Лилиан Браун - Кот, который играл в слова Страница 8

– Балконы после каждого дождя дня на три превращаются в болото, – сказал он. – Перила при сильном ветре вибрируют и поют «Аве Мария». И обратите внимание на наш уникальный вид – панораму девяноста двух других балконов.

В самой же квартире царила теплая жилая атмосфера. Всюду виднелись горящие свечи, книги в переплётах из дорогой кожи, экзотического вида растения, картины в солидных рамах и груды подушек, В одном углу журчал фонтанчик. А обои, роскошнейшие из всех когда—либо виденных Квиллером, походили на серебряную солому с узором из павлинов.

В убранстве преобладали восточные мотивы. Квиллер заметил восточную ширму, кривоногие чёрные столы, а в столовой – китайский ковер. На слоях гальки стояли большие таитянские скульптуры, подсвеченные скрытыми прожекторами.

Вот бы нам это сфотографировать, – сказал Квиллер Лайку.

– Я собирался предложить кое-что ещё в этом же здании, – отозвался дизайнер. – Я сделал квартиру Гарри Нойтону – как раз такую pied-a-terre[6], какие он использует для деловых обедов, но она сделана с большим вкусом и за большие деньги – ими её можно было бы выстлать от стены до стены. И цвета в ней сдержанные – в пастельных тонах. Я выбрал баклажанный, шпинатный и цвет перезрелой дыни.

– А кто такой Гарри Нойтон? – спросил Квиллер. – Я, кажется, слышал это имя.

– Ещё бы вы его не слышали! Воротила бизнеса! Гарри владеет стадионом, парочкой отелей и, вполне вероятно, зданием ратуши.

– Хотелось бы с ним познакомиться.

– Познакомитесь. Вечером он сюда завалится. О чём я и впрямь похлопотал бы, так это чтобы вы сфотографировали деревенский дом Гарри в Холмах Потерянного Озера – весь так вкусно-искусно-современный, – но в семье сейчас неурядицы, так что, может, и не стоит… Знакомьтесь же с гостями. Вот Старквезер – со своей прелестной женой, которая стремится стать пьянчужкой средних лет, – но не скажу, что я её осуждаю.

Партнер Лайка скромно сидел в углу дивана, зато миссис Старквезер ни в чём себе не отказывала. Её стареющее лицо выражало безумное веселье, а костюм её был отчаянно—розового оттенка. Она любовно вцепилась в Лайка, когда он представил ей Квиллера.

– Я влюблена в Дэвида, – заявила она репортёру, описывая бокалом коктейля широкую дугу. – Правда, он просто ошеломителен? Эти глаза! А этот сексуальный голос!

– Полегче, милочка, – сказал Лайк. – Ты что, хочешь, чтобы твой муж меня застрелил? – Он взглянул на Квиллера. – Вот одна из опасностей нашей профессии. Мы так привлекательны…

Едва Лайк вырвался из когтей миссис Старквезер, она вцепилась в квиллеровскую руку и принялась болтать:

– Дизайнеры задают чудные вечеринки! Всегда уйма мужчин! И еда всегда хоть куда! У Дэвида чудный повар. А вот напитки чересчур крепкие. – Она хихикнула. – А вы многих дизайнеров знаете? В них уйма занятного! Так хорошо одеваются, так чудно танцуют! Мой муж – не настоящий дизайнер. Привык торговать коврами. Пересчитывает денежки в фунтах и долларах. А вот у Дэвида – талант! Обожаю Дэвида!

Гости, как понял Квиллер, в основном оказались дизайнерами. Все мужчины были красивы, большинство – молоды. Женщины выглядели далеко не так, но то, чего им недоставало по части красоты и молодости, они восполняли манерами и нарядами, У каждой была своя изюминка. Они осыпали Квиллера комплиментами: без умолку хвалили его за новый журнал, пышность его усов и аромат табака.

Беседа порхала с предмета на предмет, путешествия, мода, редкие вина, балет и сомнительные успехи других дизайнеров. Несколько раз, вызвав бурю негодования, прозвучало имя Жака Буланже.

Никто, как заметил Квиллер, не был расположен обсуждать ноябрьские выборы, призовое знамя страны на скачках или положение в Азии. И никого из гостей, очевидно, не встревожили новости об ограблении Тейта. Они попросту забавлялись тем, что такое возьми да приключись как раз с клиентом Дэвида.

Молодой человек утонченной наружности подошёл к Квиллеру и представился как Боб Орекс. У него было удлиненное аристократическое лицо с изломанными дугами бровей.

– Обычно, – признался он репортёру, – я не слежу за криминальными новостями, но моя семья знавала Тейтов, и потом – меня очаровала статья в сегодняшней газете. Я и понятия не имел, что Джорджи собрал такую коллекцию. Он и Сайни годами никого не принимали! Мама и Сайни в Швейцарии учились в одной школе, вы же знаете.

– Нет, я не знал.

– У семьи Сайни всегда было больше мозгов, чем влияния, – так мама говорит. Все они были учёные и архитекторы. Когда Сайни вышла за богатого американца, для них, пожалуй, это была удача. У Джорджа, по словам мамы, в те дни ещё были волосы.

– Как Тейты сколотили своё состояние? – спросил Квиллер.

– Довольно причудливым и милым способом. Дедушка Джорджа делал монету – чистую монету – на выделке кучерских кнутов. Но мама говорит, что у самого Джорджа никогда не было таланта к бизнесу. Дурачиться он, пожалуй, умел, но – ничего такого, что можно положить в банк.

– Тейт вкладывал всю душу в коллекцию нефриту – сказал Квиллер, – Мне очень не по себе из-за этого грабежа.

– Такое, – надменно сказал Орекс, – случается, когда нанимаешь прислугу по дешевке: Когда был в живых папа, мы всегда настаивали на дворецких-англичанах и горничных-ирландках. У моей семьи тогда водились деньги. Теперь мы выезжаем на наши связях. И я держу на Ривер-стрит лавочку, которая помогает мне отгонять от порога призрак нищеты.

– Я хотел бы как-нибудь вам позвонить, – сказал Квиллер. – Я ищу сюжет для своего журнала.

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что ваши читатели до меня дозрели. Я специализируюсь на Организованном Уродстве, а это искусство – не для толпы. Но что ж, пожалуй! Вы можете найти это занимательным.

– Кстати, кто такой Жак Буланже, о котором тут только что говорили?

– Буланже? – Брови у Орекса поднялись чуть повыше. – Он делает интерьеры семьям Даксбери, Пенниманов и всем другим старинным семействам с Тёплой Топи.

– Должно быть, он мастер своего дела.

– В нашем бизнесе, – сказал дизайнер, – успех не является показателем высокого качества… Чёрт возьми! Да у вас нечего выпить! Принести вам что-нибудь из бара?

Но Квиллера интересовал вовсе не бар, а буфет. Столы в буфетной были уставлены икрой, креветками, гренками с сыром на подогретых блюдах, маринованными грибами, фаршированными артишоками и пряными фрикадельками в укропном соусе. В третий раз загрузив свою тарелку, он заглянул на кухню и увидел большую духовку из нержавеющей стали, температуру которой поддерживал повар-японец. Заметив журналиста, повар кивнул ему, Квиллер ответил легким поклоном

Тем временем в буфетную ввалился какой-то неуклюжий здоровяк с шишковатым лицом; склонившись над столом, он принялся швырять себе в рот лакомые кусочки, орошая их глотками виски с содовой.

– По нраву мне эти ребятишки дизайнеры эти – сказал он репортёру. – Они меня таскают на все свои вечеринки. Но вот как они зарабатывают на жизнь – это выше моего разумения. Они живут в мире снов. Сам я бизнесмен – около дюжины предприятий за год – и каждый вклад у меня окупается. Я не ищу шумных развлечений – в отличие от этих ребяток. Вы понимаете. Вы ведь из газеты, верно?

– Джим Квиллер из «Дневного прибоя».

– Ваша братия, газетчики, – славное племя. Вам положено обеими ногами на земле стоять. Я знаю тьму журналистов. Знаю главных редакторов обеих наших газет, знаю спортивного редактора «Прибоя» и вашего финансового обозревателя. Все они бывали у меня в охотничьем домике. Любите охоту и рыбалку?

– Я мало в этом смыслю, – сказал Квиллер.

– По правде-то мы все просто посиживаем за бутылкой и палим в воздух. Вы должны как-нибудь подъехать и составить нам компанию. Кстати, я – Гарри Нойтон.

Они пожали друг другу руки, и Квиллер сказал:

– Дэвид говорит, у вас есть дом, который может стать отличным сюжетом для нового дизайнерского журнала при «Дневном прибое».

Прежде чем ответить, Нойтон долго пялился на свои ботинки.

– Пойдёмте в другое местечко, где потише.

Они прошли в малую столовую и сели за стол с мраморной столешницей – бизнесмен со стаканом виски с содовой и Квиллер с тарелкой маринованных грибов и креветок.

– Что бы вы ни услышали о моём доме в Холмах – всё правда. Небывалый домишко! И я во всём доверяю Дэвиду – вот так, Дэйву и моей жене. У неё – талант. А вот у меня – никаких талантов. Я всего-то год-другой ходил в технический колледж. – Он сделал паузу и посмотрел в окно. – Но Натали артистичная. Я ею горжусь.

– Хорошо бы увидеть ваш дом.

– Ну… тут есть проблема, – сказал Нойтон, сделав солидный глоток. – Дом, очевидно, будет продан. Понимаете, мы с Натали разводимся.

– Грустно слышать, – сказал Квиллер. – Я и сам прошёл этой дорогой.

– У нас всё в порядке, понимаете? Она просто хочет уйти! У неё завелась безумная мыслишка стать художницей. Можете себе представить? Получила всё на свете, но хочет творить, голодать в этих чердачных студиях, что-то в жизни сделать. Вот ведь что говорит. И то, что она всё это хочет, – скверно. Достаточно скверно – оставить мальчиков. Не пойму я этих нынешних женщин с артистическим тараканчиком в голове.