Гари Ромен - Европейское воспитание Страница 6

– Вас ждет герр гауляйтер! - доложил молодой человек.

Делегация была представлена. Пан Йозеф приложил руку к сердцу и раскрыл рот…

____________________

1 Госпожа (польск.).

– Знаю, знаю! - нетерпеливо оборвал его немецкий чиновник. - Все они говорят одно и то же… Это муж?

– Jawohl]…

- Что он привез?

– Яйца, сало и творог! - сказал пан Ромуальд, обнажив клыки.

____________________

1 Так точно (нем.).

11

Янек сидел у костра - дождь перестал, и партизаны воспользовались этим, чтобы выйти из норы, - задумчиво наблюдая, как в костре шипят и дымятся сырые дрова. Младший Зборовский, усевшись по-турецки, играл на губной гармонике с большой охотой, но без особого умения.

– Ты играешь безобразно, - сказал Янек. - Просто ужасно!

Юный Зборовский обиделся.

– Это чертов отрывок, - возразил он. - Ты ничего не смыслишь. И слова красивые. Он пропел:

Tango Milonga

Tango mych marzen i snow…1

– И слова ужасные! - вздохнул Янек. - Ты можешь сыграть Шопена?

____________________

1 Танго Милонги. Танго моих грез и снов… (польск.)

Юный Зборовский покачал головой:

– А кто это?

– Один поляк, - сказал Янек. - Композитор. - Он протянул руку. - Дай.

– Ты умеешь играть?

– Нет.

Он схватил гармонику и с отвращением зашвырнул ее в кусты. Юный Зборовский выругался, подобрал инструмент и снова начал дуть в него.

– Где твои братья?

– В Вильно.

Братья Зборовские вернулись поздно вечером. Они пришли не одни: привели с собой девочку. Лет пятнадцати. Лицо ее было усыпано веснушками; их было очень хорошо видно, хотя она густо напудрилась. Она носила военную шинель, которая была ей велика, и берет, едва прикрывавший белокурые, растрепанные волосы. Янек видел ее впервые.

– Кто это?

Младший Зборовский посмотрел на девочку.

– Смотри, чтоб не наградила тебя болячкой, - ухмыльнулся он.

– Какой болячкой?

– Болячка. Ну ты же знаешь.

– Ничего я не знаю, - сказал Янек.

Он внимательно посмотрел на девочку. Она была не похожа на больную. Наверное, малышка поняла, что говорят о ней. Она печально посмотрела на Янека большими карими глазами. Потом она улыбнулась ему.

– Кто это? - тихо повторил Янек.

– Да это же Зоська! Ее все здесь знают. Она работает на нас в Вильно. Спит с солдатами, а они рассказывают ей, откуда прибыли, куда направляются и где будут проходить их колонны… Она заражает их болячкой. - Он крикнул: - Зоська!

Девочка подошла. Она по-прежнему смотрела на Янека и улыбалась. Шинель доходила ей до пят. Янек больше не смел на нее смотреть. Он задрожал. У него защемило под ложечкой. Ему стало стыдно самого себя, поднявшейся в нем теплой волны, внезапного желания обнять эту девочку и прижаться к ней. Младший Зборовский встал, обнял девочку за талию и потрогал ей грудь.

– У нее болячка! - сказал он с досадой. - А жаль. Ее никто здесь не трогает. Правда, Зоська, у тебя ведь болячка?

– Да, - равнодушно сказала девочка.

– От этого умирают, - убежденно заявил младший Зборовский. - Правда, Зоська, от этого умирают?

– Да.

Она не сводила глаз с Янека. Потом неожиданно наклонилась и коснулась его лица кончиками пальцев.

– Kocha, lubi, szanuje?…1

- Оставь его, - сказал младший Зборовский. - Он не знает, что это такое. Он никогда не делал этого. Правда, Твардовский, ты никогда этого не делал?

– Чего? - спросил Янек.

– Вот видишь, - торжествующе сказал младший Зборовский. - Он не знает, что это такое!

– Nie chce, nie dba, nie czuje?2 - закончила девочка.

Янек вскочил и убежал в лес. Он услышал, как младший Зборовский громко расхохотался… Мальчик шел некоторое время, а

____________________

1 Любишь немножко, сильно, страстно? (польск.)

2 Немножко, сильно, страстно, совсем не любишь?… (польск.)

потом остановился за пихтой: девочка шла за ним. Янек хотел пошевелиться… а ноги ватные.

– Почему ты боишься меня?

– Я не боюсь.

Она взяла его за руку. Он отдернул ее.

– Ты милый. Не такой, как другие. Я люблю тебя…

– Но я ничего для этого не сделал.

– Ничего и не надо делать… Я люблю тебя. У тебя нет родителей?

– Есть. Но я не знаю, где они.

– Моих убило бомбой три года назад. Мой отец был инженером. А чем занимался твой?

– Он был врачом.

Она снова взяла его за руку.

– Куда ты собрался?

– У меня есть своя землянка.

– Далеко?

– Нет.

– Можно, я пойду с тобой?

Он услышал свой голос, изменившийся до неузнаваемости, который вопреки его воле сказал:

– Да.

Они шли молча. Он думал об отце и о своем обещании никогда никому не показывать землянку… Наверное, она угадала его мысли и тихо сказала:

– Не бойся. Я никому не скажу.

– А я и не боюсь. Я ничего не боюсь.

Она улыбнулась:

– Дай мне тогда руку.

Он почувствовал ее маленькую руку в своей - холодную, худенькую. И непроизвольно сжал ее.

– Как тебя зовут?

– Ян Твардовский.

– Янек, - сказала она, - Янек… Красивое имя. Можно, я буду тебя так называть?

– Да.

Они пришли. Он отбросил ветки и помог ей спуститься. Она села на матрас и посмотрела вокруг.

– Хорошая землянка. Намного лучше, чем у Черва.

– Мы вырыли ее вместе с отцом.

Он сел рядом с ней. Она прижалась к нему и больше ничего не говорила. Они долго сидели и молчали… Потом она вздохнула, расстегнула пуговицу своей шинели и смиренно сказала:

– Ты хочешь?

– Нет, нет. Вот так, сразу…

Она снова прижалась к нему.

– Просто если ты хочешь, - прошептала она. - Мне все равно. Я привыкла.

– Я не хочу!

– Как хочешь. Я уже привыкла. Вначале было очень больно. Но сейчас я привыкла и ничего не чувствую.

12

На рассвете она осторожно разбудила его.

– Я ухожу.

– Останься.

– Нет, я обещала Черву. Мне нужно вернуться в город.

– Это обязательно?

– Черв думает, что немцы будут прочесывать лес.

– Ну и что?

– Мне нужно сходить к солдатам…

– Они ничего не скажут.

– Скажут. Люди всегда все рассказывают, нужно только уметь слушать.

Ее голос звучал смиренно и печально. В темноте Янек не видел ее лица.

– Ты вернешься?

– Да.

– Дорогу найдешь?

– Конечно. Не бойся…

Она обняла его и долго сидела, прижав лицо к его шее.

– Спи.

– Возвращайся скорее.

– Как только все закончу.

Она ушла. Он пытался уснуть, но всякий раз, закрывая глаза, слышал в темноте голос Зоси: «Как только все закончу…» Он оделся и вышел из землянки. Погода была прекрасная, по голубому небу быстро плыли облака, с ними хотелось играть. Сунув руки в карманы и насвистывая, он пошел в лес, не разбирая дороги. Он чувствовал себя как дома: лес больше не пугал его. Раньше за каждым деревом ему мерещился враг; а теперь, наоборот, Янека окружало множество друзей. Шорох веток дышал почти отеческой нежностью. Ему вспомнилась фраза, сказанная однажды старшим Зборовским: «Свобода - дитя лесов. Здесь она родилась и здесь же прячется, когда приходится худо».

Часто, бывало, опирался он рукой о твердую надежную кору дерева и смотрел на него с благодарностью. Он даже подружился с одним древним дубом - наверняка самым красивым и самым могучим во всем лесу, что раскидывал над Янеком свои ветки, словно оберегающие крылья. Старый дуб беспрестанно шептал и бормотал, и Янек пытался понять, что он хочет ему сказать; в минуты наивности, которых немного стыдился, он ждал даже, что дуб заговорит с ним человеческим голосом. Он прекрасно знал, что это ребячество, недостойное партизана, но порой не мог удержаться и прижимался к старому дереву, и ждал, и слушал, и надеялся.

Однако Янек сознавал, что его отец мертв. Партизаны с явным смущением избегали этой темы, и он все понимал. Он не задавал им вопросов. «Зеленые» никогда не говорили о своих семьях, и он старался поступать так же. Об этом нельзя было думать. Он старался казаться бесстрастным, стойким и мужественным: старался быть мужчиной. Но это очень трудно. Возможно, он был еще слишком молод, или, возможно, просто пока еще никого не убил. Он по-прежнему внезапно вскакивал на матрасе, прислушивался к шуму шагов и неожиданно понимал, что его отец вернулся. Выбегал наружу, но там никого не было, только трещала ветка. Однажды братья Зборовские принесли ему весточку от матери: она жива, только немного болеет, о ней заботятся друзья, не стоит волноваться. Он часто думал о том, что сказал ему отец, когда они виделись в последний раз, и в голове крутилась фраза «ничто важное не умирает»; она слышалась ему даже в извечном шорохе леса. Учитывая, сколько людей ежедневно погибало, фраза звучала довольно странно.