Энтони Беркли - Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник) Страница 76

– Бедная Анджела, – улыбнулась Френсис. – Ведь проблемы с желудком ее конек.

– Вот и я об этом, – заключил Глен.

Конечно, тогда мы не придавали этому никакого значения. Подумаешь, заболел. Поправится. Язву желудка успешно лечат. Я все думаю: интересно, как бы мы все тогда среагировали, если бы кто-то предположил, что потом приступы Джона будут вызваны уже не болезнью желудка, а дозой мышьяка, и что яд он получил от кого-то из присутствующих на этом ужине?

Мы бы, наверное, восприняли это как абсурд, как и вначале, когда об отравлении только заговорили.

Глава третья

После похорон

1

Джон Уотерхаус умер. Совершенно неожиданно. Даже для доктора.

Он болел пять дней, но, казалось, ему становится лучше. Боли и диарея пошли на спад, температура была чуть выше нормальной. Конечно, он был слаб, но чтобы умереть, об этом никто и не думал. И вдруг он погрузился в беспамятство, из которого не вышел.

Доктор Глен Брум был удивлен, но в его врачебной практике бывало всякое. Он выписал свидетельство о смерти, указав причину: эпидемическая диарея.

– На самом деле у нашего бедного друга отказало сердце, – сказал он мне спустя несколько часов. – У Джона наверняка уже давно была сердечная недостаточность, но он этого не осознавал. Такое часто бывает с крупными, грузными мужчинами. Сердце не выдерживает напряжения.

Надо ли говорить, как мы все были расстроены, потому что очень любили Джона. Френсис во время его болезни почти от них не выходила, присматривала за Анджелой, давая возможность Митци Бергман заниматься хозяйством. Рона Брум полностью взяла на себя уход за больным, лучшей медсестры-сиделки невозможно было представить. Она делала все, чтобы его спасти, и смерть была для нее еще большим ударом, чем для всех остальных. Я даже в детстве не видел ее плачущей, а тут эта уверенная в себе невозмутимая Рона вдруг превратилась в обезумевшую от горя женщину. В тот вечер она проплакала у нас в гостиной целый час подряд и не могла успокоиться. Можете представить Рону вот в таком состоянии, а Анджела в это время закатывает истерику за истерикой. Так что нам с Френсис тогда досталось. Тот вечер мы не забудем никогда.

Френсис держалась хорошо, но когда Глен увел Рону домой, а Анджела успокоилась настолько, что ее можно было оставить на попечение Митци, моя жена расплакалась. Она, как и все мы, любила Джона, и его кончина была для нее шоком.

– Дуглас, – воскликнула она, с трудом успокоившись, – тут что-то не так! Я это чувствую!

– Дорогая, что значит «не так»?

– И Рона это тоже чувствует. Я уверена.

– О чем ты говоришь, не понимаю?

– Мне кажется, Рона винит себя в смерти Джона.

– Но это же вздор, Френсис.

– Нет. Я имею в виду, что она винит себя в том, что не спасла Джона. Я слышала, как она это говорила.

– Дорогая, не нужно придавать значение ее словам. Ты же видела, как она измоталась, ухаживая за Джоном, в каком она была состоянии. Первые две ночи вообще не смыкала глаз. Кроме того, мы с тобой знаем Рону. Она не переносит неудачи и, естественно, чувствует вину за провал. Но я думаю, Рона скоро придет в себя.

Но убедить Френсис было трудно.

– Можешь говорить что хочешь, но Рона была права с самого начала, а Глен ошибался. Я уверена, Джон умер не от эпидемической диареи.

– Френсис, перестань молоть чепуху.

– Я знаю, что говорю. А где тот пузырек с лекарством?

– Там, куда я его положил, в ящике стола.

– Не выбрасывай. Он еще может понадобиться.

2

Не знаю, откуда у моей жены тогда взялись подозрения, – честно говоря, все это казалось мне просто дичью, – но, к моему удивлению, по деревне моментально начал распространяться слух, что Джон Уотерхаус умер не просто так, от болезни, а ему в этом кто-то помог. С чего они это взяли, ума не приложу.

Но как тут было не заподозрить, что Сирил Уотерхаус получил от кого-то из местных сплетников анонимку. Во всяком случае, он появился в нашей деревне на следующий день после похорон.

Я говорю о брате Джона, Сириле Уотерхаусе, совершенно на него не похожем. Трудно вообразить, что у грубовато-добродушного Джона может быть такой близкий родственник.

Сирил был бизнесменом, экспорт-импорт и все такое. Он преуспевал, имел офисы в лондонском Сити и жил в большом доме в одном из богатых пригородов. Высокий, худой, лысый, на носу пенсне, костюм, соответствующий статусу. И еще Сирил был сметливый проныра, этого у него не отнимешь.

И представьте, всему виной была бестолковость Анджелы. Я называю это бестолковостью, если хотите, безалаберностью, но у Сирила на этот счет было другое мнение. Если бы она подумала о последствиях и немедленно сообщила Сирилу о смерти Джона, если бы она сообщила о дате похорон, то, возможно, вообще ничего бы не произошло и наша деревня Аннипенни не попала бы на первые полосы газет.

Похороны были скромные. Перед этим Анджела провела три дня в постели, заявляя, что не способна ни к каким действиям. Всю организацию взял на себя Глен. Анджела говорила, что хочет, чтобы тело Джона кремировали, но как-то вяло, не настойчиво. Глен и Рона ее поддерживали. Однако Френсис была категорически против. Она не говорила почему, но я знаю причину. И это было правильно, но мне все равно жаль, что так получилось.

В общем, кремации не было. Анджела возражала, говорила, что такова была воля покойного, однако не настаивала. Глену было все равно, Рона безразлично махнула рукой, так что Френсис взяла верх. Джона похоронили на небольшом кладбище напротив церкви. Присутствовали мы, несколько родственников жены и горстка местных жителей. Его родственники отсутствовали.

О том, что Сирилу ничего не сказали, обнаружила тоже моя Френсис.

После похорон она выразила удивление, почему не приехал никто из родственников Джона, – она знала, что у него есть брат, – на что Анджела ответила, что да, брат есть, но Джон давно потерял с ним связь. Френсис пришла в ужас и заставила ее сесть и написать тотчас же письмо брату.

Сирил прибыл на следующий день, предварительно послав телеграмму, которая привела Анджелу в смятение. Она вообще не понимала, зачем Сирилу нужно было приезжать. Мне кажется, она его побаивалась.

Узнав о приезде Сирила, она прибежала к нам, – сама, а не послала Митци, большая редкость, – стала просить Френсис помочь ей в еще одном «тяжком испытании». Френсис пообещала, что вечером мы придем к ней поужинать, и Анджела буквально рассыпалась в благодарностях.

Вот как получилось, что мы с Френсис, фактически открывавшие первый акт этой трагедии, появились на сцене сразу, как только поднялся занавес во втором акте.

И события начали развиваться весьма драматически.

Мы сидели с Анджелой в гостиной, потягивали коктейли, в ожидании когда спустится Сирил, – он только что приехал и переодевался наверху, – и тут входит горничная и смущенно обращается к Анджеле:

– Извините, мадам, но там пришел могильщик. Он спрашивает, согласны ли вы, чтобы окончательно оформить могилу завтра?

– А почему я должна быть против? – удивилась Анджела. – Пусть поступает, как ему удобно.

– Но он говорит о какой-то телеграмме, мадам.

– Что за телеграмма? От кого? – Как обычно, Анджела обратилась за помощью к тому, кто оказался в этот момент рядом. – Дуглас, о чем она говорит?

Я встал.

– Позвольте, я пойду, с ним побеседую?

– Пожалуйста. Большое спасибо, Дуглас.

Я вышел в холл. Там стоял наш местный деревенский плотник и столяр. Гробовщиком и могильщиком он становился, когда возникала необходимость.

– В чем дело, Блейк? – спросил я деловым тоном.

Старик тронул свою кепку.

– Я хотел бы знать, сэр, желает ли миссис Уотерхаус, чтобы я оформил могилу завтра, или подождать? По правилам это нужно было сделать сегодня, но тут пришла телеграмма.

– Я могу ее посмотреть?

– Конечно, сэр, прошу вас.

Он извлек из кармана смятый листок.

Я быстро пробежал текст глазами. Вот он:

НЕ ОФОРМЛЯЙТЕ МОГИЛУ ДО ПОЛУЧЕНИЯ УКАЗАНИЙ.

Отправленная сегодня утром в десять двадцать семь из Лондона телеграмма была адресована «Могильщику деревни Аннипенни, Дорсет».

Я вернул телеграмму старику.

– Вот что, Блейк, давайте сегодня не будем беспокоить миссис Уотерхаус. А оформление могилы отложите до завтра.

3

Признаюсь, я невзлюбил Сирила Уотерхауса еще до того, как увидел.

И это чувство со временем только углублялось. Его внешность я уже описал, а его манеры не буду. Слишком они противные. Со мной и Френсис он был холодно вежлив, но, несомненно, считал нас назойливыми соседями, вмешивающимися в чужие дела. Со своей невесткой Сирил был также холоден, к тому же откровенно груб. Можете представить, как мы «повеселились» за ужином.

Когда женщины вышли и горничная подала кофе, Сирил Уотерхаус сразу оборвал непринужденный ход беседы, резко заявив: