Джозефина Тэй - Дело о похищении Бетти Кейн Страница 8

— Именно, — согласился Хэллам. — Ни один шофер не пойдет на риск потерять работу, сознавшись, что он кого-то подвез. В особенности девушку. Хозяева грузовиков весьма строги. А уж если с девочкой произошли неприятности и этим заинтересовалась полиция, то ни один человек в здравом рассудке в жизни не признается, что он ее видел. — Хэллам взял сигарету, предложенную Робертом. — Им вот как необходим шофер грузовика. Или кто-нибудь в этом роде.

— Да-а, — задумчиво протянул Роберт. — А что вы думаете о девочке, Хэллам?

— Девочка? Право, не знаю, что сказать… Славная девчушка. По-моему, искренняя. Могла бы быть моей дочкой.

«Вот оно, — подумал Блэр, — вот в чем главная опасность, если дело дойдет до суда. Каждому присутствующему непременно будет казаться, что девочка, дающая показания, могла бы быть его собственной дочкой. Не потому, что она беспризорная, а именно потому, что она небеспризорная. Форменная школьная курточка, юное, не тронутое косметикой личико, милые ямочки на щеках, широко расставленные честные глаза — для представителей обвинения лучшей пострадавшей и не придумаешь!»

— А в общем, такая, как и всякая другая девочка ее возраста, — добавил Хэллам. — Ничего худого о ней не скажешь.

— Значит, вы не судите людей по цвету их глаз? — заметил Роберт без всякой, впрочем, надежды на отклик.

— Ого, еще как! — неожиданно заявил Хэллам. — Уверяю вас, существует особый оттенок детски-голубого цвета, и он-то вам скажет о человеке, прежде чем тот рот успел открыть. Обладатели таких глаз лжецы все, как на подбор! — Он сделал паузу и затянулся сигаретой. — Они и к убийству предрасположены, хотя я встречал не так уж много убийц.

— Не пугайте меня, — засмеялся Роберт, — теперь я буду настороже в отношении детски-голубых глаз.

Хэллам ухмыльнулся.

— Если ваш бумажник надежно запрятан, можете не беспокоиться. Все такие голубоглазые лгут ради денег. А убивают только в том случае, если уж очень запутаются в собственном вранье. Настоящего убийцу можно узнать не по цвету глаз, а по тому, как они поставлены.

— Поставлены?

— Да. Обычно они поставлены неправильно. Глаза, я имею в виду. Похоже, будто они взяты с разных лиц.

— Но, если не ошибаюсь, вы сами сказали, что видели не так уже много убийц.

— Верно. Но я прочитал множество дел об убийствах и видел фотографии. Меня всегда удивляло, что ни в одной такой книге об убийствах об этом не говорится. Я хочу сказать о глазах, неправильно поставленных.

— Значит, это ваша собственная теория?

— Вернее, результат собственных наблюдений. Но следовало бы этим вопросом заняться. Очень любопытно. Я, знаете, дошел до того, что теперь ищу их.

— На улице, среди прохожих?

— Нет, не до такой уж степени! Но при каждом новом деле об убийстве я жду сначала фотографий. А когда их получаю, думаю: «Вот оно! Ну, что я вам говорил?»

— А если на фотографии убийцы глаза его поставлены совершенно правильно?

— Тут это почти наверняка то, что называется случайным убийством, то есть убийство совершено при таких обстоятельствах, когда каждый мог бы стать убийцей.

— Ну, а если вам, скажем, попадется фотография его преподобия пастора местечка Назер Дамбльтона, сфотографированного его благодарными прихожанами, отмечающими пятилетие его преданного служения, и вы увидите, что глаза пастора поставлены неправильно. Ну-с, к какому заключению вы тогда придете?

— А вот к какому! Что он доволен женой, что дети его послушны, что денег ему хватает на жизнь, что политикой он не занимается, ладит с местной аристократией, и никто в его дела не вмешивается. Другими словами, у него не было нужды кого-нибудь убивать.

— По-моему, вы умеете ловко выкручиваться.

— Ну вот еще, — мрачно заметил Хэллам, — я вижу, что зря делился с вами своими наблюдениями. А я было подумал, что адвокату они могут пригодиться.

— Если хотите знать, вы попросту развратили мой невинный ум, — улыбнулся Роберт. — Отныне при каждом разговоре с новым клиентом я буду подсознательно отмечать цвет его глаз и симметричность их расположения… Спасибо, что вы зашли и сообщили мне новости о деле Бетти Кейн.

— Сообщать что-либо по телефону в нашем городке, — сказал Хэллам, — это все равно, что по радио объявлять.

Когда он ушел, Роберт поднял телефонную трубку. Он не мог, как совершенно справедливо заметил Хэллам, говорить по телефону с обитательницами Фрэнчайза из боязни быть подслушанным. Он просто скажет им, что ему надо их повидать. Но на звонок никто не ответил. В течение пяти минут Роберт снова и снова безрезультатно набирал номер.

Пока он возился с телефоном, в комнату вошел Невил Беннет — как обычно, в костюме из твида, в розоватой рубашке и пурпурном галстуке. Прижав к уху трубку и глядя на Невила, Роберт в сотый раз подумал о том, что произойдет с фирмой «Блэр, Хэйвард и Беннет», когда она перейдет в руки юного отпрыска семейства Беннет. Вряд ли можно назвать Невила безмозглым, однако с такими мозгами, как у него, карьеры в Милфорде не сделаешь. Милфорд требовал, чтобы человек, достигший совершеннолетия, остепенился. Но Невил не проявлял ни малейшего желания остепеняться. С неослабевающей энергией, возможно бессознательно, он продолжал эпатировать милфордцев. Взять хотя бы его костюм! Нет, Роберт совершенно не требовал, чтобы молодой человек ходил в черном костюме. Сам Роберт, например, носил костюм из серого твида, но ведь твид твиду рознь! Твид Невила был явно второсортен, просто из рук вон!

— Роберт, — начал Невил, когда Роберт положил трубку. — Я покончил с бумагами, касающимися дела Кэлторн, и думаю смотаться в Ларборо, если, конечно, я тебе тут не понадоблюсь.

— А ты не можешь поговорить с ней по телефону? — спросил Роберт, поскольку Невил был женихом третьей дочери епископа из Ларборо.

— Да нет, я не к Розмари собираюсь. Она уехала на неделю в Лондон.

— Надо полагать митинг протеста в Альберт-холле? — сказал Роберт. У него испортилось настроение от того, что ему не удалось сообщить обитательницам Фрэнчайза добрые вести.

— Нет, в Гайд-холле. А протест по поводу того, что наша страна отказалась дать убежище патриоту по фамилии Котович.

— Этим «патриотом», насколько мне известно, весьма интересуются в его собственной стране.

— Его враги — да.

— Нет, полиция. Из-за двух убийств.

— Не убийств, а казни.

— Ты что, последователь Джона Нокса, что ли?

— Бог мой, конечно, нет, он тут при чем?

— А при том, что он верил в самосуды, в терроризм. Эта идейка, я вижу, нашла своих последователей и у нас. Во всяком случае, если выбирать между мнением Розмари по поводу Котовича и мнением уголовного отдела полиции, то я с полицией.

— Полиция делает то, что ей прикажет министерство иностранных дел, это всем известно. Но если я буду тебя просвещать, то опоздаю в кино.

— Какое еще кино?

— Французский фильм, его показывают в Ларборо.

— Ну ладно. А ты сможешь задержаться по дороге у дома Фрэнчайз и бросить записку в их почтовый ящик?

— Могу. Мне давно хотелось посмотреть, что там за забором. Кто там теперь живет?

— Старая дама и ее дочь.

— Дочь? — заинтересовался Невил.

— Дочь средних лет.

— А-а… Ладно. Я только пальто возьму.

Роберт набросал несколько строк: пытался, мол, дозвониться, не дозвонился, сейчас уходит по делу на час-другой, но позвонит снова, когда освободится, и что пока Скотленд-Ярд судебного дела возбуждать не собирается.

Появился Невил со своим жутким пальто-реглан, переброшенным через руку, схватил записку и умчался со словами: «Передай тете Лин, что я могу опоздать. Она звала меня к ужину!»

Роберт отправился в кафе отеля «Роза и Корона», где у него было назначено свидание с клиентом — старым фермером, страдающим от хронической подагры. Старика на месте не оказалось, и Роберт, человек хладнокровный и лениво-добродушный, вдруг почувствовал раздражение. Что-то в его жизни, вернее, сама схема его жизни переменилась. До сих пор жизнь текла ровно, одно цеплялось за другое, и он переходил от одного к другому, не торопясь и не волнуясь. А теперь в его жизни появился интерес, и все остальное сосредоточилось в нем, как в фокусе.

Он уселся в холле на обитый ситцем стул и посмотрел на газеты, лежавшие на низком столике. Самой свежей из них была газета «Уочман», и Роберт неохотно взял ее. Обычное сборище протестов, поэм, поучений, а среди протестов отведено почетное место будущему тестю Невила, епископу Ларборо, который возмущался тем, что Англия отказалась дать приют бежавшему «патриоту». Епископ Ларборо полагал своим христианским долгом защищать всех тех, кого он считал угнетенными.

Роберт попробовал прочесть какие-то стихи, ничего в них не понял и бросил газету на столик.

— Выпьем чего-нибудь? — раздался голос Бена Карлея, остановившегося у стула Роберта.