Филлис Джеймс - Черная башня Страница 64

— А облачение? Он ведь был в облачении?

— Надо было его снять — так ведь всего не упомнишь. Понимаете, он не верил, что я выгораживаю Денниса, чтобы уберечь Уилфреда от потрясения или из добрых чувств к Деннису. Он слишком хорошо меня знал. Когда отец Бэддли обвинил меня в том, что я сбиваю Денниса с пути истинного и использую Тойнтон-Грэйнж для каких-то своих целей, я ответил, что расскажу ему правду и хочу исповедаться. Наверняка в глубине сердца он знал, что для него это смерть, что я просто развлекаюсь. И все же рисковать он не мог. Откажись он принять мои слова всерьез, значит, его жизнь была бы ложью. Он колебался не дольше секунды, а потом накинул епитрахиль.

— Не порадовал вас даже проблеском страха?

— О нет! Да и с какой бы стати? В одном мы с ним были схожи. Ни один из нас не боялся смерти. Не знаю уж, куда там надеялся попасть Бэддли, испуская, как говорится, последний верноподданный вздох, но он явно не видел там ничего такого, чего стоило бы бояться. Совсем как я. Я не хуже его знаю, что меня ждет после смерти. Аннигиляция. А какой смысл бояться забвения? Я не такой дурак. И как только перестаешь бояться смерти — совсем перестаешь, — сразу и остальные страхи кажутся такими незначительными. Ничто уже тебя не волнует. Необходимо одно — всегда иметь под рукой средство умереть. Тогда ты неуязвим. Вынужден извиниться за то, что в моем случае это будет револьвер. Понимаю, что выгляжу смешно и мелодраматично. Однако не могу представить, как убиваю себя иным способом. Утопиться? Этот напор душащей воды… Яд? Того и гляди какой-нибудь идиот вмешается и вытянет меня обратно. Кроме того, я боюсь сумеречной страны между жизнью и смертью. Нож? Слишком грязно, да и ненадежно. Здесь три пули, Дэлглиш. Одна для вас и две, если понадобится, для меня.

— Ну, раз торгуешь смертью, как вы, наверняка становишься с ней на короткой ноге.

— Все, кто принимает сильные наркотики, на самом деле хотят умереть. Вы знаете это не хуже меня. И они не могут сделать это с меньшим неудобством и с большей выгодой для всех остальных. Да к тому же получают удовольствие — по крайней мере вначале.

— А Лернер? Полагаю, именно вы платите по счетам дому для престарелых, где живет его мать. Что вам каких-то двести фунтов в месяц? Вы получили его задешево. И все-таки он наверняка знает, что привозил.

— Привезет, через три дня. И продолжит привозить. Я сказал ему, что это гашиш, совершенно безвредный наркотик, Из числа тех, которые наше не в меру щепетильное правительство объявило вне закона, но к которым мои лондонские друзья питают большое пристрастие и за которые готовы хорошо платить. Он предпочитает мне верить. Знает правду, но не признается в ней даже самому себе. Это вполне понятно и разумно — необходимый самообман. Вот так мы и зарабатываем себе на жизнь. Вы вот, к примеру, наверняка знаете, что ваша работа — грязное занятие: одни мерзавцы ловят других, и что вы зря тратите на нее свои таланты. Но, признав сей факт, вы бы нанесли ущерб собственному душевному спокойствию. Так что если вы и уволитесь, то причиной назовете что-нибудь совсем другое. А вы, часом, не увольняетесь? Почему-то у меня сложилось такое впечатление.

— Что выдает определенную проницательность. Я об этом подумывал. Но не сейчас.

Решение остаться наработе, появившееся неведомо откуда и неведомо когда, показалось Дэлглишу столь же иррациональным, как и прежнее решение уволиться. Оно не было знаком победы. Скорее даже — поражения. Впрочем, если он останется в живых, хватит времени проанализировать странности этого душевного конфликта. Подобно отцу Бэддли, человек живет и умирает как должно. Дэлглиш услышал насмешливый голос Джулиуса:

— Какая жалость. И поскольку, судя по всему, это ваше последнее дело, почему бы не рассказать, как вы меня вычислили.

— А у меня есть время? Не слишком-то улыбается провести последние пять минут, признаваясь в профессиональной некомпетентности и перечисляя свои промахи. Мне это никакой радости не доставит. Кроме того, не понимаю, с какой стати удовлетворять ваше любопытство.

— В общем-то, конечно, ни с какой. Но это скорее в ваших интересах, чем в моих. Разве вам не полагается тянуть время? Кроме того, если рассказ окажется достаточно занимательным, вдруг я расслаблюсь и предоставлю вам возможность прыгнуть, или швырнуть в меня стулом, или что вас там учат делать в подобных ситуациях. Или кто-нибудь войдет, или вдруг даже я передумаю.

— А вы передумаете?

— Нет.

— Тогда лучше вы удовлетворите мое любопытство. Про Грейс Уиллисон я, кажется, догадываюсь. Вы убили ее точно так же, как отца Бэддли, — сразу после того, как решили, что я слишком много подозреваю. Потому что она могла напечатать по памяти «список друзей», список, включавший ваших поставщиков. А вот Мэгги Хьюсон — ей-то почему пришлось умереть?

— Она слишком много знала. Разве вы не догадались? Я вас переоценил. Она знала, что чудо Уилфреда — ошибка. Я отвез Хьюсонов и Виктора в Лондон на консультацию в больнице. Эрик с Мэгги отправились в архив, где хранятся медицинские карты, чтобы взглянуть на историю болезни Уилфреда. Полагаю, им хотелось удовлетворить естественное профессиональное любопытство, раз уж они туда заехали. А там они вдруг обнаружили, что у него вовсе не было множественного рассеянного склероза — последние анализы показали, что допущена ошибка в диагнозе. Все, что стряслось с Уилфредом, объяснялось лишь истерическим параличом. Но я, должно быть, шокирую вас, дорогой мой коммандер. Вы ведь сторонник научного прогресса, верно? Вам трудно принять, что медицинские технологии могут ошибаться.

— Нет. Я вполне верю в возможность ошибок в диагнозе.

— А вот Уилфред, судя по всему, не разделял вашего здорового скептицизма. Он так и не удосужился вернуться в больницу для очередной проверки, а оттуда ему тоже никто не написал, что, мол, ошибочка вышла. Да и с чего им было писать? Хьюсоны, конечно, просто не могли держать такое потрясающее открытие при себе. Сначала рассказали мне, а потом Мэгги разболтала еще и Холройду. Он, наверное, еще на обратной дороге догадался — что-то произошло. Я пытался подкупить ее виски, чтобы она помалкивала. И Мэгги искренне верила, что я пекусь о дорогом Уилфреде. Это действовало, пока Уилфред не отстранил ее от возможности принимать решение по поводу будущего приюта. Она пришла в ярость. Сказала, что заявится туда в конце медитации и открыто объявит правду. Я не мог пойти на такой риск — вдруг из-за этого сорвалась бы передача приюта «Риджуэл траст». Тойнтон-Грэйнж и паломничеству ничто не должно было угрожать.

Ей не слишком хотелось присутствовать при скандале, который непременно там после этого разыграется, так что она с радостью ухватилась за мое предложение: высказав все, сразу же улизнуть со мной в город. Я еще посоветовал ей оставить намеренно многозначительную записку, которую можно было бы понять, как предсмертную. А потом она бы вернулась в Тойнтон-Грэйнж, когда бы сама захотела — и если бы захотела, — чтобы посмотреть, как Эрик отреагировал на перспективу вдовства. Самый что ни на есть театральный поступок — как раз в духе нашей милой Мэгги. Избавиться от неприятной ситуации, доставить Эрику с Уилфредом максимум хлопот и неприятностей, да еще провести выходные у меня в Лондоне с перспективой развлечься на славу, когда — и если — она решит вернуться. Мэгги даже вызвалась сама стащить веревку. Мы сидели здесь и пили, пока она не набралась настолько, чтобы уже не подозревать меня, но еще быть в состоянии написать записку. Последние корявые строчки, упоминание о черной башне, разумеется, добавил я сам.

— Вот почему она приняла ванну и нарядилась.

— Разумеется. Расфуфырилась, чтобы с максимальным эффектом провести свой выход в Тойнтон-Грэйнж, а кроме того, льщу себя мыслью, чтобы произвести впечатление на меня. Я прямо-таки поразился оттого, что, оказывается, заслуживаю чистого белья и крашеных ногтей на ногах. Не знаю уж, какие, по ее мнению, у меня были планы на эти совместные выходные. Милая Мэгги всегда была не в ладу с действительностью. Противозачаточное в сумке свидетельствовало скорее об оптимизме, чем о предосторожности. И у нее, видно, существовали собственные идеи на будущее. Бедная девочка просто мечтала покинуть Тойнтон-Грэйнж. Уверяю вас, она умерла счастливой.

— А перед уходом вы подали сигнал светом.

— Ну, мне же требовался какой-то предлог, чтобы потом зайти и обнаружить тело. Так что вполне благоразумно было добавить правдоподобия. Кто-нибудь в Грэйнж вполне мог случайно бросить взгляд в окно и потом подтвердить мой рассказ. Только не думал, что это окажетесь вы. Признаться, мне стало не по себе, когда я застал там вас за вашим бойскаутским занятием. А вы еще со столь примечательным упорством никак не оставляли тело в покое.

«Наверное, — подумал Дэлглиш, — тебе так же стало не по себе и когда ты нашел Уилфреда чуть не задохнувшимся насмерть». И тогда, и после смерти Мэгги Джулиус испытывал совершенно неподдельный ужас. Дэлглиш спросил: