Жорж Сименон - Человек из Лондона Страница 6

Трудно предположить, что такие мысли не приходят ему в голову. Но вместо того, чтобы с первым же поездом или судном покинуть Дьепп, он пытается найти чемодан. И при этом у него вид отчаявшегося человека.

Такой вид был у него уже утром, когда он с завистью смотрел на шлюпку Батиста, пересекавшую гавань. Еще тогда Малуэн предвидел, что он вернется, но сейчас ему стало жутко при виде упорства, с каким англичанин продолжал свои поиски в этой влажной мгле. Умеет ли он хотя бы плавать?

Видно, деньги нужны ему позарез!

Малуэн мог бы просто посмеяться над чудаком. Ведь деньги-то лежат в его шкафчике. Но ему, напротив, было далеко не весело, когда он слышал, как клоун неумело шарит багром по дну. Хорош он будет, если вместо чемодана выудит труп!

А что если ему просто не на что уехать из Дьеппа?

Или, может, эти деньги предназначались кому-нибудь другому?

В эту ночь Малуэн впервые забыл о своей трубке.

Со стороны «Мулен-Руж» приближались голоса, он узнал Камелию. Двери закрывались. С грохотом опустилась металлическая Штора. Последним прошел официант, который жил по ту сторону гавани, неподалеку от Малуэна.

Если часами слушать, как крыса грызет перегородку, то и от этого взбесишься. А тут человек скребется где-то рядом, среди воды и тумана. Да еще ты заранее знаешь, что все это без толку, что ничегошеньки он не найдет!

Представляешь себе его смешной нос, еще более вытянувшийся от отчаяния!

Малуэн мог бы, конечно, сказать себе, что лично для него все складывается наилучшим образом. Но нет, н себе этого не говорил, хотя в иные минуты просто выходил из себя.

Один раз он даже вынул из кармана ключ, отпер шкафчик и вытащил на стол чемодан. Чемодан просох, но сохранил следы сырости, напоминающие контуры географической карты. Желтоватые пятна виднелись и на банкнотах. А за окном по-прежнему раздавались всплески весел.

Ему стоило только крикнуть: «Эй, ты! Лови!» — и бросить человеку пачку денег, чтобы тот мог совершить задуманное.

— Нет, совершенно невозможно, — вздохнул Малуэн и, запирая чемодан в шкафчик, чуть было не оставил ключ на столе.

Заметив это, он побледнел, потому что понял: отныне он во власти случая, оплошности, недосмотра.

Ведь ключ мог найти сменщик. И подумать: «А вдруг у Малуэна водка лучше моей?,.»

Ему самому доводилось прикладываться к бутылке товарища, а потом доливать ее водой.

Подумав о воде, Малуэн представил себе покрасневшие от холода руки человека, надрывавшегося в гавани.

Несмотря на силу, с какой он нанес удар кулаком в ту ночь, англичанин явно не приучен к тяжелой работе.

Может, он еще в Лондоне решил утопить товарища?

А может, они поссорились за выпивкой в «Мулен-Руж»?

Больше всего Малуэну действовал на нервы звук погружающегося в воду багра, звук, который повторялся каждые две-три минуты. И так сотни раз! А в довершение всего размеренно выла сирена, и рев ее был настолько мощен, что, казалось, вот-вот разнесет весь город. В сравнении с ним скрип кабестана походил на нежную музыку.

В четыре утра Малуэн с радостью отдал бы половину банкнот, лишь бы увидеть, что шлюпка уплыла. И все же, когда в четверть пятого он услышал всплеск воды от весла и понял, что «Благодать божья», пересекает гавань, он ощутил пустоту, его охватило беспокойство.

Разглядеть лодку ему не удалось. Даже корпус английского судна был едва различим в тумане. Разбираться в том, что происходит, помогали только звуки: сперва раздался звон цепи, когда человек причалил суденышко, затем его шаги по набережной, по железнодорожному мосту, снова по набережной.

Малуэн сказал:

— Идет сюда.

Чтобы вернуться в город, англичанин должен свернуть за угол кафе «Швейцария», и тогда звук его шагов станет слабее. Но звук становился сильнее и наконец замер. Человек подошел к подножию башни.

Из предосторожности Малуэн присел. В освещенной будке четко вырисовывался его силуэт, в него легко было попасть из револьвера.

Едва он устроился за столом, покрытым рваным листом промокательной бумаги, как лестница дрогнула.

Кто-то поднялся на первую ступеньку.

Малуэн затаил дыхание. Оружия у него не было, он ни за что бы на свете не стал бы стрелять в человека из Лондона. Почему — он и сам не знал.

«Если клоун не поднимется, пожертвую пятьсот франков на часовню», — решил Малуэн.

Часовня стояла на вершине скалы, неподалеку от его дома, и жены моряков ходили туда молиться, когда судна не возвращались в порт.

«Пожертвую, как только обменяю банкноты», — поправил он себя, подумав, что ему не удастся изъять пятьсот франков из денег, предназначенных на домашние расходы, не возбудив подозрений жены.

Англичанин внизу колебался. И это было естественно. Возможно, ему сказали, что стрелочник, которого он трижды встретил в течение дня, работает в ночную смену. А может, он и сам выследил Малуэна?

Не догадывается ли он, что чемодан уже достали из воды?

Итак, двое находились совсем близко друг от друга, их одолевали мысли об одном и том же, но ни один не знал, что известно другому.

«Если он поднимется, я отдам ему чемодан».

Англичанин поднялся еще на две ступеньки.

«Выделит же он какую-то часть мне за труды…».

Малуэну хотелось закричать. А ведь он был человек сильный. Ему не раз доводилось ввязываться в драки в кафе.

Самое ужасное было то, что он неизменно представлял себе худое и мрачное лицо клоуна, которое с минуты на минуту могло появиться в двери.

Но нет! Клоун отпустил перила. Галька заскрипела под его подошвами. Может, ему еще страшнее, чем Малуэну? Или его напутал звонок, известивший о приближении вагонов? Стрелочник нарочито шумно перевел рычаги и различил далекий звук соединившихся рельсов с таким удовольствием, какого еще никогда не испытывал.

В бистро на рыбном рынке зажглись огни. Ночь близилась к концу. Еще самое большее час темноты, один час, в течение которого Малуэн не будет знать, что делает тот, другой: клоун исчез, растворился в молочном тумане, который становился все более непроницаемым. Доносились лишь привычные шумы порта и города.

Оставалось убить время, слушая, как входят в порт два траулера, которые двигались очень медленно, вслепую, под оглушительный вой всех своих сирен. Когда траулеры оказались между причалами, стали слышны даже голоса впередсмотрящих, склонившихся над форштевнями.

Малуэн набил первую за смену трубку и налил себе рюмку водки из бутылки сменщика, который позабыл ее на столе, там, где Малуэн чуть было не оставил свой ключ.

Занимался день. Теперь все пойдет заведенным порядком: послышатся звуки рыночного колокола, стук телег, рокот грузовиков, характерный скрип плетеных корзин с уловом, голоса людей, шлепанье мокрой рыбы, падающей плашмя на плиты мостовой.

Малуэн открыл путь вагонам со свежим уловом. Когда он в последний раз подбросил угля в печку, уже рассвело. Но видимость не стала лучше, чем ночью.

Автомашины шли с включенными фарами. Появились огни в домах, все в тех же домах, где рано встают одни и те же люди.

— Все в порядке? — спросил сменщик, открывая дверь.

— В порядке, — откликнулся Малуэн, позабыв, что накануне они повздорили.

Он посмотрел на свой шкафчик, убедился, что ключ у него в кармане, и стал спускаться по лестнице, железные перила которой были покрыты инеем.

Едва он минул морской вокзал, как заметил у края тротуара клоуна. Плащ его промок, шляпа потеряла форму. Человек стоял, засунув в карманы руки, и смотрел на него. Клоун его ждал. Казалось, он вот-вот шагнет навстречу и заговорит.

Малуэн не убежал бы. Не шевельнул бы пальцем, чтобы защитить себя. Он заранее принял решение — все выслушать и поступить так, как ему скажет англичанин.

Даже вернулся бы в будку за чемоданом. Разве это не заметно по его виду?

Но человек из Лондона не шагнул ему навстречу, не заговорил; глаза его лихорадочно блестели, рот скорбно кривился, и он лишь смотрел, как стрелочник проходит мимо.

Малуэн споткнулся, поступь его стала неуверенной: он ждал удара или нападения. Потом свернул налево, дорога была настолько ему знакома, что он прошел бы по ней с закрытыми глазами. Обернуться он не смел и даже почувствовал облегчение, услыхав за спиной шаги англичанина.

На остановке такси стояли водители. Малуэн сообразил, что пересекает рынок, но ничего не увидел вокруг, по крайней мере ничего в отдельности — и не только из-за густого тумана. Он был поглощен одной мыслью: клоун его преследует.

Он пришел в себя, лишь услышав голос жены:

— Ну, теперь ты сам видишь, что у тебя грипп!

Раз уж речь зашла о гриппе, то это целиком по ее части — повод готовить отвары, напускать на себя еще более несчастный вид и, не боясь мужа, шпынять мальчишку. Малуэн был разбит, опустошен, подавлен, и тем не менее ему нужно было все обдумать.

Только не так, как это делает жена, которая способна по три дня обсуждать покупку кастрюли или бесконечно пережевывать вопрос о том, брать ли Эрнесту уроки игры на скрипке, о чем уже больше года говорят и в его семье, и у шурина.