Джон Карр - Клетка для простака. Тот, кто шепчет Страница 7

Хедли внимательно рассматривал свою шляпу.

– Только предупредить, – ответил он. – Кажется, у Мэдж Стерджес есть приятель.

Колокольчик яростно звякнул и умолк.

– Приятель?

– Да. Она не обратилась к нему за деньгами, потому что боялась признаться, что встречалась с другим мужчиной. Этот парень ни о чем понятия не имел, пока не прочел в утренней газете сообщение о ее попытке самоубийства. Между прочим, интересно, встречался ли мистер Дорранс с этим типом?

– Не все ли равно, с кем встречался мистер Дорранс, – почти закричал Ник. – Куда вы клоните? Кто этот человек?

– Его зовут Чендлер. Он актер мюзик-холла. Участвует в очень необычном и зрелищном представлении, которое вам следовало бы посмотреть. – Хендли помолчал. – Он обращался в отдел уголовного розыска за подробностями. И получил их. Инспектор отдела говорит, что Чендлер в таком состоянии духа, что лучше не встречаться с ним наедине в темном закоулке. Он предупредил меня, а я предупреждаю вас. Если мы вам случайно понадобимся, телефон Уайтхолла 1212. Всего доброго, доктор Янг. До свидания.

Возможно, Ник что-то ответил суперинтенденту, но слова его заглушил яростный раскат грома. Жара и нервное напряжение достигли крайнего предела. Равновесие было нарушено, решение – принято. Хедли садился в машину, стоявшую перед домом, а стрелки часов Ника стояли на четверти седьмого, когда небеса разверзлись и грянула буря.

Какая-то нелепость.

Первые несколько минут после того, как на дом обрушились потоки дождя, доктор Николас Янг сидел неподвижно. В кабинете было почти темно, рев ливня заглушал тиканье часов, и только электрический вентилятор издавал тихое злорадное жужжание.

Если бы кто-нибудь его спросил, то Ник ответил бы, что он совершенно спокоен. Но недремлющая мысль продолжала работать. Через несколько минут он обнаружил, что струйки воды текут по ковру, что портьеры намокли от дождя и отдельные капли долетают до его лица. Костыль стоял рядом с креслом. Он с трудом поднялся, неуклюже, словно механическая кукла, пересек комнату и, стоя на одной ноге и наваливаясь всем телом на оконные рамы, стал закрывать окна. Рев бури почти оглушил его; ветер слепил глаза, трепал волосы; вокруг него царила тьма, он видел, слышал, ощущал только собственные движения.

До начала бури он в течение почти получаса слышал отдаленный стук теннисных ракеток. Этот звук неизменно раздавался где-то вдали, на заднем плане, как напоминание о том, что молодые люди радуются жизни. Западные окна кабинета выходили в сад и на окруженный тополями теннисный корт, хотя самого корта и не было видно. Сейчас Ник не мог различить даже тополей, за исключением тех мгновений, когда сполохи молний освещали намокшую листву. Слева от сада обсаженная деревьями дорога спускалась к гаражу, который располагался на уровне теннисного корта. Между гаражом и кортом вилась посыпанная гравием тропа, заканчиваясь у задней калитки в стене, окружающей имение. Через эту калитку можно было выйти к расположенному неподалеку небольшому нарядному дому Китти Бэнкрофт; дальше начинались склоны Хампстед-Хит.

Ник закрыл последнее окно.

Он выключил электрический вентилятор, добрался до дивана, стоявшего рядом с книжными стеллажами, включил над ним лампу и лег, преодолевая острую боль, от которой он иногда едва не лишался чувств. Но он не признавал боли; он проклинал всякого, кто подходил близко или пытался ему помочь.

Хотя время предобеденного сна давно миновало, он знал, что уснуть не удастся. Рядом с диваном тянулись полки с книгами, посвященными различным преступлениям; убийства занимали целую стену кабинета, и гордостью этой коллекции были высокие в синем переплете тома серии «Знаменитые судебные процессы Британии». Он посмотрел на недавно вышедшее продолжение серии – «Процесс над миссис Джуел». В этом деле Хью Роуленд готовил – во всяком случае, так говорили – материалы для защиты.

Близкий свет лампы ярко освещал грубую, всю в пятнах кожу на лице доктора Янга. Затемненное стекло очков сверкало, второй глаз, пронзительный и темный, сердито вращался. Уголки рта были опущены, отчего нижняя челюсть сделалась почти плоской; нос двигался, словно его обладатель собирался чихнуть; Ник с презрением посмотрел на книгу. Затем протянул руку и снял ее с полки. Он начал читать.

Ливень неистовствовал почти до семи часов вечера, мешая заснуть. Доктор Янг читал все с тем же упорством, положив книгу на живот и вывернув голову так, что рисковал сломать себе шею. Он то и дело презрительно ухмылялся, но ни одной похвалы не слетело с его уст. Без десяти семь дождь ослабел, в семь прекратился. Доктор Янг медленно поднялся, чтобы открыть окна и впустить свежий, целительный воздух. Уже в половине восьмого он безмятежно спал. Открытый том «Процесса над миссис Джуел» лежал у него на груди.

Следующее, что он услышал, был чей-то крик. Кто-то бесконечно повторял одно и то же слово. Затем оглушительно, отчетливо раздалось:

– Ради Бога, сэр, вставайте. Мисс Бренда говорит…

Он открыл глаза.

Лицо Марии, горничной, склонилось над ним, как лицо вампира, пришедшего выпить его кровь. Он пережил мгновение неподдельного суеверного ужаса; инстинктивно подпрыгнул, словно затем, чтобы прогнать страшное видение, и боль, пронзившая сломанные конечности, окончательно пробудила его.

– Это мистер Фрэнк, сэр. Он лежит посреди теннисного корта.

Затем поток слов, еще более безумных.

– Просто не могу поверить, сэр, но я сама видела его там. Его задушили его собственным шарфом, и мисс Бренда говорит, что он мертв.

Глава 4

Хитрость

В четверть седьмого вечера – перед самым началом грозы, о которой впоследствии так много говорили, – смешанные пары в составе Бренды Уайт и Фрэнка Дорранса против Китти Бэнкрофт и Хью Роуленда решили, что продолжать игру невозможно.

Во-первых, настолько стемнело, что было почти не разглядеть мяча. Хью Роуленд неожиданно обнаружил, что он из ниоткуда появился под самым его носом – поразительное явление: он редко оказывался там, куда попадал мяч. Хью уже оставил все попытки играть в хороший теннис. Единственное, чего он хотел, так это бить по мячу, бить изо всей силы, где бы тот ни оказался.

После четвертого гейма они поменялись местами. Теперь Хью и Китти оказались на южной стороне, спиной к просвету в стене тополей. Порывы ветра раскачивали деревья, то и дело поднимали козырек Китти и засыпали глаза пылью. Очередная вспышка молнии, за которой последовал оглушительный удар грома, ярко осветила раскачивающуюся на столбах сетку.

– Фрэнк, давай прекратим! Пойдем. Прошу тебя!

– Чепуха, старушка.

– Фрэнк, пожалуйста! Я больше не хочу, я боюсь грома. Побежим к дому или хотя бы к павильону, пожалуйста!

– Я почти уверена… – без всякой уверенности начала Китти.

– Вздор, старушка. Гром не причинит тебе вреда. Молния – вот чего надо бояться. Все в порядке. Продолжим. Для победы нам нужен только один гейм. Твоя подача, Бренда. Не раскисай!

Именно так и следовало говорить с Брендой. Когда над верхушками тополей вновь блеснула молния, Хью увидел, что Бренда взяла себя в руки, а Фрэнк пританцовывает перед самой сеткой. Ее подача была резкой и стремительной; Китти отразила удар и послала мяч Хью, который, стремясь лишь к тому, чтобы все это поскорее закончилось, ударил почти вслепую изо всех сил. Мяч скрылся в темноте, раскаты грома заглушили стук ракетки, и поэтому Хью не мог определенно сказать, что именно произошло, пока не прозвучал торжествующий голос Фрэнка:

– Готово! – Затем он добавил еще громче, – Но на вашем месте, Роуленд, я не пытался бы делать это слишком часто.

– Не пытался бы делать что?

– Посылать мяч прямо мне в лицо с расстояния десяти футов.

– Я не вижу вашего лица. Извините.

– Разумеется, вы сделали это не специально. Продолжим, Бренда. Подними мяч и перестань дрожать. Похоже, Роуленд теряет контроль над собой. Еще два очка – и победа за нами.

Хью действительно окончательно потерял самообладание. Он и сам знал это, но, подходя к сетке, старался сделать вид, будто совершенно спокоен.

– Вы, – проговорил он, – как всегда, правы. Последние полчаса я размышляю над тем, не дать ли вам в глаз. Пожалуй, я сейчас так и сделаю. Откровенно говоря, мне бы хотелось вас убить.

Его противник и глазом не моргнул:

– Ничего не получится, старина. Вы на три дюйма выше и почти на три фунта тяжелее меня и отлично это знаете. Более того, я вовсе не боюсь вас. Связываться с вами было бы просто глупо, а я глупостей не делаю.

Хью внимательно смотрел на подтянутую фигуру по другую сторону сетки, на розовое, словно восковое, лицо, на сверкающие в свете молнии глаза и чувствовал, что настроение его изменяется. Он ничего не мог поделать с собой. За тем, что вызывало у него отвращение, крылось нечто такое, чем он не мог не восхищаться. Гнев утих и сменился горькой самооценкой. Хью понимал, что терпеть не может Фрэнка прежде всего потому, что тот на восемь или девять лет моложе его и уверен в себе, как очень немногие молодые люди, едва перешагнувшие порог двадцатилетия.