Жорж Сименон - Цена головы Страница 8

Сейчас Мегрэ думал о другом: о письме, написанном в баре «Купол». И еще об одном: в самом начале расследования он допустил неточность.

Но тогда, в июле, все были так уверены в виновности Жозефа Эртена! Следователь Комельо взял дело в свои руки, отстранив от него полицию.

Преступление было совершено в Сен-Клу в 2 часа, 30 минут ночи. Эртен вернулся к себе, на улицу Мсье-де-Пренс, около 4 утра. Он не ехал ни поездом, ни трамваем, вообще не воспользовался никаким общественным транспортом, не брал он и такси. Тележка, на которой он развозил товар, всю ночь оставалась у хозяина на Севрской улице. Не мог же он вернуться в Париж пешком! Тогда ему пришлось бы бежать всю дорогу без передышки.

Мегрэ вышел на перекресток Монпарнаса. Жизнь здесь била ключом. Было половина первого, час завтрака. Несмотря на дурную погоду, все террасы больших кафе, расположенных вдоль бульвара Распайль, были переполнены. По меньшей мере восемьдесят процентов людей, сидевших за столиками, были иностранцы.

Мегрэ дошел до кафе «Купол» и вошел в американский бар.

В зале стояло всего пять столиков, все они были заняты. Большинство посетителей собралось у стойки. Некоторые сидели на высоких табуретах, другие стояли.

Комиссар услышал, как кто-то заказал:

— Один «Манхаттан!»

И неуверенно повторил:

— Мне тоже.

Комиссар Мегрэ принадлежал к тому поколению, которое предпочитает пиво в массивных стеклянных кружках. Бармен пододвинул Мегрэ блюдо с маслинами, но он не притронулся к ним.

— Вы позволите? — осведомилась желтоволосая маленькая шведка.

Б баре было тесно и шумно. Из окошка, прорубленного в дальней стене комнаты, непрерывно поступали из кухни тарелки с маслинами, жареный картофель, сандвичи и стаканы с горячими напитками.

Четырем официантам приходилось кричать, чтобы перекрыть стук тарелок и стаканов и голоса посетителей, перекликавшихся на разных языках.

Посетители, бармен, официанты, вся обстановка бара создавала впечатление, что здесь все равны.

Люди теснились у стойки, фамильярно подталкивали друг друга локтями, будь то девчонка с бульваров, богатый промышленник, приехавший в лимузине с компанией веселых приятелей, или эстонский художник. Все они называли бармена по имени — Боб.

Никто здесь не ожидал, пока его представят, чтобы заговорить с соседом, все болтали запросто. Немец говорил по-английски с американцем, а норвежец пытался объясниться с испанцем на смеси из трех языков.

За одним из столиков сидели две женщины, с которыми здоровались почти все посетители бара. Мегрэ сразу узнал одну из них. Когда-то она была уличной девчонкой, и ему пришлось доставлять ее в Сен-Лазар после облавы на улице Рокетт. Теперь она постарела, расплылась, но на ней были дорогие меха. Глаза ее потускнели, она отвечала хриплым голосом на приветствия завсегдатаев и равнодушно пожимала им руки.

И все же она восседала величественно, словно олицетворяла разноплеменную накипь, галдевшую у стойки.

— Можно у вас написать письмо? — спросил у бармена Мегрэ.

— Только не сейчас, сударь: время аперитива… Пройдите лучше в пивной зал.

Среди шумных групп попадались и одинокие фигуры; пожалуй, они были наиболее живописной особенностью бара. Люди в компаниях громко говорили, суетились, то и дело выкрикивали заказы. Они щеголяли в модных, экстравагантных костюмах.

Одинокие посетители, казалось, съехались со всех концов света только с одной целью — влиться в эту пеструю, нарядную толпу.

Была здесь, например, молодая женщина не старше двадцати двух лет, в черном английском костюме, хорошо сшитом, но отутюженном уже, вероятно, не менее ста раз. У нее было усталое и нервное лицо.

На столике рядом с ней лежал альбом с карандашными набросками. Сидя среди людей, поглощавших десятифранковые аперитивы, эта женщина завтракала булочкой, запивая ее молоком. В час дня! По-видимому, это был ее обычный завтрак. Из газет, разбросанных на всех столах, она выбрала русскую.

Женщина ничего не видела и не слышала. Медленно откусывая булочку, она запивала ее молоком, не обращая внимания на шумную компанию, сидевшую за ее столом и доканчивавшую четвертый коктейль.

Не менее странно выглядел мужчина с медно-красными курчавыми, чересчур длинными волосами, которые невольно притягивали к себе взгляды.

На рыжеволосом был темный костюм, поношенный и вытертый до блеска, и голубая рубашка без галстука, небрежно распахнутая на груди. В расслабленной позе завсегдатая, которого никто не осмелится побеспокоить, он сидел за самым дальним столом и неторопливо ел ложкой йогурт из глиняного горшочка.

Найдется ли у него в кармане хотя бы пятифранковая бумажка? Кто он и откуда? Где взял те несколько су, что стоила простокваша, очевидно составляющая его основное питание?

Как и у русской, у него был горящий взгляд и воспаленные веки. Его худое лицо выражало презрение и надменность. Никто не поздоровался с рыжеволосым и не подошел к его столу.

Вращающаяся дверь бара повернулась, и Мегрэ в зеркало увидел супругов Кросби, вылезавших из американского автомобиля, который стоил по меньшей мере четверть миллиона франков. Автомобиль стоял у тротуара, словно на выставке, ослепительно сверкая никелированным корпусом.

Уильям Кросби просунул ладонь между двумя спинами и над стойкой красного дерева пожал руку бармену.

— Как дела, Боб?

М-с Кросби устремилась тем временем к желтоволосой шведке. Они горячо расцеловались и громко защебетали по-английски.

Супругам Кросби не надо было заказывать. Боб пододвинул Уильяму Кросби виски с содовой, а для жены принялся готовить коктейль «Роза».

— Уже из Биаррица? — спросил Боб.

— Мы не высидели там и трех дней, погода хуже здешней.

Кросби увидел Мегрэ и кивнул ему. Это был высокий темноволосый мужчина лет тридцати, двигавшийся легко и непринужденно. Из всех посетителей бара он был, безусловно, одет лучше всех, в его элегантности не было ни малейшего намека на дурной вкус.

Слабым движением он пожимал руки приятелям и спрашивал:

— Что будем пить?

Кросби был богат. Дорогая спортивная машина, стоявшая у дверей, могла отвезти супругов в Ниццу, в Довиль, в Биарриц, в Берлин — словом, куда им вздумается.

Кросби жил в роскошном особняке на авеню Георга Пятого и получил в наследство после смерти тетки кроме виллы в Сен-Клу около двадцати миллионов франков.

М-с Кросби, крохотная женщина, была необыкновенно энергична и болтала без умолку, мешая французский и английский. Она говорила с очень своеобразным акцентом, и достаточно было услышать один раз ее высокий голос, чтобы запомнить его навсегда.

Посетители заслонили ее от Мегрэ. Вошел знакомый комиссару депутат палаты и дружески пожал руку молодому американцу:

— Позавтракаем вместе?

— Сегодня не могу: приглашены за город.

— Тогда завтра?

— Договорились. Встречаемся здесь.

— Господина Валахина просят к телефону! — крикнул бой. Кто-то поднялся и пошел к телефонной кабине.

— Две «Розы»!

Гремели тарелки. Шум в баре усиливался.

— Можете обменять мне доллары?

— Посмотрите в газете сегодняшний курс…

— Простите, здесь не было Сюзи?

— Недавно ушла. Она завтракает у «Максима»…

А Мегрэ думал о долговязом парне с непомерно большой головой и несуразно длинными руками, который затерялся в шумной парижской толпе. В кармане у него не больше двадцати франков, и вся французская полиция занята тем, что ищет его. В памяти Мегрэ возникло бледное лицо, появившееся из-за тюремной стены. Затем звонки Дюфура: «Он спит… Он спит…» Эртен проспал целые сутки!.. Где он сейчас? И главное, зачем зарезал он старуху Хендерсон, которой никогда не видел и у которой ничего не украл?

— Вы тоже заходите сюда выпить аперитив?

Говорил Уильям Кросби. Он подошел к Мегрэ и протянул ему портсигар.

— Благодарю. Курю только трубку.

— Тогда выпьем чего-нибудь. Хотите виски?

— Спасибо, я еще не допил свое.

Кросби был чем-то раздосадован.

— Вы говорите по-английски, по-немецки, по-русски?

— Нет. Только по-французски, к сожалению.

— Тогда «Купол» должен вам казаться вавилонской башней. Странно, но я никогда вас здесь не видел. Кстати, говорят, что…

— Что?

— Ну, вы знаете. Говорят, что убийца…

— Ба! Вам-то чего беспокоиться?

Кросби на мгновение остановил на Мегрэ пристальный взгляд.

— Идемте к нам. Доставьте нам удовольствие, выпейте с нами. Жена будет очень рада… Позвольте представить вам фрекен Эдну Рейхберг, дочь стокгольмского бумажного фабриканта. В прошлом году на конькобежных состязаниях в Шамони, она заняла первое место. Эдна, это комиссар Мегрэ. Знакомьтесь.

Русская в черном костюме по-прежнему не отрывала глаз от газеты. Рыжеволосый о чем-то задумался. Пустой горшочек, вылизанный до блеска, стоял перед ним. Полузакрыв глаза, рыжий смотрел вдаль.