Жорж Сименон - Мегрэ забавляется Страница 8

Конечно же от той площади Тертр, которую они знали в те годы, когда Мегрэ только-только начинал служить в одном из комиссариатов полиции, мало что осталось — теперь то была красочная и шумная ярмарка, отличавшаяся нахрапистой вульгарностью. Но не изменились ли они сами за это время? Так зачем, старея, требовать от остального мира, чтобы он застыл в своем развитии?

Это или нечто подобное и выражали их взгляды наряду с искренней взаимной благодарностью за совместно пережитое.

Винцо оказалось прохладным, немного с кислинкой.

Складной стул поскрипывал под грузным комиссаром, имевшим привычку откидываться на спинку. Рядом, взявшись за руки и молча созерцая толчею туристов, сидела парочка влюбленных, совместный возраст которых не дотягивал и до сорока. Волосы у парня были чересчур длинными, у девушки — наоборот, слишком короткие. Свежеокрашенные дома выглядели опереточными декорациями. Гид одного из автобусов что-то объяснял в мегафон сначала по-английски, затем по-немецки.

И в этот момент на сцену ворвался продавец газет, в свою очередь выкрикивая какой-то невнятный набор слов, серди которых угадывались лишь два: «…сенсационные разоблачения…»

Мегрэ выбросил вперед руку и щелкнул пальцами, как делал это в бытность школьником. Он купил сразу две соперничавшие между собой газеты, влюбленные соседи удовольствовались одной.

Оставив себе ту из них, в которой сотрудничал этот плут Лассань, он передал другую жене.

С первой страницы на читателя смотрела, опершись о лодку, девушка в купальнике. Худенькие ножки и бедра, остренькие, недоразвитые груди. Она застенчиво улыбалась в объектив фотоаппарата.

Отчего при взгляде на нее создавалось впечатление помеченной судьбой жертвы? Изображение было расплывчатым. Газета явно увеличила моментальный кадр, отснятый на пляже при неудачном освещении.

«Эвелин, — пояснялось внизу, — сфотографированная братом в тот год, когда она познакомилась с доктором Жавом».

Провинциальная девица, благоразумная и унылая, прозябавшая, должно быть, в доме с суровыми нравами, тоскующая о другого рода жизни.

Ниже приводились сведения, полученные вездесущим Лассанем от Ива Ле Терека. Заголовок гласил:

«ИНТЕРВЬЮ С ДОКТОРОМ НЕГРЕЛЕМ».

Так, значит, один из двух вовлеченных в дело мужчин согласился высказаться если и не на пресс-конференции, то, по крайней мере, в беседе с журналистом. Лассань, тощий, рыжий непоседа, не хуже обезьяны, последние часы прожил, видимо, весьма бурно, и Мегрэ, дав волю воображению, представил себе, как тот, домчавшись до редакции, тут же устремился к столу, дабы настрочить статью, и посыльные выхватывали ее у него из-под пера частями и сломя голову неслись в наборный цех.

Хотя в ней и не было ничего, как обещал разносчик газет, сенсационного и, собственно говоря, речь не шла о каких бы то ни было разоблачениях, содержание все же оказалось небезынтересным. Лассань, верный своему стилю, начинал с описания места событий:

«Доктор Негрель любезно согласился дать нам эксклюзивное интервью в своей квартире в ветхом здании на улице Сен-Пер, в двух шагах от Сен-Жермен-де-Пре.

Когда-то этот дом был особняком, и до сих пор на его фронтоне красуется герб одной прославленной французской фамилии, но уже давно в его пришедшие в упадок стены вселились многочисленные жильцы.

Двор заставлен веломоторами, велосипедами и детскими колясками. На первом этаже разместилась столярная мастерская, ступеньки лестницы с перилами из кованой стали, видавшие славные времена, поизносились.

Мы поднялись по ней на пятый этаж с мансардой, где раньше размещалась прислуга, и в глубине мрачного коридора постучали в дверь, к которой прикноплена простая визитная карточка.

У нас была договоренность о встрече. Дверь открылась, и на пороге вырос темноволосый молодой человек с матовым лицом, которому играть бы в каком-нибудь фильме роль первого любовника.

Доктор Негрель, как он рассказал нам чуть позже, родом с Юга Франции, из Нима, где проживало немало поколений его семьи, пережившей и взлеты и падения.

Один из Негрелей служил морским врачом при Наполеоне. Другой был прокурором при Луи-Филиппе.

Ныне здравствующий отец Негреля — фотограф, а сам он получил высшее образование в университете города Монпелье.

Доктор…»

Мегрэ, прервав чтение, прислушался. Двое влюбленных за соседним столиком просматривали ту же газету примерно с той же скоростью, что и он, и девушка прошептала:

— Ну, что я тебе говорила?

— ЧТО?

— Это любовная история.

— Дай мне спокойно почитать.

Мегрэ спрятал улыбку, уткнувшись в газетную страницу.

«Доктор Негрель, несмотря на авантажный вид, произвел на нас впечатление человека простого и серьезного, глубоко потрясенного событиями последних дней.

Его жилье так и осталось на уровне студенческого и ничем не напоминает квартиру врача, которому прочили блестящую карьеру. Он принял нас в комнате, служившей одновременно кабинетом, гостиной и столовой. За открытыми дверьми виднелось еще одно помещение без каких-либо признаков роскоши и крохотная кухня.

— Ничего не понимаю в случившемся, — с ходу заявил нам Негрель, усаживаясь на подоконник, после того как жестом показал нам на старое плюшевое кресло красной расцветки. — Полиция, а затем и следователь долго допрашивали меня, задавая вопросы, на которые я был не в состоянии ответить. Все выглядит таким образом, будто меня подозревают в убийстве мадам Жав. Но почему — да-да, с какой стати! — я решился бы на этот шаг?

Сошедшиеся у переносицы густые брови придавали глубину его взгляду. На столе были остатки холодных закусок, вероятно купленных для него в этом же квартале консьержкой. Он не брит, без галстука и без пиджака.

Мы поинтересовались у него:

— Вы позволите спросить вас о том, что интересует наших читателей?

— Постараюсь ответить, насколько это в моих силах.

— Даже если вопросы окажутся нескромными?

Он вяло махнул рукой. Как человек, уже столкнувшийся с самыми яркими проявлениями бестактности.

— Начнем: как долго вы знаете чету Жав?

— С доктором Жавом я познакомился три года назад.

«Там» тоже этим интересовались.

— Где вы познакомились?

— У моего патрона, профессора Лебье, ассистентом которого я являюсь. Жав иногда приводил к нам пациентов на консультацию. Как-то раз мне срочно понадобилось в центр — вот Жав и подбросил меня на своей машине.

— Вы подружились?

— Он сказал, что хотел бы пригласить меня как-нибудь отужинать у него дома.

— И вы согласились?

— Я попал туда спустя полгода, причем совершенно случайно. После одной из консультаций у профессора Лебье он спросил, не свободен ли я вечером, благо у него собирались на ужин интересные люди, — так я и оказался на бульваре Османн.

— Тогда-то вас и представили мадам Жав?

— Да.

— Какое впечатление она произвела на вас?

— Среди приглашенных я был наименее значимым гостем и, следовательно, сидел в самом конце стола. У меня даже не было возможности поговорить с ней.

— Выглядела ли она счастливой женщиной?

— Ни счастливой, ни несчастной. Она вела себя как хозяйка дома.

— Вы часто после этого посещали дом на бульваре Османн в качестве гостя?

— Весьма.

— Ваши коллеги утверждают, что вы мало выходите в свет и редко ужинаете в городе.

В этот момент нашей беседы Негрель вроде бы чуть стушевался, но в конечном счете улыбнулся.

— Семья Жав устраивала приемы часто, по меньшей мере раз в неделю, и у них всегда бывало человек пятнадцать. Иногда кому-либо из женщин или девушек не хватало партнера, и тогда спешно звонили мне, чтобы я послужил своего рода затычкой в бочке.

— Почему вы соглашались?

— Потому что они были мне симпатичны.

— Оба?

— Да.

— Ваше мнение о Жаве?

— Отличный специалист.

— А как человек?

— Я всегда считал его порядочным, даже совестливым человеком.

— В то же время вам вроде бы не пристало любить докторов, обслуживающих бомонд.

— Он не был только салонным медиком.

— Итак, мало-помалу вы стали другом семьи?

— Другом — это слишком сильно сказано. Несмотря на разницу в возрасте, мы с Филиппом чувствовали себя хорошими товарищами.

— Вы обращались друг к другу на «ты»?

— Я на «ты» с немногими. Возможно, это объясняется обстановкой, характерной для протестантского Нима, где я родился и провел молодые годы.

— Это относится и к Эвелин Жав?

— Конечно.

Сказано это было довольно сухо.

— Какие отношения связывали вас с ней?

— Корректные, я бы даже сказал, дружеские.

— Она поверяла вам свои тайны?

— Она рассказала мне лишь о том, что я и так знал от ее мужа, а именно: она никогда не жила, как все остальные женщины.