Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора. Том 2 Страница 7

— Все готово, — сказал доктор, входя к Ямато. — Теперь дело за вами.

— Следовательно, остается принести корзину и спрятать принцессу, — воскликнул Ямато. — Корзина здесь… Только раньше всего необходимо удалить прислугу.

Когда камердинер и его жена были удалены, доктор и Ямато внесли в комнату Хризанты корзину из ивовых прутьев.

В комнате стоял удушливый слащавый аромат хлороформа.

Ямато с видимым озлоблением стал втискивать принцессу в довольно тесную корзину.

— Осторожнее! — крикнул доктор. — Вы ей сломаете ноги.

Доктор резким движением руки отстранил Ямато и осторожно уложил принцессу.

— Надо сверху положить что-нибудь мягкое, — обратился он к шпионам, — и нести корзинку очень осторожно.

Закрыв корзину, Ямато крикнул помощникам:

— Ну-ка, ребята, несите ее ко мне!

Принцесса была доставлена в квартиру Ямато.

Прибывший вслед за принцессой доктор и Ямато бережно открыли корзину.

Хризанта все еще спала.

Ее одели в дорожный ватерпруф, прикололи к ее волосам плоскую дорожную шляпу английского фасона и в этом виде внесли в карету, стоявшую у подъезда квартиры Ямато.

С нею рядом сел Ямато, а против них два шпиона.

Подъехав к вокзалу, принцессу вынесли на руках в общий салон первого класса и уложили в мягкое, обитое зелеными плюшем кресло.

— Однако, она крепко спит, — сказал Ямато доктору, также прибывшему на вокзал.

— Надо ее внести в купе, а там она от движения вагона сама проснется, если вы откроете окошко, — ответил доктор.

Поезд, отходивший по направлению к Тулону, быстро подкатил.

— Внесите ее! — скомандовал доктор.

Принцессу внесли в заранее заказанное купе.

— Помните же, — повторил доктор, — вы всем говорите, что везете сумасшедшую, у которой мания величия: и мания преследования! Обращайтесь с ней мягко, но в тоже время объясните ей, что сопротивление бесполезно.

Поезд ушел.

— Дай Бог, чтобы все прошло благополучно, — проговорил про себя доктор, возвращаясь с вокзала в посольство.

Между тем жена камердинера, ничего не подозревая, пожелала зайти к принцессе и немало удивилась, найдя дверь запертой.

— Что бы это значило? — всплеснула она руками. — Принцесса заперлась… Неужели проснулась?

Любопытная старуха заглянула в скважину.

— И ключа-то нет! — удивленно воскликнула она.

Она бросилась вниз сообщить о своем открытии мужу.

— Врешь, кому нужен ключ от комнаты принцессы? Она, верно, ушла куда-нибудь! — возразил муж.

— Давай-ка спросим швейцара, не видел ли он ее? Жак! — крикнул он тому. — Не видел ли ты, принцесса ушла, или нет?

— Почем я знаю, — окрысился швейцар. — Мало ли тут народу ходит. За всеми не усмотришь!

— Да чего отвиливать! Говори, коли знаешь!

— Да говорят вам, ничего не знаю.

Камердинер и старуха молча пошли в свою комнату.

Навстречу им попался сын истопника, мальчик лет одиннадцати, Альфред.

— Ну, что поделываешь, Альфред? Что папа? — спросил камердинер.

— А вот смотрел, как корзину выносили из коридора.

— Какую корзину? — удивленно спросила старушка.

— Какую, не знаю. Наверно, с бельем или с посудой. Доктор все кричал: осторожней, осторожней.

— Доктор?

— Да.

— А ты как все это видел?

— Да я спрятался за портьерой.

Камердинер и старуха молча подошли еще раз к комнате принцессы и взглянули в замочную скважину.

Но было поздно. Сумерки лишали возможности рассмотреть, что там делается.

— Очевидно, принцессу увезли. Это ужасно, ужасно! — сказал камердинер.

С минуту старуха стояла у дверей в глубоком раздумье, но затем решительной поступью вышла на улицу.

У подъезда стоял швейцар и балагурил с какой-то цветочницей.

Увидев камердинершу, он обернулся в ее сторону.

— Ты чего? Куда? — спросил он.

— А тебе-то что? — резко оборвала его старуха.

— Грустную весть принесу я бедному барону, — думала она про себя, направляясь на улицу Риволи.

Барон действительно был ошеломлен принесенным известием.

Он не ожидал такой развязки.

Видя охватившее барона волнение, старуха просила не выдавать ее.

— Вот вам двести франков за услугу, а вот двести франков на расходы.

Старуха удивленно глядела на кредитные бумажки.

— Берите, берите. Это — вам. Я вам очень благодарен за ваше доброе намерение.

Старушка, отвесив низкий поклон, вышла из номера.

XLI. Похороны принца

Несмотря на раннее время, авеню Марсо была запружена любопытными, пожелавшими взглянуть на редкое зрелище — японские похороны.

Дорога, по которой должен был следовать траурный кортеж, была покрыта ковром из ельника и мирта.

Впереди показался бонза в парчовом белом одеянии. За ним на особых носилках несли малое изображение Будды.

Четыре носильщика, придерживающие шесты носилок, были одеты в черную парчу с серебряными блестками и в соломенных сандалиях с серебряными украшениями.

Вслед за Буддой с обнаженной головой шли двенадцать мальчиков, церковных служек, среди которых многие были чистокровные французы.

Мальчики были в белых балахончиках, походивших на японские кимоно.

Но вот из огромного подъезда вынесли какой-то странный предмет.

То был резной из черного дерева домик, который несли восемь человек.

Впереди домика было вырублено окно, в которое вставлены были зеркальный стекла.

То было погребальное кресло или, вернее, футляр-гроб с траурным креслом.

Принц сидел в кресле, так как но обряду шинтоистов человек должен быть похоронен в той же самой позе, в какой он находится в чреве матери.

Носильщики этого оригинального катафалка были одеты в черные кимоно.

За телом принца шел японский посол, рядом с ним французский министр иностранных дел.

На некотором расстоянии от него следовали представители дипломатического корпуса и некоторые члены французского министерства.

Затем двигалась пестрая толпа китайцев, японцев и просто любопытных.

Камло[3], не стесняясь торжественностью минуты, врывались в толпу, следующую за телом, и предлагали описание дуэли, на которой был убит принц.

Когда траурный кортеж добрался до кладбища Реге Lachaise, послышался монотонный звон, извещавший о новом покойнике.

В конце нового кладбища была уготовлена могила для вечного упокоения усопшего.

Палки носилок были вывинчены и на длинных полотенцах, подложенных под своеобразный домик, тело принца было опущено на значительную глубину.

Японцы-кавасы принялись руками забрасывать могилу землей.

В это время вокруг могилы с неимоверной быстротой вырос огромный костер.

Пламя должно было выражать радость о том, что принц соединяется с своими великими предками.

Оглашая воздух грустным пением, бонза обошел могилу. Его примеру последовали служки в черных масках.

Шаги стали учащаться и перешли в пляску.

На свежей могиле вырос маленький холм.

XLII. Отъезд барона

Ошеломленный ужасным известием, барон тотчас кинулся на набережную Орсе.

На его счастье, Канецкий оказался дома.

Рассказав в кратких чертах все происшествие, барон высказал предположение, что принцесса отправлена в Тулон.

— Я бы сейчас обо всем этом заявил префекту и одновременно газетам, — промолвил Канецкий.

— Нет, дорогой, я предпочитаю оставить их всех в полном неведении, — возразил барон.

— Так ты едешь вслед за принцессой?

— Конечно, я полагаю, что и ты на моем месте сделал бы то же самое.

— Желаю тебе полного успеха. Деньги есть?

— Есть пятьдесят тысяч франков, а этого хватит. Ну, а если не хватить, то дядя переведет мне из Померании требуемую сумму.

— Они, очевидно, выехали в Тулон с почтовым, в семь часов.

— Ну, а я выеду в десять с половиной с поездом-гармония.

— Я тебя пойду провожать.

— Нет, уж это, пожалуй, при всем желании видеть тебя, я должен отклонить.

Канецкий трижды перекрестил барона, пожелав ему еще раз полного успеха.

— Не ленись, пиши, — крикнул ему Канецкий вслед.

Но барон только махнул рукой. Он торопился заехать в гостиницу и захватить свой багаж.

— Как бы мне только не опоздать, — тревожился барон.

Ровно в десять с половиной часов барон уже сидел в своем купе.

Все его мечты, помыслы и стремления были там, где-то далеко, на берегах Средиземного моря, где громадные пассажирские пароходы англо-японской компании поджидали своих туристов.

Сердце барона учащенно билось.

Пережитые волнения наложили свою печать на прежде столь беспечное настроение этого жизнерадостного человека.

Когда барон садился в вагон на дебаркадере Лионского вокзала, за ним следили два скромно одетых брюнета. Они стояли в разных концах платформы, в стороне от сильного движения.