Глэдис Митчелл - Тайна Камня друидов Страница 7

Воцарилась устрашающая тишина и долгая пауза. Наконец некая отважная дама, орудовавшая иглой в надежде сшить сорочку, которая прикроет наготу самой черной Африки, осведомилась, едва дыша:

– Человеческие останки? Что вы хотите сказать, Полли Бленкинс?

Миссис Элали Бленкинс оглянулась. Жена проповедника вместе со скучнейшей книгой, из которой она обычно зачитывала отрывки собранию домохозяек, еще не появилась, поэтому Полли придвинулась поближе к даме с сорочкой и ответила так тихо, что остальным тоже пришлось придвинуться, навострить уши и прервать свою работу:

– То и хочу сказать: именно это он и нашел сегодня утром. Конечно, Генри Бинкс живет над своей лавкой на Пирл-роуд, а еще снимает мясную лавку на рынке, хотя на лавке все еще висит имя Смита, старого Тома Смита, жившего раньше над зеленщиком Бордером на Куин-стрит… Старик уже в могиле, но Генри Бинкс так и не позаботился закрасить на лавке его имя и намалевать свое. Ну, понедельник в его деле – нехороший день, вот он и не открывает лавку на рынке до вторника, а в понедельник довольствуется продажей каких-то обрезков у себя на Пирл-роуд. И вот утром во вторник отправляется он на рынок, в лавку, а в лавке на Пирл-роуд оставляет, как водится, жену и сына. И что же он находит? – Рассказчица выдержала драматическую паузу. – Я скажу вам, что нашел Генри Бинкс, убрав ставни, – продолжила она. – Тело, человеческое тело, разрубленное на кусочки так аккуратно, словно он сам над ним потрудился! Говорят, это было сделано его же… инструментами. По словам моего племянника, полиция забрала их, чтобы снять отпечатки пальцев. Ну и зрелище было, могу представить! Мол, увидев все это, Генри Бинкс, даром что мясник, хлопнулся в обморок!

– Отпечатки? Мы собрали их сотни. Опознать тело? Пока не можем. Задержать Генри Бинкса? На каком основании? Конечно, он под наблюдением, не беспокойтесь. Но арестовывать его не за что. Скотленд-Ярд? Чтобы я этого больше не слышал, иначе вы сами будете задержаны за препятствование полиции!

Единственный репортер, которого могла себе позволить газета «Боссбери сан», улыбнулся утомленному полицейскому, сторожившему лавку Генри Бинкса на крытом рынке, и зашагал прочь. Обычная толпа впечатлительных людей, мгновенно появляющаяся всюду, где было совершено преступление, собралась перед лавкой, желая непременно находиться на месте самого отвратительного и страшного преступления десятилетия. Полицейский, прогнав молодого репортера, уставился на вывеску в трех футах над головами зевак и принял стойку «вольно». Он гадал, как его поощрят – и поощрят ли – за то, что первым очутился в этом месте после того, как мясник Генри Бинкс сделал утром свое ужасное открытие.

«Жаль, что убийца догадался утащить голову, – размышлял полицейский Пирс. – Если бы не это, мы бы знали, кого убили, и действовали бы соответственно».

Старшие по званию и должности – суперинтендант Бидуэлл, занимавший пост заместителя начальника полиции графства, и инспектор Гринди, которому поручили расследование, – обсуждали ту же самую тему.

– Проклятая голова! – ворчал суперинтендант Бидуэлл. – Все остальное он изволил оставить нам, включая потроха… Оставил бы и голову – избавил бы нас от множества хлопот.

Инспектор услужливо гоготнул в ответ на неудачную шутку, продиктованную самыми лучшими намерениями.

– Я серьезно, – не унимался суперинтендант. – Начать с того, что убитый, очевидно, был джентльменом. Похоже, ежедневно принимал ванну, вы заметили? Следил за состоянием ногтей на руках и ногах. А как вам эта находка: расчленить труп в мясной лавке? Кто обратит внимание на доносящиеся оттуда звуки рубки? Мяснику положено готовить товар к следующему дню. Никого не удивила тележка или что там они используют, развозя товар по лавкам. Проникнув в лавку, хитрецу осталось только подпоясаться фартуком Генри Бинкса поверх халата, который тот вешает на крючок, прежде чем отправиться домой субботним вечером. Жена отказывается отстирывать от него пятна крови – ее от них, по ее словам, тошнит, так что халат по средам забирают в прачечную.

– Скорее всего это кто-нибудь из местных, – предположил инспектор. – Столько всего знать! Вы меня понимаете?

– Если это не так, – решительно заявил суперинтендант, – или если по крайней мере сам убитый не из здешних мест, то я не желаю иметь никакого отношения к данному делу! Пусть им занимаются в том графстве, откуда он пожаловал, или сам Скотленд-Ярд, мне безразлично. Дело об убийстве – всегда грязная работа, а уж тут, когда придется биться над установлением личности убитого, бессмысленной возни и напрасной траты времени не избежать!

– Да, с установлением личности придется повозиться, – согласился инспектор. – Если бы одна голова! На теле нет ни единой отметины, при помощи которой можно было бы доказать, что оно принадлежало конкретному человеку. Склонен к полноте, нестарый – врачи дают ему лет сорок, ухоженный. Пожалуй, все. Я бы начал со списка пропавших. Вдруг это хоть что-то подскажет?

– Список уже готов. – Суперинтендант извлек бумагу. – Со всеми ясно, кроме одного – вот этого. С ним какая-то загадка. Он в Уэндлз-Парва важная персона, фамилия – Сетлей. Ему вдруг взбрело в голову отправиться в Америку – вот и все, что кому-либо известно. Его тетка, некая миссис Брайс Харрингей, сообщила об этом сегодня утром письмом. Загляните к ней. Вот здесь его словесный портрет, представленный ею. Вдруг подойдет к нашему трупу?

Глава V

Другой садовник

И снова вечер, теперь – вечер вторника. Обри Харрингей, который, по его собственным словам, «поползал под чертовой матушкиной кроватью и распугал там всех пауков, домовых, клопов и грабителей», в одиннадцать часов удалился в свою комнату и любовно приподнял на кровати одеяло. Под ним лежала лопата – добытый им прошлой ночью военный трофей. Обри вынул ее из постели, аккуратно положил на коврик и опять застелил постель. Опустившись рядом с лопатой на корточки, он задумался.

Мозгов Обри было не занимать. Размышляя, он стал бы насвистывать, если бы не опасение разбудить мать. Нежелание ее беспокоить было продиктовано вовсе не сыновней привязанностью. Обри знал, что одни люди в критический момент проявляют себя с наилучшей стороны, другие – с наихудшей, и чувствовал, что миссис Брайс Харрингей относится ко второй категории. А критический момент, как подсказывало ему чутье, наступил. В доме весь день находилась полиция, задававшая много вопросов. Полицейские перерыли все письма и бумаги Руперта Сетлея, довели кухарку до истерики, а дворецкого вынудили вспомнить бранные слова. Самому Обри этот набег доставил бы удовольствие, если бы не два тревожных соображения. Одно касалось спрятанной в кровати лопаты. До трех часов дня она простояла у шкафа, надежно замаскированная его вечерней одеждой. Намерение Обри состояло в том, чтобы явиться с лопатой к ужину – то-то Джим заерзал бы! Но в три часа нагрянула полиция и стала допытываться насчет Руперта. Слух об исчезновении Руперта соревновался со слухами, что Джим Редси соврал и Руперт в Америку вовсе не собирался, даже об этом не заговаривал. Звучали невнятные намеки, будто Джиму Редси есть что сказать о местонахождении Руперта, если он захочет, однако – следовала многозначительная пауза – такового желания он не изъявляет.

А тут еще труп в Боссбери – со склонностью к полноте, около сорока лет… Не говоря о том, что Джим прошлой ночью вырыл яму, без пяти минут могилу, в лесу. Об этом была вторая не дававшая Обри покоя мысль. Он не сомневался, что Джим сильно испугался, особенно когда увидел перед домом полицию.

Обри встал. Старых и опытных сомнения побуждают к осторожности. Молодость порывиста и склонна действовать необдуманно. Обри придерживался правила: когда ты напуган, кидайся на врага! Он схватил лопату и отправился с ней вниз. Из-под двери гостиной пробивалась полоска света. Обри вошел туда и вытянулся, приставив лопату с ноге, как карабин.

– Эй, Джим, старина! – позвал он беспечным тоном.

Джим Редси стоял на коврике перед камином и разглядывал свое отражение в овальном зеркале над каминной полкой. Он вздрогнул, оглянулся и сразу заметил лопату.

– Что это такое? – крикнул Джим, ужасно тараща глаза и указывая на неуместный в доме предмет садового инвентаря. У него так затряслась рука, что он поспешил ее опустить.

– Не хочется задавать неприятные вопросы, – учтиво промолвил Обри, – но ответьте как мужчина мужчине, начистоту: где это ничтожество Руперт?

– Эти бесформенные мешки, – произнес Кливер Райт, корчась, – так выглядела улыбка при сильно распухшей губе, – мои брюки. Ступай и поищи свое собственное поеденное молью барахло, а одежду джентльмена оставь в покое.

Джордж Уильям Сейвил тоже улыбнулся. Он гордился своими великолепными зубами. Пригладив и без того гладкие, сияющие волосы, он поднес вышеозначенный предмет мужского туалета к свету.