Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. Страница 71

И вот случилось однажды такое горе: заснула вечером свекровь, а наутро не проснулась. Плачут в доме, к похоронам готовятся. Одели старуху в покойницкую одежду, гроб сделали, монахиню вызвали — псалтырь читать, все, как полагается. День проходит, другой, на третий замечает монахиня, что покойница вроде бы как шевелится. Испугалась монахиня и цыганам закричала:

«Караул! Спасайтесь!»

Глянули цыгане и обомлели: и впрямь покойница шевелится. Все выскочили из дома, одна только младшая невестка осталась. Видит невестка: приподнялась старуха, села, оглядывается по сторонам — ничего не поймет.

«Что тут у вас случилось?» — спрашивает старуха.

«Так и так, так и так, — отвечает невестка, — мы тебя за мертвую приняли…»

«Да не умирала я, а заснула крепко», — говорит свекровь.

Убрались женщины в доме, навели порядок и сели чай пить. Однако же цыганам тоже надо домой возвращаться, не будешь ведь на улице ночевать. Подошел младший сын к окну и видит такую картину: сидит его мать-покойница с его женой и мирно чаи распивает. Стали цыгане по одному в дом входить, а когда все успокоилось да прояснилось, стали смеяться цыгане и старуху расспрашивать — что да как.

«Расскажи, что тебе во сне-то снилось?»

«А снилось мне вот что, — начала рассказывать старуха. — Была я на том свете, всякое там повидала, видела, как люди за грехи свои земные страдали: один — за одно, другой — за другое. Все мне нечистая сила показала, а потом и говорит: „Ступай на землю и живи еще три года. Запомни три слова волшебных, если сохранишь их в тайне, то три года проживешь, а если скажешь кому — погибнешь сразу. Тому, кто эти три слова знает, они удачу приносят“».

«А что это за слова? — стали приставать к ней цыгане. — Скажи их нам, все равно тебе мало жить на свете осталось».

Промолчала старуха, рассердилась и пошла к себе, а разговаривать больше не стала.

Так проходят три года. Осталось всего три дня до старухиной смерти. Позвала она к себе любимую невестку и говорит:

«Слушай меня внимательно, я хочу тебе свою тайну открыть».

Поняла все цыганка.

«Не надо, — кричит, — живи еще три дня, как тебе отпущено!»

«Я уже пожила свое. И что такое три дня по сравнению со всей моей жизнью? С той поры как я с того света пришла, удача поселилась в нашем доме, права была нечистая сила, вот поэтому-то и хочу я передать тебе эти три слова. Наклонись ко мне поближе».

Сказала так старуха и прошептала что-то на ухо своей любимой невестке, а как прошептала, откинулась на подушки и окаменела.

Вот так и пошли эти три волшебных слова кочевать от одного поколения цыган к другому. Если увидишь богатого цыгана, то знай — владеет он волшебными словами.

— Значит, и ты знаешь эти волшебные слова, Леший?

— Откуда мне знать, грехов на душе много, никто не доверит мне удачи, я ее сам беру…

Леший требовал от Пихты рассказов о том мире, который был ему неизвестен, особенно его интересовала Испания.

— Неужели ты там никогда не был? — спрашивал Леший.

— Не был, морэ, не был, — отвечал ему Пихта, — во время войны я в Румынии, в Венгрии, в Чехословакии побывал, а вот в Испании не довелось.

— А что ты о ней знаешь? — продолжал допытываться Леший.

И Пихта рассказывал:

— Сам я, конечно, не видел, но говорили мне, что в Викальваро в январе солнце просвечивает снежинки. И они падают, гонимые ветром. Когда-то Викальваро был городком. Сейчас — это окраина столицы, здесь живут шестьдесят тысяч человек. Они не любят цыган, потому что цыгане — их соседи.

— Почему? — нахмурился Леший.

— По совести говоря, какие между ними могут быть разлады? Ведь те рома, которые живут оседло на окраине столицы, — бедняки, такие же бедняки, как и те, которые их не любят. Все они плавают на одном корабле, название которого — жизнь! Но какое там на одном корабле! Есть понятие «бедный» и есть — «бедный цыган», и это не одно и то же. Их разделяет пропасть.

— Почему? — еще больше нахмурился Леший.

— Вот и я так же спрашивал, и мне сказали, что все цыгане — воры и все они — грязные.

В мозгу Лешего никак не мог уместится образ его предка Люцеро в виде грязного цыгана. Он виделся ему в расшитом золотом костюме.

— Но это ложь! — вскричал Леший. — Разве можно судить обо всех по одному человеку?

— Часто о народе судят по одному человеку, встретившемуся на пути, — задумавшись, ответил Пихта и, немного помолчав, продолжил: — Видишь ли, Леший, мы — цыгане, единственный народ на земле, который не уродует землю, а живет на ней. Мы никогда не выжигали леса, чтобы потом вспахать землю. Мы не вырубали лесов, чтобы строить дома, не рыли землю, чтобы добывать воду, и тем более не брали из земли ее богатств. Мы не охотились в лесах, не убивали животных. Мы шли по земле с песней и пляской, ковали железо и объезжали лошадей. Тысячелетия прошли рядом с нами, создавались и погибали империи, а мы не принимали в этом диком вращении никакого участия. Мы, цыгане, жили по своим обычаям, не уродуя землю, потому что она святая для нас и мы всегда были с ней в согласии, общались с Дэвлой и Бэнгом, с добрыми и злыми духами, подчиняясь им, а иногда и бунтуя против них. Оттого нам и судьба человека открыта, что мы не идем против жизни, а живем в ней.

— Иногда ты говоришь, как баро, — удивленно промолвил Леший, — а как же остальные люди?

— Что остальные?

— Ну, весь мир, который так ненавидит нас, он-то что?

— Мир, говоришь… Знаешь, почему мир нас так ненавидит?

— Скажи, скажи, морэ!

— Ты послушай, как я это понимаю. Мы ведь в истории не участвовали, а проходили сквозь нее. Если про евреев говорят, что они дрожжи истории и с ними связаны все человеческие встряски, за что их и ненавидят (несчастные люди эти бибалдо), то мы всегда проходили мимо, оставаясь такими, какими были испокон веков, но не пользоваться плодами других мы не могли. Мы ведь не сидели вечно в лесах и не ели коренья, как дикари, мы шли из города в город, из страны в страну, мы пользовались языком чужаков, их деньгами, их хлебом, их верой зачастую, чтобы защититься от них самих. Мы, оставаясь сами собой, брали у чужих то, что нам было нужно, чтобы выжить. Но жизнь показала, что, какова бы ни была судьба бродяги, его все равно рано или поздно уничтожают. Так уж создан человек — он уверен, что цивилизация сделала его добрым и счастливым, а на самом деле он остался суеверным и злобным, как и тысячи лет назад. Более того, мы в своих обычаях сохранили понятия чистоты, чести, верности, во всяком случае так, как мы это понимаем. Они же со своей цивилизацией уничтожили леса и реки, испоганили воздух, убили добро в человеке. И вот не пойму я тебя, Леший. Именно теперь, когда мир летит в тартарары, ты хочешь посадить цыган на землю и надеть им на головы ошейники. Ты хочешь приобщить их к золоту. Я-то не в счет. У меня судьба своя. Я болен словами, так бывает с человеком иногда, цыган он или гадже. Но ты-то, Леший, скажи мне наконец: что тебе нужно?

— Не хочу я цыган на землю сажать, что я — сумасшедший? Я хочу, чтобы цыгане приспособились к этому миру, иначе мы не выживем. Наш баро устарел, он простых вещей не понимает. Конечно, мне нужна власть и много золота, но не только это, было бы слишком смешно рваться к власти неизвестно для чего, не зная точно, чего ты хочешь и что можешь дать другим. Но я-то вижу дорогу спасения цыган и путь их достатка, чтобы они могли жить, как настоящие рома. А те, кто держится за отжившие обычаи, ведут цыган к вымиранию, эта дорога безнадежна, она никуда не приведет. Ты сам мне рассказал, как сейчас ненавидят цыган в Испании, а мы, чем мы лучше? Передохнем, как бродячие собаки, а мир вокруг нас будет богатеть и наливаться злостью.

— Пойми, Леший, я не возражаю тебе, я просто не уверен в том, что твоя дорога лучше, я не уверен в том, что твоя дорога сохранит честь и жизнь идущих за тобой людей. А мир вокруг нас не только богатеет, но и страдает. Разве тебя не интересует земля, на которой мы живем не одни, а рядом с другими племенами?

— Мне смешно слушать тебя, Пихта, ты говоришь, как чяворо, хотя совсем седой. Надо выжить. Понимаешь ли ты, выжить надо!

— Ты прав, но твоя дорога не самая лучшая.

Если с Пихтой Леший еще хоть немного открывался, то с другими он хитрил, петлял, улыбался, заманивал и по-прежнему будоражил табор, понимая, что все, что он сейчас делает, останется безнаказанным. Но что-то такое висело в воздухе, грозовые тучи сгущались, и буря не могла не разразиться.

И конечно, это Риста снова взбудоражила всех. В эти дни она была особенно хороша. Какая-то дьявольская сила появилась в ней. Она манила к себе Лешего, чувствуя, что он уже далеко от нее, что она лишь предлог, чтобы оставаться в таборе. Это злило и подстегивало ее.

Однажды у костра она ни с того ни с сего подняла яростный крик.