Рекс Стаут - Её запретный рыцарь Страница 8

— И теперь, — промолвил он в промежутке между затяжками, — вам нужно, чтобы я, пых-пых, исчез с лица земли, как это колечко дыма?

— Вопрос стоит не так. Этого мы вовсе не хотим.

— Ладно, какая разница? — махнул рукой Ноултон. — Давай дальше.

— Прежде всего, — начал Догерти, — здесь есть мисс Уильямс.

— Я и сам ее вижу, — серьезно заметил Ноултон. — Она отправляет телеграммы. Иногда и мои. Видишь, как играет свет на ее волосах? Ну и что в связи с ней?

— Тебе запрещается к ней подходить, — выразительно сказал Догерти.

— Надолго?

— Навсегда.

Ноултон выпустил к потолку очередной клуб дыма.

— Понятно. Что еще?

— Тебе нельзя оставаться в «Ламартине».

— М-м-м… Что-нибудь еще?

— Это все.

Ноултон поднялся, подошел к плевательнице, стряхнул пепел с сигары и вернулся обратно. Еще минуту он курил молча.

— А если я откажусь?

— Нас шестеро, — многозначительно промолвил Догерти.

— Значит, если я открою двери «Ламартина», то вызову неудовольствие Странных Рыцарей?

— Вызовешь.

— В таком случае, — Ноултон снова поднялся, — должен тебе сказать, что в ближайшее время Странные Рыцари будут испытывать неудовольствие четырнадцать раз в неделю. Мне будет очень больно доставлять столько беспокойства моим старым друзьям, но у меня нет другого выхода. — Он немного поколебался, потом добавил: Тебе следовало хорошенько подумать, прежде чем пытаться меня запугать, Догерти. — С этими словами он поднялся и ушел.

Догерти проводил глазами Ноултона, который подошел к табачному ларьку, потом направился к столу Лили, но вдруг изменил направление и вышел из отеля на Бродвей. После этого экс-боксер поспешил к Дюмэну.

— Я все ему сказал, — угрюмо доложил он.

— И что он? — спросил Дюмэн.

— То, что я сказал.

— Ну?

— Наши угрозы он не ставит ни в грош. Собирается делать все, что хочет. Хорошенькие нас ждут дела.

— На мое мнение, — возразил Дюмэн, — лучше сказать, что это его ждут хорошенькие дела. Мы показать ему, что с нами шутки плохо. Слушай, со мной есть одна идея.

Они сели на диван в своем углу и начали разрабатывать план войны.

В это время Ноултон быстро шел в свои комнаты на Тридцатой улице. Вид у него был озабоченный, он то и дело беспокойно оглядывался. Иногда на его губах появлялась веселая улыбка — возможно, когда он вспоминал о донкихотстве Странных Рыцарей.

Тротуары и мостовые были покрыты снегом — первым в этом году. С шумом проезжали машины, в морозном воздухе гул голосов смешивался со звуками клаксонов, лица прохожих от быстрой ходьбы были покрыты здоровым румянцем — это тепло человеческого тела встречало атаки наступающей морозной зимы.

Крепкие духом северяне и неугомонный большой город объединили свои усилия и при поддержке тусклого ноябрьского солнца встречали приход ежегодного врага — холодов.

Ноултон вошел в ту же дверь на Тридцатой улице, что и накануне, и поднялся по лестнице на второй этаж.

В прихожей он сразу тщательно запер за собой дверь, подошел к шкафу в углу прилегающей комнаты и достал из него небольшой черный портфель. Потом положил его на стол в центре комнаты. Руки его при этом немного дрожали.

— Дружище, — громко сказал он портфелю, — приходится признать, что они пытаются нас разлучить. В отеле только что разыгралась маленькая комедия. А режиссер ее — наш бесподобный мистер Шерман. И теперь весь вопрос в том, смогу ли я оставаться честным перед самим собой. Опасность, конечно, нешуточная. Но я настроен предпринять последнюю попытку. Доверимся судьбе. Если орел — я остаюсь, если решка — ухожу.

Он вытащил из кармана брюк монету и высоко подбросил ее в воздух. Она звякнула о крышку стола, упала на пол и выкатилась на середину комнаты.

Ноултон подошел и с интересом на нее посмотрел, потом поднял и положил обратно в карман. Затем он отнес портфель к шкафу и пристроил его на полке.

Когда он вернулся и сел в кресло у стола, его лицо было серьезным и обеспокоенным. Если бы его кто-то увидел в этот момент, то непременно сделал бы вывод, что Ноултон на грани душевного кризиса. Но вдруг он улыбнулся — мягко, даже нежно.

Проследим за его мыслями, и они приведут нас в «Ламартин».

Кроме обычных приезжих и праздношатающихся, мы увидим в вестибюле собравшихся в полном составе Странных Рыцарей. Шерман и Бут, вместе с еще двумя или тремя незнакомыми мужчинами, болтают с красоткой из табачного ларька. Вдалеке от них Дрискол и Дженнингс играют в бильярд, а Дюмэн и Догерти разрабатывают планы боевых действий. Лиля надевает шляпку и пальто, чтобы идти обедать.

Шерман покинул заигрывавшую с продавщицей сигарет компанию и направился к Дюмэну и Догерти.

— Ну? — многозначительно спросил он, останавливаясь рядом с ними.

Они вопросительно на него посмотрели.

— Пока Ноултон не показывается, — продолжил Шерман.

— Да, он шорт-те где, — сказал маленький француз.

— Что?

— Говорю: шорт-те где.

— Где это?

— Не знаю.

— О! — В глазах Шермана полыхнул дьявольский огонек. — Так ты с ним говорил?

— Да, — мрачно кивнул Догерти.

— И он отвалил?

— Похоже на то. Но он может вернуться.

— О! А что он сказал?

— По сути, он посылает нас к шорту, — передразнил Догерти француза.

Шерман ошеломленно отпрянул.

— К черту? Разве ты не сказал ему, что мы с ним разберемся? — требовательным тоном спросил он.

Но тут Дюмэн и Догерти поднялись и, не ответив ему, удалились в бильярдную, где разыгрывали партию Дрискол и Дженнингс. Шерман слегка покраснел, но ничего не сказал, проводив их презрительной усмешкой.

— Теперь мой ход, — процедил он сквозь зубы, когда все разошлись.

В течение следующего часа Дюмэн поговорил о Ноултоне по очереди со всеми Странными Рыцарями. Его немного удивило то единодушие, с которым они восприняли его предложение. Только Дрискол сказал в адрес Ноултона несколько добрых слов, но и его было нетрудно убедить.

Потом Дюмэн стал раздумывать, что же делать ему самому. Результаты этих размышлений неожиданно для него оказались неутешительными. Маленький француз был хорошо осведомлен о женских слабостях, но не имел представления об их силе. И в этот день ему было суждено расширить свои познания.

Когда все ушли, озабоченные, где бы пообедать, и вестибюль почти опустел, Дюмэн остался. Чуть раньше он поделился своими соображениями с Догерти в надежде на его моральную поддержку, потому что очень опасался, что они заварят кашу, которую потом будет не расхлебать.

«Ба! — сказал он себе. — Я останусь здесь. Буду сидеть и ждать. Это нетрудно».

Когда Лиля вернулась с обеда, он поспешил ей навстречу и помог снять пальто.

— Вы брали уроки галантности, мистер Дюмэн? — улыбнулась она.

— Такой вопрос есть оскорбление для француза, — со страдальческим видом сказал Дюмэн. — Нам не нужны уроки галантности, мы с ней рождаемся. Я настаиваю, чтобы вы приносили свой пардон.

— Но это уже не галантность! — возразила Лиля.

Дюмэн рассмеялся:

— Что ж, каждый иметь свой грех. Вам тоже не нужно меня обижать. Я ошень шуственный, то есть шувствительный. Но это не страшно. Именно сегодня я сделаль вам хорошую службу. Но я не жду полушать за нее награду — или даже благодарность. Однако, на мое мнение, вам следует об этом знать.

Лиля стрельнула в него глазами:

— Вы не должны так говорить, мистер Дюмэн. Вы очень добры и внимательны ко мне — все вы. И знаете, как я вам признательна. Я никогда не смогу вас должным образом отблагодарить.

Дюмэн ничего не ответил.

— Но что это за услугу вы мне оказали? — спросила Лиля.

— Ту, за которую, вы, возможно, не говорить мне «спасибо».

— Что же это?

— Убить еще одно шортово отродье — в шеловешеском облишье.

Она нахмурилась:

— Боюсь, что я вас не понимаю.

Дюмэн начал бормотать что-то вроде «муш-шины», «опасность» и «нужна заш-шита». Дело оказалось более трудным, чем это представлялось ему раньше.

— Но что же вы все-таки имеете в виду? — требовательным голосом спросила Лиля.

Коротышка-француз собрался с силами и словно прыгнул в омут с головой.

— Я имеет в виду, — выразительно сказал он, — что мы выгоняли Ноультон и просили ему держаться от вас далеко.

У Лили от неожиданности перехватило дыхание. Затем ее лицо начало предательски краснеть. С ее губ слетел легкий неуверенный смешок.

— Разве это было так необходимо? — осведомилась она, отчаянно стараясь говорить непринужденно.

— Мы думаем — было, — ответил Дюмэн, восхищенный ее самообладанием, а про себя подумал: «Как великолепно она держится. Мой бог! Вот это женщина!» — Знаете, — добавил он вслух, — мы узнавали о нем кое-что, не говорящее в его пользу. И конечно, мы его укоротили… укротили. Победили. Что это вы? — спросил он, увидев на лице Лили странную улыбку.