Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник] Страница 8

Эта устарелая и гнилая система не обещает никаких улучшений. Ни один луч не светит сквозь тучи отчаяния, надвигающегося на трудовой мир».

Мистер Джиль шумно вздохнул.

«Историческое призвание пролетариата — уничтожить капитализм.

Подлинное рабочее движение должно быть основано на идее неизбежного и смертельного столкновения между классом собственников и рабочим классом. Подлинное рабочее движение должно принять форму единого большого индустриального союза, охватывающего все производства и предоставляющего местную автономию отдельным профессиям.

В ответ на стачку или локаут члены этой организации приостанавливают работу в любой отрасли промышленности или во всех отраслях, если это окажется нужным. Члены этой организации знают, что вред, нанесенный одному, есть вред, нанесенный всем».

Все, начиная от слов: «в ответ на стачку» и кончая словами: «нанесенный всем» — мистер Джиль очеркнул красным карандашом.

«Местная, национальная и общая администрация, штемпеля, значки, членские книжки, вступительные взносы и членские отчисления должны быть повсюду одни и те же».

Под декларацией стояло двадцать шесть подписей: «А. Дж. Свинг. А. М. Саймонс. В. Шертлеф. Франк Мак Кэйб. Джон М. О. Нейль. Джордж Эстиз. Юджин В. Дэбс (это имя мистер Джиль подчеркнул красным карандашом). Томас Дж. Хагерти. Эрнест Этерман. В. Л. Холл. Чарльз X. Мойер (это имя Джиль подчеркнул). Кларенс Смит. Вильям И. Траутман (Джиль подчеркнул). Джозеф Шмидт. Чарльз О. Шерман. Даниэль Мак-Дональд. Вильям Д. Хейвуд… (это имя мистер Джиль подчеркнул два раза).

Раздался звонок специального телефона.

— Алло!

……………

— Да, сэр.

……………

— Миссис Гульд? С вашего разрешения; сэр, мы пытаемся вернуть ей утраченное душевное равновесие. Очень трудно!.. Впрочем дело близится к развязке.

……………

— Именно так, сэр.

……………

— Нет, нет. О главном я не забыл. Я как раз занимаюсь тем, что…

……………

— Слушаю, сэр. К сожалению, информация пока оставляет желать лучшего. Да… меры приняты.

……………

— По последним сведениям, двести с лишним. Поразительный профессиональный состав. Около сорока специальностей сэр, с вашего разрешения. В том числе, по имеющимся сведениям: пекари и кондитеры, рудокопы, портные, плавильщики, обойщики и декораторы, пивовары, столяры, токари по металлу, кузнецы, стрелочники, цыганские музыканты, официанты и кельнеры, трамвайные служащие, чистильщики улиц, механики, землекопы, типографы, грузчики, литейщики, кожевники, электротехники, переплетчики, авторы, печатники и сапожники.

……………

— О, не более, чем шесть-семь человек, сэр. Остальные — стадо.

……………

— Именно так, сэр. Остальные — разъяренное стадо.

……………

— По обыкновению рудокопы..

……………

— Он приехал пять дней тому назад прямо из Колорадо. Говорят, что из общей цифры в пятьдесят одну тысячу пятьсот шестьдесят три — двадцать семь тысяч в полном его распоряжении.

……………

— О, да, несомненно самый опасный. Самый красноречивый и смелый.

……………

— Во всяком случае, депеша наводит на размышления. Да, просит надежного человека. Очевидно, там совершенный ад. С вашего разрешения, сэр, Мак-Парланд не любит просить.

……………

— Разумеется… Можно и Сайласа. Да… молодой человек со способностями и из хорошей семьи.

……………

— Слушаю, сэр.

Джиль положил трубку. Судя по телефонному разговору, у агентства на очереди имелось не только хлопотливое дело миссис Гульд. Агентству, по-видимому, предстояло сразиться с преступной шайкой, организованной на началах необычайных и до сих пор вовсе невиданных. Великий сыщик, который, не сморгнув глазом, надел наручники на Тома Брауна — Черного Дьявола, и тот, быть может, смутился бы перед лицом сообщества, состоящего из двухсот злодеев сорока различных специальностей, в числе которых не было ни одного банкира. Притом один из членов шайки, — да еще самый красноречивый, — имел в своем полном распоряжении двадцать семь тысяч… будь то двадцать семь тысяч человек, долларов, винтовок, или моторных лодок, все равно это не предвещало ничего доброго.

Мистер Джиль совершенно расстроился. Он больше не читал; двумя пальцами он рассеянно тянул себя за нижнюю губу. Раздался звонок второго специального телефона, соединявшего кабинет помощника главноуправляющего с клеткой дежурного боя.

— Алло!

— Агент Крейн просит разрешения переговорить с вами, сэр.

— А! — Мистер Джиль поиграл брелоками. — Хорошо. Пусть напомнит о себе завтра. Стойте! Нет; пусть зайдет… сейчас. Стойте! Через сорок минут направьте ко мне агента Сайласа.

Мистер Джиль оглядел свой письменный стол. С краю лежала пачка неразвернутых газет. Он взял первую попавшуюся. Попалась «Трибуна Чикаго». Слегка смяв нетронутый лист, он разостлал его поверх «Голоса рудокопа». Вероятно, мистеру Джилю не хотелось, чтобы новый подчиненный застал его — почтенного человека, видного служащего солидной фирмы — за чтением (да еще в служебные часы) листка социалистов.

Когда Крейн вошел в кабинет, с лица мистера Джиля. исчезла тень забот и сомнений. Он сидел благодушный, поглаживая мягкой ладонью поверхность солидной консервативно-республиканской газеты.

Крейн был все в том же сером костюме и в новом, недорогом, но модном галстуке. Казалось, что он не совсем здоров или удручен обстоятельствами. Хотя теперь он ежедневно обедал.

— Как дела, Крейн? Рад вас видеть. С первого же взгляда вы мне внушили симпатию, мой мальчик.

— Сэр, быть может, именно поэтому, то есть именно потому… потому именно, что ваше благосклонное отноше-ниє… Словом, сэр, я осмеливаюсь обратиться к вам с заявлением, с просьбой, не имеющей прямого отношения к делу.

— О, просьбы редко имеют отношение к делу, — сказал мистер Джиль.

— Мне трудно говорить, сэр, — начал Крейн, — я…

— Если вам трудно говорить, милый Крейн, молчите, говорить буду я. Тем более, что вы не можете рассказать мне ничего такого, чего бы я не знал. Я, напротив того, могу сообщить вам о ваших намерениях и настроениях сведения, недоступные вам по недостатку житейского опыта. Вы — человек с Запада, Крейн. У вас хорошие мускулы и нервы — и в придачу желание прожить свою жизнь как можно лучше. Вы приехали в Чикаго за счастьем и, как полагается, начали с нищеты. Вы бросились на первую приманку первой попавшейся торговой фирмы. И вдруг эта фирма — сыскное агентство! Разве не восхитительно, милый Крейн! Вы — сыщик! Разумеется, вы — талантливый сыщик. Вы разгуливаете в полумаске, вы применяете новейшие детективные методы; через два-три дня, — по возможности не позже, — вы спасаете состояние миллиардеру и жизнь светской красавице. У вас слава, деньги и сильные ощущения, то есть все, что нужно человеку из штата Канзас. Теперь вы пришли ко мне пожаловаться на вашу службу и вымолить у меня поручение, которое подвергло бы вас смертельной опасности… Крейн, вашу первую претензию я изложил; перейдем ко второй.

— О, сэр, как вы могли…

— Пустяки, Крейн, это школа Пинкертона. Ваша вторая претензия состоит в том, что вы, выражаясь мягко, начинаете испытывать сомнения в серьезности наших занятий. Быть может, вид галереи преступников, милый Крейн, или шифровальная машина доктора Шербиуса внушили вам неуверенность?

— Сэр, я служу в течение четырех дней, и мистер Сайлас, которому вам угодно было меня порушить, мистер Сайлас находит, что мне следует почаще дежурить в музее имени покойного мистера Пинкертона. Он говорит… говорит…

— Что же он говорит, мой мальчик?

— Он говорит, — Крейн побагровел, — что некоторым дамам музей буду показывать я, потому что некоторые дамы, по его словам, предпочитают блондинов. Это оскорбление, сэр.

Мистер Джиль отечески рассмеялся.

— Так. И вы решили, мой мальчик, что первое же дело вам послужит трамплином, и что мы, с нашими дамами и епископами, после вашего прыжка останемся далеко позади. Что делать, старший персонал нашей организации владеет профессиональной тайной проникновения в сердца и умы. Десятки охотников за удачей, десятки карьеристов всех разновидностей прошли через мои руки. Вы, Крейн, принадлежите к разновидности все более редкой и, очевидно, обреченной на вымирание. Вы — романтический карьерист.

Крейн всем телом надвинулся на письменный стол.

— Мак-Парланд… Вы слыхали о Мак-Парланде? Он тоже был романтическим карьеристом. Двадцати трех лет отроду он явился к Нату Пинкертону и довольно грубо потребовал настоящей работы. Ему дали страшное дело, такое, что по сравнению со всеми другими возможностями смерть (по крайней мере быстрая) казалась далеко не худшим исходом. Мак-Парланд выиграл дело; только в его мозгу произошли некоторые… изменения. О, не думайте, чтобы это мешало ему в работе! Напротив того, Крейн… напротив того.