевал, зачем тот пришел в полдень в кофейню «Лира», – наверняка не завтракать: он не садился за стол и, по всей видимости, собирался уходить. Тут Альбер заметил опал, который положил на стол и забыл убрать. Первой его мыслью было прикрыть камень салфеткой, но Мотапан смотрел на Дутрлеза в упор, и тот передумал. Он решил, что лучше действовать иначе – попросить счет, в ожидании его отвлечь внимание Мотапана и за разговором незаметно убрать драгоценный камень. Но Мотапан его опередил.

– Я пришел сюда, чтобы найти одного человека, – сказал он. – Пока я его не вижу, но надеюсь, что он придет. Вы не возражаете, если я займу место Кальпренеда?

– Сделайте одолжение, – ответил Дутрлез, прикрывая камень локтем и думая совсем о другом.

– Я недолго буду вам надоедать и могу предложить хорошую сигару, – продолжал Мотапан, сев на стул. – Такие в Париже никто не курит. В прошлом году я специально послал в Гавану одного из своих друзей, чтобы купить десять тысяч таких сигар.

– Благодарю, вы очень любезны, – ответил Дутрлез, протягивая руку, чтобы принять драгоценный подарок.

– Какая муха укусила вашего молодого друга? – спросил Мотапан.

– Просто он очень обидчив.

– Брыкается, как норовистый жеребец. Он на вас рассердился? Мне показалось, что он вел себя не совсем учтиво.

– Да? Я не обратил внимания.

– И вы правы. Младший Кальпренед совсем как ребенок. Кстати, о каких это странных ночных происшествиях он говорил? Мой дом мне дорог, и меня интересует все, что в нем происходит.

Дутрлез замешкался, размышляя над ответом, но тут ему пришло в голову, что, может быть, лучше просто сказать правду. Теперь он был уверен, что встретил не Жюльена, и не боялся скомпрометировать его, рассказав о своем приключении на лестнице.

Барон с улыбкой продолжал:

– Если бы отец этого юноши знал, что его сынок, как кот, бродит по ночам, он стал бы его запирать. Но граф нерешителен. Я сделал ему очень выгодное предложение, однако так и не добился ответа.

– Действительно, – тотчас сказал Альбер, – я ведь столкнулся с вами в ту минуту, когда вы входили к нему.

– О, я был там недолго и, вероятно, не скоро пойду опять. Вполне возможно, что никогда.

Влюбленный наконец перевел дух и решил, что надо рассказать о странной ночной истории этому добряку Мотапану.

– А теперь, милый друг, – продолжал хозяин, – скажите, разве в моем доме есть привидения?

– Нет, любезный барон, это не привидения, а люди из плоти и крови.

– Конечно, это мои жильцы! Они имеют право ходить куда и когда им угодно. Я люблю ложиться рано, но, когда был молод, не лишал себя удовольствия возвращаться ночью и нахожу вполне естественным, что и вы поступаете так же. Уж не вздумал ли консьерж сделать замечание вам или юному Кальпренеду?

– Нет-нет. Только он напрасно не оставляет свет после полуночи. Вчера я не нашел свечи и поэтому…

– Благодарю, что вы сказали мне об этом. Намылю же я голову этому растяпе Маршфруа! Он добрый человек, но, с тех пор как его дочь собралась дебютировать на сцене, тщеславие помрачило его рассудок. Так что, вы говорите, из этого вышло?

– Поднимаясь по лестнице, я наткнулся на одного господина.

– Только-то? – смеясь, сказал барон. – Это, конечно, неприятно, но вы ведь не стеклянный и не разбились от столкновения. И тот, другой, я полагаю, не сломал ни рук, ни ног.

– Он ничего не сломал, мы только толкнули друг друга. Он схватил меня за руку так крепко, что я чуть не закричал, но сдержался и прижал его к стене. Он тоже не произнес ни слова.

– Безмолвная схватка. Чем же она закончилась?

– Я пошел своей дорогой, а он – своей.

– То есть вы продолжили подниматься, а он – спускаться?

– Нет, когда я с ним столкнулся, он тоже поднимался.

– Кто же этот лунатик? – спросил Мотапан с любопытством. – Знаю, это лакей, засидевшийся в винном погребке. Может быть, ваш?

– Не думаю.

– Но точно не мой! Мой пьет только воду и ложится сразу, как только я его отпущу. Кстати, где вы встретили этого человека?

– Между первым и вторым этажами.

– На первом живу я, на втором – Кальпренед, у которого в прислугах только женщины. На третьем – Бульруа, у него есть камердинер. Но ведь слуги ходят по черной лестнице.

– Я уверен, что это был не слуга. И он вошел в квартиру на втором этаже.

– Любопытно! Стало быть, это был граф де ля Кальпренед или его сын.

– Я думал, что сын, но Жюльен сказал, что до двух часов оставался в клубе.

– Не оттого ли он рассердился, что вы его об этом спрашивали?

– Он расстроен, потому что ему не везет в игре.

– Гм! Он волен проигрывать, но должен платить при этом… Откуда он возьмет деньги?

– Это вас не касается, – внезапно ответил Дутрлез.

– О, напротив, это немного касается и меня, – прошептал Мотапан, – но не о том речь. Итак, все ограничилось ночным столкновением. Молодой человек не захотел сознаться, что в темноте вы его порядком отделали. Ведь вы прижали его к стене?

Разговаривая, Дутрлез успел накрыть опал салфеткой. Интуиция подсказывала ему, что Мотапану лучше не видеть камень – не потому, что он сомневался в Жюльене, а потому, что не решился рассказать историю до конца. Дуртлез подумал, что молодой человек, играющий в карты и не имеющий средств, всегда вызывает подозрения, а Альберу не хотелось, чтобы кто-то подозревал брата Арлетт.

Должно быть, Мотапан не заметил камня, потому как не сказал о нем ни слова.

– Я думаю, что вы ошибаетесь, – ответил Альбер, – ночью я столкнулся не с Жюльеном.