Джон Карр - Паника в ложе "В" Страница 8

Во всяком случае, она была здесь одна. Нокс встал и подошел к ее столику.

— Добрый вечер, — поздоровался он. — Кажется, мы встречались. Если ты меня не помнишь…

— Я тебя помню.

Ее невнятный английский голос контрастировал с четкими голосами других посетителей. Джуди говорила, не глядя на него.

— Тогда, может быть, выпьем вместе кофе и бренди?

— Вот еще! Почему я должна это делать?

— А почему нет? Мы не были врагами, даже когда расстались.

— Да неужели? Я тебя ненавидела! И до сих пор ненавижу!

— В самом деле? Почти через двадцать лет?

— Ну, возможно, «ненавижу» — это сильно сказано. Но мы не можем перевести часы назад.

Нокс указал на окно, за которым хлестал ливень.

— Это, мадам, явное заблуждение. Каждый год апрельской ночью мы переводим часы на час вперед, хотя большинство забывает это сделать, а в октябре переводим их на час назад. Так что, если рассуждать буквально, мы можем перевести часы назад, коль скоро делаем это ежегодно. Если ты имеешь в виду переносный смысл, то вопрос в том, хотим ли мы это сделать.

— Я, безусловно, не хочу. И пожалуйста, не трогай чек! Дай его мне — я должна расплатиться.

— С твоего позволения, дорогая, расплачиваться буду я. А у тебя все в порядке с языком, Джуди, если ты говоришь «чек», а не «счет». Так теперь говорят в Лондоне. Не так давно меня поправила официантка, когда я сказал «счет». И мы едим не чипсы, а картофель, жаренный по-французски, или pommes[41] frites, если находимся в шикарном ресторане. Даже если бы мы с тобой были злейшими врагами на свете, не могла бы ты немного посидеть со мной? В конце концов, я тебя не съем.

— Ну-у…

Так, чуть более пяти дней назад, началась новая история их отношений. Джуди работала помощником редактора популярного женского журнала «Леди» и жила в квартире в районе Восточных Тридцатых улиц. Нокс хотел встречаться с ней каждый день за ленчем или обедом. Иногда она говорила, что у нее уже назначена встреча, но потом обычно (хотя и не всегда) соглашалась. Во время разговора Джуди ускользала от ответов, словно призрак. Нокс старался не смущать ее вопросами, но ему не терпелось узнать, что с ней происходило во время их разлуки. Кое-что он выяснил за ленчем в среду.

— Ты была в Нью-Йорке все это время?

— Боже, конечно нет!

— А где?

— Когда я покинула Англию…

— На борту «Королевы Елизаветы» 10 октября 1945 года. Помнишь?

— Да. Забавно, что это помнишь ты.

— Во время плавания ты, случайно, не встречала женщину по имени Марджери Вейн?

— Леди Северн — актрису? А что, она одна из твоих подружек?

— Да нет же! Я просто спросил, встречала ли ты ее.

— Не помню. Вроде бы да. Но это было так давно. Кажется, мы друг другу не понравились. А в чем дело?

Нокс с удивлением заметил, что ее янтарные глаза стали напряженными.

— Насколько я понимаю, Джуди, ты отправилась в Сан-Франциско вступить в права на наследство дяди?

— «Наследство» дяди Джима оказалось сплошной ерундой. В Нью-Йорке меня ожидало письмо от его адвоката. Дядя Джим, несмотря на все свое хвастовство, не оставил ничего, кроме долгов. Теперь это не имеет значения, но тогда было жестоким ударом. Не знаю, что бы я делала, не имея собственных денег.

— Но, черт возьми, Джуди, почему ты не…

— По-твоему, я могла принять что-то от тебя?

— Почему бы и нет? Но это не важно. Что случилось потом?

Джуди изучала свои руки, на которых не было ни одного кольца.

— Я устроилась секретарем в журнал, где работаю до сих пор. Почему-то они подыскивали именно секретаршу-англичанку. Потом мне повезло — подвернулась возможность редакторской работы. Меня постепенно повышали в должности. В 52-м году они открыли офис на Западном побережье — в Сан-Франциско, куда я собиралась с самого начала! — и поставили меня во главе. Там было чудесно — тебе бы понравилось, хотя кто знает… В Сан-Франциско не так много красивых женщин, как в Лос-Анджелесе. Там я повстречала нашего общего друга, Бобби Дрейка. Но в конце прошлого года они по непонятной причине закрыли офис. Это было ужасно! Мне ничего не оставалось, как вернуться сюда. У меня не было выбора, понимаешь?

— Не совсем. Что значит «не было выбора»? Что такого ужасного в Нью-Йорке?

— Ничего! Абсолютно ничего! — Янтарные глаза с тревогой смотрели на него. — Не могли бы мы оставить эту тему, Фил? Сегодня ты был почти добр ко мне — пожалуйста, не превращайся снова в Панча. Не желаю, чтобы меня допрашивали! Если ты намерен во время нашего первого разговора за двадцать лет сразу вывести меня из себя, то я сейчас же уйду!

Ему пришлось подчиниться.

Конечно, это едва ли был всего лишь каприз со стороны Джуди. За этим скрывалось нечто более серьезное.

Нокс решил дождаться благоприятного момента и постараться рассеять тучи смехом.

Но в последующие дни Нокс осознал, что снова влюбился в Джуди, если он вообще когда-нибудь переставал ее любить. Он понял это благодаря знакомому чувству жгучей ревности.

Заново влюбиться в его возрасте? Чепуха! Хотя вообще-то он не так уж стар. А Джуди? В ноябре ей должно исполниться сорок четыре, но выглядит она едва ли не вдвое моложе. Ну что ж, по крайней мере, ему не придется совращать малолетних.

Несмотря на навязчивую идею Джуди, Нокс не был ни донжуаном, ни казановой,[42] хотя, учитывая великое множество лондонских дам, жаждущих мужского общества, у него было несколько связей разной степени серьезности. Возобновление близости с Джуди не должно стать чем-то большим — всего лишь пикантное развлечение для соломенного вдовца.

И все же…

Нокс тщательно продумал план действий. Так как он ожидал звонка Конни Лафарж, то заставил Джуди пообещать в воскресенье вечером пообедать с ним, а затем куда-нибудь сходить. Она начала отказываться, ссылаясь на скопившиеся дела, но потом согласилась.

Конни позвонила ему в отель в субботу днем:

— Слушай, Фил! Генеральная репетиция завтра вечером. С пожарным ведомством все улажено.

— При чем тут пожарное ведомство?

— Нужно было получить разрешение на курение в бельэтаже. В большинстве современных театров бельэтажа нет, но в «Маске» есть. Бэрри Планкетт говорит, что завтра вечером ты сможешь курить где угодно. Так вот, Билл…

— Ну?

— Они репетировали весь сегодняшний день и будут репетировать завтра. Официальная генеральная репетиция должна начаться в девять вечера, хотя Бэрри утверждает, что они никогда не начинаются и не заканчиваются в условленное время. Репетиция пройдет в костюмах, с оркестром и без перерывов до конца пьесы. Ты придешь, не так ли?

— С величайшим удовольствием, Конни. Могу я привести приятельницу?

— Конечно — мы будем очень рады! Слушай, Фил, а почему бы тебе не приехать с ней в Фарли и не пообедать со мной и Джадом? А потом мы все отправимся в театр.

— Это очень любезно с твоей стороны, Конни, но я, к сожалению, уже приглашен на обед. — Ему хотелось побыть вдвоем с Джуди.

— Понимаю — хочешь приберечь свою красавицу только для себя. Поезд отходит от Гранд-Сентрал без пяти восемь. Не забудь — по выходным стэмфордский пригородный отправляется с верхней платформы, а не с нижней. Мы с Джадом встретим поезд в Ричбелле. Договорились?

— Договорились, Конни. Тысяча благодарностей! До встречи.

Позже Нокс зашел в Актерский клуб. В баре он обнаружил доктора Гидеона Фелла и мистера Хермана Гулика — прокурора округа Уэстчестер, в чьем доме в Уайт-Плейнс остановился доктор Фелл. Доктор и мистер Гулик — коренастый мужчина с желтоватым лицом, державшийся приветливо, хотя и несколько напыщенно, — также сообщили ему кое-какие сведения относительно завтрашнего вечера.

Вроде бы все складывалось как нельзя лучше.

Итак, в воскресенье вечером Филип Нокс пообедал с Джуди в «Грамерси-Хаус». Когда сумерки начали сгущаться над уже достаточно буйной зеленью парка, они спустились в холл на первом этаже. Гипсовые купидоны и богини кокетливо порхали по потолку. Обитая зеленым плюшем мебель сверкала мрамором и позолотой. В воздухе словно ощущалась пыль веков — казалось, кеб вот-вот с тарахтением остановится у подъезда.

Джуди в подчеркивающем ее фигуру голубом платье снова пребывала в дурном настроении. Кривя розовые губы, она обшаривала глазами уголки холла и повторяла, что ей все кажется нелепым.

— Бога ради, Фил, что все это значит? Что у тебя за секрет?

— Джуди, ты знаешь, какое сегодня число?

— 18 апреля. Ну и что?

— Конечно, будучи проклятой англичанкой, дорогая моя, ты можешь не считать эту дату значительной. — И он продекламировал:

Апрель, восемнадцатое, в семьдесят пятом…Едва ли хоть кто-то жив из людей,Помнящих славные год и день.[43]

Тебе это что-нибудь говорит?